Матвей Ганапольский - Чао, Италия!
И, кстати, она оттуда и сейчас поступает, правда, менее экзотическим образом.
Эту воду очищали специальными травами, при помощи серебряного песка, при помощи угля.
У них была самая чистая вода. Римляне не знали желудочно-кишечных заболеваний.
Знаешь, когда они стали болеть? Когда трубы во дворцах стали заменять с глиняных на цинковые и свинцовые. Кто знает, может быть не только варвары, но и цинк и свинец погубили римскую нацию.
Снова возвращаясь к Колизею, я хочу сказать, что многим людям приходит в голову идея его осторожно достроить, но я все же думаю, что в обозримом будущем он останется таким, как сейчас.
Лишь бы не разрушили!..
– Кстати, я ходил вокруг Колизея, и в арках первого этажа по бокам видны многочисленные углубления, – заметил я. – Вначале у меня было подозрение, что это средневековые торговцы вырубали в камне ниши для деревянной балки, чтобы сделать навес от дождя и солнца. Но оказалось, что Колизей был дойной коровой: эти ниши рубили, чтобы вырвать металлические крепления арок.
Представляешь, добывание металла из Колизея. О, неблагодарные потомки!..
– Если бы только добывание металла! – воскликнул Алексей. – А мрамор облицовки? Все ушло на строительство дворцов.
Новые римляне строили новый апостольский Рим.
Но я всегда поражаюсь этому, и у меня нет объяснений, как такие гениально одаренные, высокопросвещенные люди, какими были великие зодчие и художники Возрождения, как они могли так презрительно и с таким отрешением относиться к этим памятникам.
Как к простому строительному карьеру.
И не кто-нибудь, а сам Микеланджело при строительстве собора Святого Петра.
Конечно, там экономика смешивалась с идеологией: они друг другу говорили – зачем нам эти горы мусора, мы построим новый Рим, нам нужно устремление к Господу Иисусу Христу, а это все языческая погань.
А что может быть убедительнее собственного мнения!..
Не верь глазам своим!
Вот это «новое мышление» наиболее показательно, если мы от Колизея перейдем еще к одному циклопическому гостю из прошлого – к Пантеону.
– Не могу сдержаться! – я восхищенно зацокал языком. – Знаешь, трепет охватывает тебя еще на подходе к этому чуду.
Он очень компактен снаружи, это какой-то странный обман зрения.
А внутри – огромный купол без опор, ты как будто в космическом корабле, а наверху крохотное отверстие.
И до тебя лишь потом доходит, что оно диаметром девять метров.
Но самое главное – это то, что внутри никаких привычных архитектурных атрибутов древнего Рима.
Просто человек и купол.
Из-за этого как будто смещаются время и ты, если бы не более позднее убранство внутри, никогда не определишь, когда этот феномен построен.
– Знаешь, ты обратил внимание на одну знаковую вещь – на купол Пантеона, – перехватил тему Букалов. – Когда Микеланджело строил Собор Святого Петра, то он изучал именно этот купол.
Он, конечно, провел много времени в своей любимой Флоренции, изучая купол Брунеллески в кафедральном соборе. Это знаменитый купол, именно про него Бродский замечательно сказал: «Как страусовое яйцо, снесенное Брунеллески».
Так вот, Микеланджело изучал именно эти два купола для того, чтобы найти решение своего знаменитого произведения.
Римляне, кстати, с огромным уважением относятся к куполу Микеланджело.
Они называют его Cupollone – «куполище»!
Купол Собора Святого Петра, несмотря на чудовищные размеры (высота 189 метров, при диаметре 42 метра), легко парит над городом.
Он не давит.
Кстати, возвращаясь к Пантеону, замечу, что у современных архитекторов нет единого мнения, как именно был построен его огромный купол. У меня есть такой хороший знакомец, очень талантливый современный архитектор Алессандро Мартини, который построил довольно много современных зданий, в том числе штаб-квартиру Confindustria – ассоциации итальянских промышленников, и много строил за рубежом.
Так вот, Алессандро Мартини сказал мне, что по одной из версий они это строили так: сначала поставили барабан, причем не очень удачно – если войти внутрь, то по бокам видны ниши и колонны. Поначалу ниш не было, но купол оказался столь тяжел, что Пантеон начал медленно оседать, и тогда они «облегчили» конструкцию, сделав ниши.
Потом, когда корпус-барабан был готов, вот что они придумали: засыпали его землей и сделали огромный холм в форме будущего купола.
А потом взяли блоки и просто обложили ими эту готовую форму. Скрепив эти блоки между собой, они начали постепенно выносить грунт из этого уже готового сооружения. И, наверное, потом долго отмечали славное и остроумное окончание строительства.
– Для меня Пантеон, как аттракцион – он полон чудес, которым нет объяснений, – я развел руками. – Когда я зашел в него, то увидел странную картину: люди, стоявшие по центру, смотрели вверх на единственное крохотное, так казалось, отверстие для воздуха и света. И эти же люди смотрели себе под ноги на несколько маленьких решеток-ливнестоков в полу.
Потом мне объяснили, что как-то так сделано, что какой бы дождь ни шел, вода, попадая сквозь отверстие внутрь Пантеона, каким-то чудесным образом делится на струи и попадает точно в эти ливнестоки. Это очередной древнеримский обман, или это правда?
– Говорят, что так, – улыбнулся Алексей. – Кстати, об этой дыре в своде. Я все время искал объяснение, для чего ее сделали.
Когда я спросил архитектора Мартини, зачем она, и предположил, что для света, то он объяснил, что не все так просто.
Panteon – это же дом всех богов.
Вот все боги и заглядывали в эту дыру и смотрели, что делают люди в их доме.
Хотя это, конечно, не очень серьезное объяснение.
Другое объяснение дал священник, и оно важно для понимания, почему Пантеон так хорошо сохранился. А сохранился он, потому что это был один из первых языческих монументов, который был превращен в христианскую церковь. Ее назвали Santa Maria dei Martiri – «Святая Мария мучеников», украсили крестом, и ее сразу перестали разрушать.
Так вот, этот священник легко и просто объяснил смысл отверстия. Понимаешь, сказал он, когда церковь освятили, то черти куда-то должны были вылететь, не так ли?
Я считаю это объяснение гениальным.
Что касается сливных отверстий внизу и дождя – знаешь, там такая плотная подушка воздуха и все рассчитано так, чтобы воздух вырывался наружу с такой силой, что только при каком-то невероятном ливне какие-то жалкие капли могут попасть вовнутрь.
Но давай, собственно, скажем несколько слов о предназначении Пантеона.
Пантеон – это место для памяти.
Там есть несколько захоронений, среди которых наиболее знаменитое – это могила Рафаэля.
Кстати, говоря об охране древнеримских памятников и их разграблении на «законных основаниях», нужно сделать небольшое отступление.
Когда строили Собор Святого Петра, то одним из ведущих строителей был Джан-Лоренцо Бернини.
Так вот, Бернини посмотрел на Пантеон и попросил разрешения у Папы… снять с него бронзу, чтобы в новом соборе построить знаменитый алтарь-шатер и поставить его в центре Собора.
Вот где бронза с Пантеона.
Получился шатер на четырех колоннах.
Кстати, четыре колонны алтаря формой повторяют, по преданию, колонны храма царя Соломона в Иерусалиме.
Так вот, когда ты подходишь к Пантеону, представь себе, что его купол выложен бронзой. Дай волю фантазии, чтобы увидеть это великолепие.
Кстати, Папа Урбан VIII был из рода Барберини, и итальянцы придумали пословицу, которую Пушкин записал в свой table-talk:
«Quod non fecere Barbari, fecere Barberini» – «Что не сделали варвары – сделали Барберини».
Так что на Пантеон давно смотрели как на источник полезных ископаемых.
С фронтона содрали бронзу для одних нужд, с купола – для других, чуть ли не для пушек.
Важно, однако, отметить другое: какой-то статус «дома всех богов» он все же сохранил.
Красавчик Рафаэль и злобный Микеланджело
Но вернемся к Рафаэлю, захоронение которого в Пантеоне глубоко символично.
Если можно употребить в данном случае советскую лексику, то он был первым в истории комиссаром по сохранению ценностей прошлого, причем его комиссарить назначил лично Папа.
Рафаэль, он ведь, как Моцарт, сделал столько, что уму непостижимо.
Он прожил тридцать семь лет и оставил после себя школу живописи, школу мозаичного дела в Ватикане и еще школу ковроткачества. А еще он был, как уже говорилось, комиссаром по охране памятников.
Но, главное, он, конечно, был гениальным художником, потрясающим по легкости.
Трудно даже себе представить, но именно в Италии эти гении жили в одном времени, а иногда даже в одном городе.
Можно представить себе это столкновение талантов, амбиций и ревности.
Они же все знали друг про друга.
Ведь Рафаэль был бельмом в глазу у Микеланджело, которому все давалось с огромным трудом. Микеланджело был трудягой, но ему все время приходилось заниматься не своим делом. Он считал себя скульптором. Он ненавидел себя за то, что не мог отказать Папе и согласился расписать Сикстинскую капеллу.
