Матвей Ганапольский - Чао, Италия!
В этой, важной для меня истории, конечно, многое совпало.
Хорошо, что не было воды, и я пошел ее искать.
Хорошо, что я был один, хорошо, что нашел проход на стройку и на ней никого не было.
Хорошо, что я гладил колонны. Хорошо, что был закат и я увидел в действии великий замысел гениальных архитекторов.
Хорошо, что после того, как я вернулся к автобусу, меня никто ни о чем не спрашивал.
Я бы не смог никому ничего объяснить.
Этот случай сыграл со мной странную шутку, которой я, впрочем, благодарен. Когда в Риме я ходил по Форуму или стоял в очереди за билетами в Колизей, я все время щупал камни. Я видел на них бороздки обработки и мысленно благодарил неизвестных мне мастеров за их великую работу.
Я гладил выщербленные ветром и непогодой камни и мысленно обращался к неизвестным каменотесам, уверяя их, что сейчас их колонны не хуже, чем были тогда, и что я благодарен этим каменотесам за то, что они дали мне почувствовать, что такое время.
Вот почему я не люблю понятие «старые вещи», ибо мы говорим «старые», имея в виду «ненужные».
Я знаю, что мы выбрасываем их только потому, что неблагодарно не находим им места в нашей жизни.
Я до сих пор храню зеленое пальто моей мамы, которое она носила в молодости, когда мне было пять-шесть лет. Это пальто я храню не за его красоту или участие в какой-то революции, как пальто Ленина.
Оно хранится, потому что настоящее и до сих пор хранит аромат духов «Вечер», которые очень любит моя мама и которые я всегда ощущал, утыкаясь в подол пальто, когда она приходила вечером с работы.
И ощущая этот аромат, мне кажется, что мама совсем молода, а я подбегаю к ней в колготках и шортах со шлейкой через плечо, чтобы они не спадали. И в руках у меня все та же машинка с отломанными колесами – железный фургончик с надписью «Хлеб», который я, засыпая, возил по подушке, а потом клал под одеяло, чтобы, пока я сплю, он никуда не уехал.
Этот нехороший Феллини
Начиная с этой главы книги, вам придется напрячь фантазию. Я много думал, как иллюстрировать эту книгу. Был вариант взять какие-то популярные фотографии и разбросать их по книге либо собрать в середине. Был вариант, чтобы вместо фотографий Италии всунуть в книгу различные фото, где красуемся мы с Букаловым. Потому что, во-первых, мы с Алексеем на вид не менее прекрасны, чем какая-то Италия. А во-вторых, видеть фотографии, где мы с Букаловым откусываем огромные куски пиццы, а я, вдобавок, с ног до головы обмазан кетчупом, – это развлечение, которое дорогого стоит и может служить бонусом к книге. Был вариант отказаться от иллюстраций вообще.
Вариант с фотографиями мы сразу отмели – если мы говорим о Колизее, и на странице, тут же, фотография Колизея, то читатели могут обидеться за то, что их принимают за идиотов. Далее, мы отбросили вариант наших с Букаловым фотографий. Мы поняли, что даже если оба станем в какой-нибудь фонтан и будем изображать из себя прекрасных наяд, то подобные снимки будут представлять интерес только для полиции, которая нас тут же арестует.
Поэтому мы обратились к прекрасному грузинскому художнику и книжному графику Левану Ратишвили. За бутылкой вина и патриотическими беседами о том, что Италия прекрасна, а Грузия еще лучше, особенно когда все вино выпито, мы уговорили его сделать к книге эдакие почеркушки пером; они должны были быть похожи на небрежные наброски путешественника. Мы решили, что в рисунках обязательно должна быть недосказанность – в конце концов, каждый из нас либо побывал в Италии, либо побывает, либо дал обет не бывать там никогда. С последними должны разбираться врачи. С теми, кто уже побывал, можно говорить на равных – они понимают значение каждого слова в этой книге. А те, кто лишь собирается побывать в Италии, пусть читают эту книгу и, облизываясь, предчувствуют встречу. Пусть от наших слов и рисунков Левана в их головах рождаются буйные образы. И если даже они не соответствуют действительности, приехав в Италию, они не разочаруются. Потому что Италия – это единственный случай, когда реальность прекрасней фантазии.
Когда мы с Букаловым думали о том, какой ход избрать для главы об итальянских памятниках истории, то решение нашли довольно быстро: я просто попросил Алексея, чтобы он виртуально взял меня с читателями этой книги за руки и поводил по Риму, и не только по нему, и рассказал о монументах то, что мы не прочитаем в путеводителях.
– Это прекрасная идея, – возбудился Алексей, – однако, хочу заметить, что перед тем, как мы отправимся в это путешествие, нам нужно определить свое отношение не только к каждому монументу, но и ко всему Риму, как к памятнику.
– Давай определять! – обрадовался я.
– Отношение к Риму замечательно показал кинорежиссер Федерико Феллини.
Феллини не считают римским бытописателем, поскольку его родина Римини. Кстати, он замечательно вернул нас в места своего детства в «Амаркорде». Однако Риму Феллини посвятил много страниц своего творчества.
И самым интересным в этом отношении был фильм «Roma».
Там задокументирована одна важная идея, которую ты должен понимать, когда начинаешь путешествовать по Риму.
Этот город стоит на семи, хотя некоторые говорят, что на шести археологических слоях.
То есть, нужно отдавать себе отчет, что ты попадаешь в огромное пространство, которое на разных уровнях свидетельствует о той или иной эпохе.
И все это находится под землей.
И вот Феллини в фильме «Roma» рассказал об одном эпизоде строительства римского метро.
Обратим внимание, что в Риме почти нет городского транспорта в его европейском понимании, как, например, в Париже или в Лондоне. В Москве, кстати, ты, спустившись в метро, чаще всего попадешь в нужный тебе район.
Но в Риме метро маленькое, но не оттого, что итальянцы не понимают значения метро, а потому что они не могут справиться с этими археологическими слоями.
Как только они куда-то копнут, то сразу натыкаются на археологическую зону, которую нельзя трогать.
Так вот, в фильме Феллини большой путепроходческий щит, который прокладывает тоннель, вдруг неожиданно попадает в пустоту.
Рабочие останавливают машину, проходят вперед и понимают, что оказались в огромном пространстве – в парадном зале какой-то старинной виллы с колоннами, красивыми фонтанами и, главное, с потрясающими фресками.
И эти рабочие в касках стоят совершенно изумленные и смотрят на эти фрески.
Я не знаю, как Феллини это снял, тогда спецэффектов в кино было не так много, но фрески на наших глазах скукоживаются, тускнеют и пропадают. Они соприкоснулись с кислородом…
– Да, но у Феллини получается более широкая аллегория. То, до чего мы дотрагиваемся…
– Верно, но следует заметить, что это почти хроникальный эпизод.
Был такой потрясающий режиссер-документалист Гуалтьеро Якопетти – один из столпов итальянской документалистики. Он в 60-х годах делал великолепные фильмы о разных странах и континентах, но его подвергли остракизму собственные итальянские товарищи по цеху, когда он однажды снял расстрел заложников в Конго.
Расстрел заложников закончился, и выяснилось, что ничего не записалось – то ли камера заела, то ли пленка была плохая. И тогда Якопетти попросил расстрелять следующую партию заложников…
– Не верю, – запротестовал я. – Художника может обидеть каждый…
– Якопетти тоже говорил, что это неправда. Но слух такой упорно ходил, и ему долго не могли простить эту историю. Поэтому я не удивлюсь, если узнаю, что Феллини для достоверности пожертвовал какими-то фресками…
Кстати, погиб Якопетти снимая фильм «Жажда». Он делал его в пустыне и сам был участником этого эксперимента. И когда он умирал от жажды, то кричал оператору: «Снимай, снимай!» Так что, это ребята, для которых правда жизни была важнее всего.
Папа, купи мне колизей!
На предыдущих страницах я уже описывал мое странное, почтим мистическое состояние, когда я впервые в Крыму столкнулся с настоящими древними камнями, которых касалась человеческая рука. Думаю, что нужно самому быть каменным истуканом или чем-то наподобие симпатичных парней с острова Пасхи, для того, чтобы, положив руку на выщербленный мрамор, остаться равнодушным.
Хотя, я знаю людей, которые слишком быстро заработали огромные деньги, и с их головой случилось что-то печальное.
Например, мне известен один удачливый бизнесмен-строитель, который увлекался подводным плаванием. Так вот, он однажды нашел под водой ступени и цоколь какого-то дворца, явно греческих времен. Немедленно, за тысячи километров, на остров прибыла команда его строителей со специальной техникой, которая извлекла весь этот цоколь и ступени. Под покровом ночи и под шелест купюр, которые пошли на взятки местным властям, он вывез весь груз.
Когда я узнал об этом, то, как ни странно, обрадовался. Для меня, не умеющего плавать с аквалангом, его криминальный поступок был прекрасной возможностью увидеть тысячелетние камни почти с доставкой на дом. Жалкие попытки моей совести вступить со мной в диалог я немедленно заглушил мощным тезисом о том, что украденные, но выставленные на всеобщее обозрение сокровища – это лучше, чем они же, но лежащие на дне, где их созерцают исключительно рыбы.
