Время ушельцев (СИ) - Филимонов Сергей протоиерей
…nihil fit
— А знаете, что самое поразительное? — спрашивал Седунов у Эленнара и Хириэли, меряя шагами загаженную комнату. — Ничего не произошло и все рассыпалось. Понимаете? Ни тебе воскресенья, ни Субботы, ни хотя бы Пятницы мусульманской. Так, среда какая-то. Обыкновенный будний день, каких в любом году две сотни с половиною. Буквально цивилизация поскользнулась на ровном месте — и головой об угол. Ах ну да, финансовый кризис, денег не хватало. А когда в этой стране чего-нибудь хватало? Да сепаратисты опять разбушевались: мелкая шпана сбилась в стаю и решила, что круче них только яйца. Да президент сдуру войну учинил, и сам, небось, не знал, зачем. Хоть бы жест какой сделал… патриотицький! А то ведь даже Неврозов ничего не выплюнул. Блин! — выругался художник. — Надо же было помереть так мерзко и так… вонюче!
Дом на захолустовской окраине, куда они проникли, даже не взламывая дверей, был разграблен сверху донизу по крайней мере сутки назад. То, чего не имело смысла красть, было перебито, переломано и изорвано. Прямо на столе возвышалась куча дерьма, и, судя по ее размерам, сей нерукотворный памятник воздвигали методом народной стройки. Стоявший в углу чайник был заполнен до краев замерзшей мочой. И поверх всего этого безобразия под самым потолком красовалась выведенная чем-то отвратным надпись:
Понюхай хозяин нашего говна
Правда здорово воняет?
Старший сержант Сидорчук
Мишка Кэмел
Мохарев
Дрон
— Ладно, брось, — махнула рукой Хириэль. — Над «ничего» и толковать не о чем. Поехали лучше в Воскресенское, там и отдохнем. А то здесь даже и прилечь негде, все загажено.
— Кать! — крикнул художник в разбитое окно. — Снимайся с поста, сейчас дальше поедем.
Хириэль захлопнула за собой люк, размяла руки, одеревеневшие от рычагов, запустила мотор и развернулась.
Половины захолустовских домов не было — они сгорели, и только широкая улица помешала огню уничтожить весь поселок. Черные печные трубы возвышались над пепелищами, как памятники. И чуть в стороне, прямо посередине дороги, торчала вертикальная железобетонная стела.
Технология изготовления подобных монументов проста, как мычание. Берется обыкновенная плита, из тех, что обычно идет на строительство заборов, и покрывается толстым слоем раствора. Пока раствор не застыл, в нем живенько формируют все, что нужно: трактор, или корову, или еще что-нибудь.
Но здесь не было ни коров, ни тракторов. На фоне покосившихся патриархальных избенок шел бородатый дел в рубахе навыпуск и ковырял землю сохой. Надпись наверху гласила:
КАК ПАХАЛИ
ОБ ЧЕМ МЕЧТАЛИ
Мечты дореволюционного крестьянина, очевидно, должны были символизироваться почернелыми от копоти печами за его спиной…
Хириэль навалилась на рычаги: сломать, уничтожить, стереть эту мерзость с лица земли!
Но Седунов опередил ее. Танк дернулся, резкая боль ударила по ушам, и кощунственный памятник исчез в ослепительной вспышке.
Торжественная встреча
Звук орудийного выстрела Митрандиру был более чем знаком.
— Тревога! — закричал он на всю деревню.
Колонисты высыпали на улицу. Азазелло почему-то решил, что случился пожар, и выбежал из дома с топором и лестницей.
— Танки! — выкрикнул Митрандир. — По меньшей мере один. В районе Захолустово.
— До него двенадцать километров! — ахнул кто-то.
— Минут через двадцать будет здесь, — кивнул Митрандир. — Азазелло, у тебя лестница? Тащи сюда пилу и живо к мосту. Вместе с Валандилем подпиливайте опоры. А ты, Галадриэль, хватай свои медицинские шмотки. Остальные — берите все, что может служить оружием. Топоры, вилы, косы. Свет погасить, огонь в печах залить. Через пять минут собираемся у моста. Все. Время пошло. Выполнять!
Он вбежал в дом, сорвал со стены кривую восточную саблю — трофей с афганской войны — и, нацепив ее на ремень, достал с полки литровую стеклянную бутыль с керосином. Галадриэль тоже собралась мгновенно: когда-то она была врачом, и ей не надо было объяснять, что такое срочный вызов.
Металлический грохот был уже слышен довольно явственно.
— Одиночный, — сказал кто-то. В темноте его лица не было видно.
— Хотите анекдот? — крикнул из-под бревенчатого моста Валандиль. — Двенадцать муравьев сидят в кустах. Один говорит: «Вон видишь, слон идет? Главное — его завалить, а там уж затопчем».
— Ничего, затопчем, — усмехнулся Митрандир. — Если он поедет по мосту, то провалится. Керосин у кого? Торонгиль, у тебя? Ого, целая канистра. Как провалится — выливаешь на него все и поджигаешь. А если развернется и поедет вверх по ручью — тогда я его подожгу. Бутылкой.
— И пусть тогда выбирают: — гореть живьем или вылезать наружу, — прибавил Ингвэ, сжимая левой рукой цевье охотничьего ружья.
— Можно посмотреть? — заинтересовался Митрандир. — Ничего себе калибр! Пуля, наверное, граммов на двадцать тянет?
— Нет, побольше. Тридцать четыре.
— Н-да… — уважительно протянул Митрандир. — А такой пулькой, да в голову, а?
— Охотничье оружие по определению предназначено для того, чтобы убивать на месте, — сухо произнес Ингвэ.
— А стрелять по деревне танк отсюда не сможет: ему лес мешает, — подытожил Митрандир. — Валандиль, кончай пилить, иди сюда. И ты, Азазелло, тоже.
Подождав, пока все колонисты соберутся рядом с ним, Митрандир скомандовал — не громко, но таким тоном, что все невольно подтянулись:
— Отряд, смирно! Слушай боевой приказ! Всем спуститься к ручью и занять позицию у берега метрах в десяти от моста. На дорогу не высовываться, спичек без команды не зажигать. Бегом марш!
Стальные гусеницы громыхали уже совсем близко.
— Вот он! — произнес кто-то.
— «Абрамс», американский, — определил Митрандир. — Видите, у него башня, как коробка из-под башмаков? Точно, «Абрамс».
Танк остановился у самого въезда на мост. Люк открылся, и оттуда высунулась рука с фонарем. А вслед за ней — голова в шлеме, из-под которого торчали длинные рыжие волосы…
— Ингвэ! — отчаянно завопил Митрандир. — Не стреляй!
И, выскочив на дорогу, опрометью побежал к Хириэли.
— Дурачье! Дурачье безмозглое! — радостно бормотал он, обнимая ее за плечи. — Мы ж вас чуть не сожгли! У вас что, ума не хватило зеленую ракету дать?
— А я знаю, чем ее запускать? — весело смеялась Хириэль. — У нас на всех один танкист, да и тот два года Ленина рисовал!
— Ой, хохмачи… Это он, что ли, из пушки выстрелил?
— Он. А вы что, слышали?
— Ну конечно!
— Стой! — крикнул притворно грозным тоном подошедший Ингвэ. — Кто смеет ступать по этой земле без моего дозволения?
— Свои, государь! — рассмеялся Митрандир. — И хорошо бы, чтоб впредь все недоразумения кончались так же легко!
Итог
«Судя по рассказу Хириэли…» — вывел в тетради Хугин и задумался.
— Слушай, Митрандир! — попросил он. — А ты не можешь сформулировать?
— Что сформулировать? — поинтересовался тот.
— Ну вот, Хириэль нам рассказывала, как они сюда ехали. Я это записал, чувствую, что это очень важно, а вот сформулировать, почему — не могу. А ты же военным был…
— Был когда-то. Так тебе что, надо записать, какие выводы из всего этого следуют?
— Ну да.
— Давай ручку и тетрадь.
Митрандир пробежал глазами строки, написанные Хугином, и продолжил оборванную полуфразу крупным разборчивым почерком:
«Судя по рассказу Хириэли, третья мировая война уже на четвертые сутки вошла в стадию, когда она может питаться и поддерживаться сама собой, в силу собственной внутренней логики. «Убивать, чтоб не быть убитым», «отомстить за себя», «за друга» — вот какова высшая цель этой войны сегодня. Об интересах нации, славе русского оружия и тому подобных вещах никто уже и не думает. Большая война сразу же распалась на множество малых войн, которые каждый ведет за что-то свое.
У этого этапа есть свои характерные признаки. Я уже видел их в Афганистане и не спутаю ни с чем.
Вот главный из них: неконтролируемость и неуправляемость боевых действий. То и дело вспыхивают перестрелки, а потом выясняется, что свои били по своим. Кто-то непонятно почему сжигает половину деревни. Американский танк неожиданно оказывается за пятьсот километров от ближайшей границы — причем один и без сопровождения пехоты. И все это без видимых поводов и приказов.
Такая война — самое страшное, что может ожидать регулярную армию. Она расшатывает ее и превращает в полубандитское вооруженное формирование.
Здесь проявляется второй признак: пышным цветом расцветает мародерство. Оно окончательно разлагает армию и лишает ее даже намека на боеспособность.
Во время первой мировой войны за мародерство расстреливали на месте.
На второй — оно официально каралось, но чаще всего сходило с рук.
Сейчас, судя по всему, это несовместимое с воинской честью занятие едва ли не санкционировано. Эволюция работает четко — от плохого к худшему. Причем во всех странах и всех отношениях.
Вот, кстати, характерный пример этой, с позволения сказать, эволюции.
Пятьсот лет назад, то есть на самом исходе эпохи, когда честное слово что-то значило, жил человек по имени Леонардо да Винчи. Однажды этому человеку пришла в голову идея ныряющего корабля, способного плавать под водой и топить все надводное. После краткого наслаждения собственным гением Леонардо да Винчи сжег все чертежи: слишком чудовищным было бы это оружие для мореплавателей…
Наверное, нашим потомкам небезынтересно будет узнать, что в год Катастрофы подводные лодки были основой ударной силы флотов. И в Катастрофе они свою роль сыграли. И не маленькую.
А причина…»
