Звезда на излом - Мария Кимури
— Ищите их.
— А будет ли толк, князь? — спросил Дирхавель. — Если у тех бедолаг хоть немного ума, они будут бежать на восток, не останавливаясь, чтобы оказаться подальше и от хозяев, и от нас. Вред нам, какой исправим, уже исправляется, а переубедить гномов с их помощью, не знаю, удастся ли вовсе. Зачем мстить подневольным глупцам?
— Не мстить, — отрезал Макалаурэ. — Показать их всем, сделать ложь Тху очевиднее.
Сириомбарский книжник с сомнением покачал головой. Он был готов подчиниться, но напоказ соглашаться не хотел. Неудобно, но хотя бы честно.
— Что иатрим? — обратился Феанарион к Линдэласу.
Тот кивнул и обстоятельно изложил сделанное и случившееся за день, не забывая при этом о выпивке. Что иатрим, в отличие от гондолинцев, не захотели размещаться внутри крепости, для них пока разбили походные шатры за стенами, и они до холодов готовы построить себе несколько бревенчатых домов. Что своим предводителем они признали Бронвэ и назвали себя «отрядом Близнецов». Что Тиннахаль и десятка два самых отчужденных иатрим готовы уже завтра взять обещанные инструменты, уйти на берег Гэлиона строить свой корабль, и не будут попадаться ему, Макалаурэ, на глаза. Да, и потому, что видели вспышку гнева… На этом месте Линдэлас несколько замялся, а Рингвэ усмехнулся.
— Говорите уже, — бросил Макалаурэ с усталой досадой.
Верный вскинул голову.
— Меня потом спросили дважды, почему мы не делаем это каждый раз, когда вы вспыхиваете вот так.
Макалаурэ молча приподнял брови, ожидая продолжения. Рингвэ пожал плечами:
— С твоего позволения, кано, я готов.
«И пока остановись на этом».
— Тогда передай в мастерские, пусть позволят фалатрим выбрать инструменты на время работы. И пусть предупредят, где те устроят стоянку. А что атани? — устало спросил Феанарион у Дирхавеля.
— Почти все в крепости, князь. Часть женщин с детьми и кое-кто из беорингов остались в поселке. И думаю, это неплохо, пусть их там тоже расспросят.
— Согласен. Гондолиндрим?
Линдэлас улыбнулся.
— Нам освободили целое крыло Дома Стражи, с отдельным входом.
Макалаурэ ненадолго закрыл глаза ладонями. Пришла усталость. Или стояла рядом, но он не замечал. Не та усталость, которой нужен телесный отдых.
— Хорошо. — Все вокруг уже казалось не совсем настоящим. День кончался, военачальник Райаринкэ, Хранитель крепости, справлялся сам. А его, Макалаурэ, задачей сегодня оказалось просто никого не убить, и это выполнено тоже.
Фаньо увел книжника с гондолинцем непринуждённо и легко, избавляя кано от необходимости быть вежливым самому. Рингвэ допил свое вино, посмотрел выжидательно.
— Тоже спрашиваешь себя, почему не сделал так раньше? — спросил Макалаурэ.
— Спрашиваю, — Рингвэ умел, если хотел, оставаться непроницаемым, как глыба льда.
— А если бы я приказал тебе ночью идти жечь Сириомбар?
— Нет, кано. Я бы не пошел. Считай меня ненадежным.
Молчание. Свечи мигали, заливая подставку белесыми каплями.
— Я понял тебя… надеюсь. Ты надежнее, чем я думал. Благодарю за сегодняшнее. Иначе Тху порадовался бы куда больше. Иди.
…Стукнула, закрываясь, дверь. Кажется, этот чудовищно длинный день наконец-то закончился.
Он прилёг на лежанку, накрылся старым теплым плащом Майтимо, который служил здесь пледом третий год. Пообещал себе позже перейти в спальню — и открыл глаза только утром, когда постучали в дверь с известием, что вернулся скальный голубь.
…Обратное послание с горы Долмед — тонкая полоска кожи с бисерно-мелкими тенгвами. Казалось, она жжет руки.
«Сборы начали. Наугрим затворились от нас еще три дня назад, словно получив внезапные злые вести. Нандор сегодня пересказали слухи о сожжении Гаваней Сириона».
Слово — тоже оружие. Падение Альквалондэ и предательство в Лосгаре, умноженные на разгром Дориата, стали беспощадным оружием против них. Даже теперь… Нет. Особенно теперь.
«Тху мог готовить его и заранее», — в руках сломалось перо. Брать писчую палочку Макалаурэ даже не стал. Заметался по комнате.
«Он готовился обвинить нас еще до своего нападения на Сириомбар! И наугрим заранее получили известия… еще не о нападении, возможно, о его подготовке! И тогда слова ложных беженцев стали прочным подтверждением. Заверили их в том, что наши слова дешевы.
Он воюет против нас даже просто словами. Потому что мы щедро дали такую возможность! Слов ему хватит после Дориата хоть на следующие пятьсот лет…»
Еще несколько раз Макалаурэ пересек комнату, отталкиваясь ладонями от стен при разворотах. Самому ему слов теперь не хватало. Словечки Морьо не шли на язык, при попытке подобрать их шуршали жухлыми листами и бессильной злостью. Горло сдавило, и он раз за разом ловил себя на том, что хватается за ворот в попытке высвободиться.
Не хватает слов. Ему!
Работа снова станет спасением, несомненно, а ее будет море. Но прямо сейчас руки опускались вслед за исчезновением слов. Казалось, он не в силах даже взять в руки перо, чтобы не сломать его!
Еще хуже, он даже в ярость на себя сейчас прийти не в силах, чтобы одолеть это состояние.
И мысленное прикосновение к Амбарто не могло согреть — Младший снова тосклив и замкнут в безопасности далекого Балара. Перед своей бессловесностью Макалаурэ тоже будет один.
Заперев дверь, чтобы не помешали, Феанарион шагнул к арфе. Стер с нее пыль ладонью. Медленно сел. Ключ настройки лежал здесь же, на подставке, и он, не торопясь, подстроил каждую струну. Понял, что тянет время.
Куда его приведет, он не представлял. И даже не слишком хорошо понимал, что хочет сделать с собой. Ему был нужен голос, прямо сейчас, и если собственного нет, придется говорить чужим…
Коснувшись струн, он закрыл глаза.
Звуки долго были беспорядочными, разбросанными, словно первые музыкальные опыты ученика. Он искал мелодию, как ступени в полной темноте, наощупь, шаг за шагом. Просто звук шагов, скрежет камня под ногами, неровный, сбивчивый шаг и ритм сквозь сумрак, и блуждающие неясные образы в нем.
Потом пришел размеренный далекий шорох моря, повторенный и раздробленный эхом, и он двинулся сквозь темноту на этот звук. Каменные стены сблизились, угрожая сомкнуться. Он шел, окутанный эхом собственных шагов, долгое время лишь на звук.
Потом возник нежный рассветный отсвет далеко впереди и словно бы раздвинул камень. Каменная щель медленно раскрылась
