rakugan - Коридор
Мне-то в его возрасте денег вообще не давали. В число гениальных педагогических идей моего папаши входило воспитание у детей самостоятельности, чтобы в случае чего мы не умерли с голоду. За обучение он был готов платить сколько угодно — одна моя художественная школа обходилась под сотню галлеонов в месяц, — зато на сладости и развлечения нам с Басти, с тех пор, как мы пошли в Хогвартс, не давали ни сикля. В результате, пока сверстники на каникулах наслаждались жизнью, мы с братцем подрабатывали, где придется: подметали стружки на фабрике метел, паковали посылки на совиной почте в Манчестере и мыли пробирки в одной из аптек в Косом переулке. Однокурсники изощрялись в насмешках на наш счет — точнее, на мой, потому что с Басти связываться побаивались. Не знаю, насколько мне пошло на пользу приучение к труду, но что характер укрепился, это факт…
Гарри не слишком обрадовался, когда я напомнил ему о работе, но и возражать не стал. Пока судьба Пушинки не решилась, он на всякий случай со мной не спорил — ангел, а не ребенок, всегда бы так!
Фортескью встретил нас приветливо. В качестве опекуна я подписал договор, согласно которому Гарри предстояло в течение месяца каждый будний день с полудня до четырех собирать в кафе грязную посуду со столиков и мыть чашки. За это Фортескью обязался кормить его бесплатным обедом и платить полтора галлеона в неделю.
Единственное, что меня беспокоило, — безопасность. Я, наверное, совсем извел Фортескью, пока расспрашивал его о системе защитных заклятий. Потом побеседовал с охраной и не успокоился, пока не услышал сто тысяч заверений, что с Гарри глаз не спустят. Со стороны это, должно быть, выглядело смешно — в кафе каждое лето работали школьники, и никто из родителей так над ними не трясся. Но в таких делах лучше выставить себя идиотом, чем рисковать попусту…
Наконец, оставив Гарри на попечение Фортескью, я аппарировал в клинику святого Мунго, где выдержал целую битву с секретаршей за право увидеться с главным целителем. Правда, дальше мне сопутствовала удача — глава клиники быстро понял из туманных намеков, в чем суть дела, и вынес вердикт:
— Да, мне тоже кажется, что проявлять оптимизм рановато. Даже если сейчас все хорошо, в дальнейшем могут быть рецидивы. Пожалуй, в последних числах августа мы поместим ребенка в стационар, чтобы понаблюдать за ним в условиях клиники, а недельки через две решим, что делать…
Большего мне пока и не надо было. Я рассыпался в благодарностях и даже намекнул на денежный взнос. В ответ меня тут же осадили:
— Мы нуждаемся в пожертвованиях, мистер Лестрейндж, но не во взятках!
— Конечно, конечно, — пробормотал я и, еще раз поблагодарив, откланялся.
Оставалось посетить Департамент по контролю над магическими животными, чтобы узнать, какие нужны документы на Пушинку. Можно было, конечно, забрать ее потихоньку, и дело с концом. Но это же не какая-нибудь мелкая дворняга… Не хотелось бы, чтоб очередная проверка нашла, к чему прицепиться.
В следующие три часа я проклял все на свете. Сначала меня посылали от одного чиновника к другому. Наконец нашли некоего Диггори, который занимался этим делом, но он как раз ушел на обед. Как только он вернулся, его вызвали к начальнику. Я успел выпить галлон кофе в министерской столовой, прогуляться по коридору перед кабинетом Диггори, прочесть все до единой брошюры в приемной («Вы стали привидением — с чего начать?», «Правовое положение оборотней» и другие интереснейшие темы), а того, кого я ждал, все не было.
Наконец, когда я дошел до точки кипения, Диггори — плотный краснолицый волшебник — появился и впустил меня в кабинет, сухо поинтересовавшись, по какому вопросу я пришел. Дальше началось самое интересное. Как выяснилось, чтобы на законных основаниях взять Пушинку, надо было подписать со школой договор дарения на мое имя, оплатить ветеринарный контроль и карантин, а потом подать заявление в комиссию Департамента. А уж та, рассмотрев место будущего проживания Пушинки, состояние антимагловской защиты дома и еще кучу всего, примет решение: отдать собаку нам, отправить в зоопарк или (в худшем случае) усыпить… Притом если дело закончится благополучно, надо будет платить ежегодный налог в размере двухсот галлеонов! За что, спрашивается? За то, что я избавляю Министерство от необходимости содержать трехголовую псину?
За время разговора меня не раз и не два посещало искушение стереть Диггори память, а потом забрать Пушинку без всяких документов. Как-нибудь выкрутились бы, если что… Но, к сожалению, я тут слишком многим примелькался. Не мог же я применить обливиэйт ко всему департаменту! Вот и пришлось, стиснув зубы, слушать чертового чинушу. В интересах дела я даже сдержался и не пожелал ему на прощание, чтобы Пушинка при осмотре сожрала лично его и всю комиссию, а сама даже не поперхнулась.
***
Узнав, что Пушинку не получится забрать сразу, Гарри приуныл. Зато мне было теперь очень весело… Помимо работы, приходилось собирать бесчисленные справки, а расписание работы Департамента по контролю над магическими животными я выучил наизусть. Впрочем, хоть так, хоть так приходилось дважды в день перемещаться по камину в Лондон и обратно, чтобы сначала отвести Гарри к Фортескью, а потом через четыре часа забрать его оттуда.
На новом поприще Гарри, надо сказать, преуспел. Он быстро подружился с персоналом и каждый вечер делился с нами то перлами житейской мудрости от повара, то мелодраматическими историями из жизни официанток. Фортескью тоже был доволен. Первое время посетители не узнавали Гарри в форменной рубашке и кепи, но однажды кто-то обратил на него внимание. На следующий день перед кафе, где и без того не жаловались на недостаток клиентов, выстроилась целая очередь. Ведьмы и волшебники всех возрастов были готовы по часу ждать, пока освободится столик, лишь бы своими глазами взглянуть на Мальчика-Который-Выжил-Чтобы-Стать-Посудомойкой.
Всеобщее внимание раздражало Гарри, и он теперь собирал грязную посуду с быстротой молнии, лишь бы поскорее сбежать на кухню. Когда с ним пытались завести разговор, отвечал: «Извините, нам запрещено общаться с посетителями». А после работы ему приходилось покидать кафе через черный ход.
Пятнадцатого июля, в среду, я аппарировал за Гарри не в четыре, как обычно, а в начале четвертого — хотел попросить Фортескью отпустить его пораньше, чтобы мы могли навестить Пушинку в Хогвартсе. Толпа на улице перед заведением стала еще больше. Какой-то журналист спорил с охранником, тот раз за разом терпеливо повторял, что колдографировать в кафе запрещено. Я задумался, как бы проникнуть внутрь, не привлекая к себе внимания. Но опоздал — кто-то уже узнал меня и окликнул с летней веранды.
Оглянувшись, я увидел за крайним столиком Риту Скитер в светло-лиловом платье в тонкую полоску. Она сидела с каким-то молодым человеком и весело махала мне рукой.
— Привет, — сказал я, подходя к ним.
— Привет, — солнечно улыбнулась Рита и указала на своего спутника: — Руди, познакомься, это Марк Сигрэм, мой муж. Марк, это Руди Лестрейндж, мой бывший любовник.
Хм… Рита всех своих знакомых представляет с такими подробностями?!
Марк поднялся, и мы обменялись рукопожатием. Если он и почувствовал неловкость, то ничем этого не выдал. Парень был совсем молодой — не больше двадцати пяти лет, с коротко стриженными светлыми волосами и небрежной щетиной по последней моде. Я вдруг вспомнил, где слышал его фамилию.
— Сигрэм? Марк Сигрэм? Это вы ездили в Боснию корреспондентом от «Пророка» весной этого года?
Он кивнул.
— Браво! — искренне сказал я. — Я читал ваши репортажи из Мостара. Отличная работа!
— Присоединяйся к нам, — Рита потянула меня за рукав. — Свободных стульев нет, но можно наколдовать. Выпьешь с нами коктейль? Думаю, вам с Марком есть, о чем поговорить. Он военный корреспондент, до Боснии уже побывал в Ираке, а скоро опять собирается на Ближний Восток…
Мне хотелось пообщаться с Сигрэмом, так что я решил, что Пушинка все равно никуда не денется, и остался с ними. Марк говорил много: то медленно и тихо, с большими паузами, рассеянно глядя куда-то в пространство, то вдруг, непонятно с чего, оживлялся и начинал смеяться. Тогда его речь становилась быстрой до неразборчивости, и он то и дело сбивался, перепрыгивал с темы на тему. Возможно, он принимал наркотики, а может, просто был слегка ненормальным, как многие военные журналисты. Но рассказывал он интересно и, несмотря на возраст, многое повидал. Глаза у него были странные — голубые и такие светлые, что казались прозрачными.
Через полчаса Марк сказал, что ему пора в редакцию, и поднялся. С Ритой они на прощание поцеловались. Я с легкой ноткой ревности наблюдал, как он по-хозяйски разворачивает ее к себе, целует в губы, небрежно треплет по волосам. Когда Марк ушел, Рита некоторое время смотрела ему вслед. Потом обернулась ко мне, улыбаясь:
