Звезда на излом - Мария Кимури
Течение меняется, бросая его из стороны в сторону, хлещет его зимним холодом.
«Элуред!» — вспыхивает в памяти. Кто-то, может быть, он сам, кричит в ледяном потоке, отчаянно пытаясь дотянуться. — «Элуред!»
«Я Элурин…» — сказал кто-то в ответ очень-очень далеко.
Падает метель.
Рушатся стены пустого города.
Тьелкормо снова бежит через зимний лес навстречу мокрому снегу, втягивая воздух, как пёс, выискивая запах крови рода Лутиэн. Где-то впереди — два потерявшихся щенка…
Полотно его памяти отворачивает край, и с размаху хлещет им по бегущему — всей тяжестью разгромленного Дориата и грызущего сердце зверя. Тьелкормо падает в мокрый снег с размаху. Встаёт, шатаясь, и снова делает шаг. С его рук капает кровь, прожигая в мокром снегу дыры.
Где-то впереди два потерявшихся щенка. Или уже только один… Через метель и ветер он упрямо ломится вперёд, на эхо далёкого голоса.
Запинается. Влетает головой в мокрый снег, грязь, корни. Снова встаёт, едва рассеиваются искры в глазах. Впереди будет река. Он бежит снова, шатаясь и едва разбирая дорогу. Падает и поднимается бессчётное число раз. Ничего, кроме этого голоса, для него не существует. Даже он сам. И однажды метель расступается.
Здесь нет зимы.
Здесь река несёт челноки и лодочки у себя на ладонях, и лица людей в лодках обращены вперёд — с надеждой, страхом или усталым, терпеливым ожиданием. Почти у всех. Вода в реке отливает льдом и свинцом.
— Я сын двух смертных, а не только сын трёх народов, — говорит Диор, поседевший и усталый. Он стоит в лодке так, как стоял бы на земле, расставив ноги, его одежды и борода опалены. В Дориате этой бороды не было. — Прости меня, Нимлот. Я был молод и жесток. Но я не знал, что у нас будет так мало времени… Наши дети уже выросли…
Свет пляшет на кромке воды, очерчивая совсем юную эльдэ, слезы блестят на ее щеках.
— А вдруг ты снова сможешь кого-то полюбить?
Из лодки Диор протягивает руку, стараясь коснуться ее руки.
— Глупый, — отвечает она. — Meldo, глупый.
И река уносит Диора прочь.
Другую лодку несёт свинцовая вода, из нее поднимается младший детёныш рода Лутиэн. Улыбается невесело. У него прорвана одежда на груди, словно пронзенная огромными когтями.
Тьелкормо, не отрывая от него взгляда, входит в воду, и леденящий холод впивается в его ноги.
В одни мгновения Элурин в лодке кажется ребенком, в другие — взрослым…
— Мама, — шепчет он. — Не бойся. Ты не будешь одна. Я это знаю.
Но юная эльдэ смотрит только вслед мужу, и лодку Элурина увлекает за собой мертвая вода. Тьелкормо, одолевая ее хватку, вступает навстречу ей глубже в реку. По пояс.
— Элурин… — говорит он через силу.
Водоросли цепко оплетают его ноги, каменеющие от мертвенного холода реки.
Элурин оборачивается. Изумление, гнев, боль сменяют друг друга на его лице.
— Ты?! — кричит он, и лодка его качается так, что едва не черпает бортом воду.
Никто из плывущих здесь людей не слышит его.
— Зачем? — Элурин почти свешивается за борт. — Зачем, Турко? Зачем пришел за нами?
Губы уже едва шевелятся, как на ледяном ветру.
— Я сволочь, — с трудом выговаривает Тьелкормо. — Я просто хотел, чтобы вы жили. Со мной… или без меня.
Элурин вздрагивает, распахивая глаза. Вода несёт его мимо… Он протягивает руку, на мгновение дотягиваясь до ледяной ладони Тьелкормо и становясь шестилетним Рэдо.
— Элуред жив, — шепчет он. — У меня дети…
И течение насовсем увлекает прочь старшего щенка рода Лутиэн. Туда, где вдалеке шумит перекат, и туман заслонил течение реки.
А другие лодки все также идут мимо, неся сотни воинов атани в опаленных, изрубленных доспехах…
Закрыв глаза, Тьелкормо рванулся вперёд, за ним, не думая больше ни о чем. Чья-то рука ухватила его за шиворот и выволокла на берег, как сам Тьелкормо тащил бы увязшего в болоте пса.
— Велик соблазн спросить, не сошел ли ты с ума, — заметил этот кто-то.
— Ты уже спросил, — Тьелкормо чувствовал под лопатками скалу, и она казалась нагретой после немыслимого холода реки. — Может быть. Не думал об этом.
Над ним сидел… человек? Седой, но ещё не слишком старый, в длинной серой накидке.
— Перемена судьбы не улучшила бы ничего, даже будь она возможна, — заметил он.
— Хуан здесь? — вырвалось у Феанариона.
— Ты цел даже без него.
— Тебя трудно узнать, — сказал Тьелкормо после молчания.
— Если я выгляжу бОльшим, чем человек, люди нередко пугаются либо ведут себя подобострастно. Мне сложно понять, почему.
— Потому что выглядящий большим, чем человек или эльда, наверняка служит Морготу. Вряд ли я первый это говорю тебе.
— Не первый, и вероятно, такова действительность. Я рад, что ты очнулся сам, Тьелкормо.
— Не совсем сам, — он не чувствовал себя призраком сейчас, и был рад. Скала под его спиной твердела настоящим камнем, остатки холода в теле помогали радоваться теплу.
— Они меняют мир. Они меняют нас. Даже здесь.
— Хуан здесь? — повторил вопрос Тьелкормо. — Или уже нет?
— Я не могу обещать, что он будет рад тебе, — Намо очень по-человечески пожал плечами.
— Я искал его… Непрерывно.
— Сперва пришлось найти самого себя.
— Меня это не радует, — вытолкнул Тьелкормо сквозь зубы.
Насколько именно он не радовал себя, даже сказать было трудно, подобрать не бранные слова вышло бы сложнее, чем найти одну нужную белку в целом Оссирианде.
— Меня радует, — сказал Намо просто.
Тьелкормо представил, как выглядела его беготня по кругу со стороны, и от ругани все же не удержался.
— Почему ты решил, что я должен смеяться над тобой? — спросил Намо с неподдельным удивлением.
— У тебя нет причин нас любить, — фыркнул Тьелкормо.
— У меня нет причин вас не любить, — Намо покачал головой.
Тьелкормо нетерпеливо поднялся. Мир был плотным, настоящим, но замкнутым. Светящееся вечерним светом небо без солнца; лес и скалы, замыкающие пространство…
— Я могу назвать не меньше трех.
— Это беды, а не причины.
— Если судья Намо не примется судить меня прямо сейчас, — сказал Тьелкормо, — и не прикует за руку к ближней скале, я отправляюсь
