В тени Рюджина (СИ) - Чудинов Халег

Сенпо: Муки Тенсей!

Попробуй сжать оживленную моей энергией материю, Ооцуцуки!

Очередной каменный блок поплыл в моих руках, превратившись в гигантское копье, и устремился к цели. Отпрыгнув от воздуха, я вновь устремился к земле. Каменная поверхность приняла меня, словно мягкая перина. Земля пошла волнами от моих ног. И вновь с помощью Корью локально увеличенная гравитация притягивает быстрее появляющиеся в воздухе камни, которые начали тонуть в иссушенной почве, словно в густом сиропе, оставляя лишь мелкую сетку ряби на выровнявшийся поверхности. Еще миг, и в воздух взметнулись бы бесчисленные каменные пики, но завершить технику не удалось.

Резкая, ослепляющая боль пронзила голову, заставив меня пошатнуться. Мягкая земля под ногами вновь застыла. Я ошеломленно отшатнулся назад. Зрение начало двоиться, мир перед глазами закружился, словно в калейдоскопе. Ноги неожиданно подкосились, через миг я с удивлением понял, что смотрю в неистово кружащиеся черные небеса мертвого мира.

Плотно зажмурившись, я мотнул головой, пытаясь подавить странный приступ. В ответ новая волна боли затопила сознание. Отравление? Невозможно! Какая-то неизвестная техника? Гендзюцу? Схватившись руками за голову, я закрыл лицо руками, пытаясь собрать кружащийся перед глазами и рассыпающийся на отдельные осколки мир вновь в единое целое. И из-за боли, я не сразу понял, что именно со мной не так.

— Ты прозрел, Орочимару, — просочился в уши голос Исшики.

Этот голос был слышен отчетливо, несмотря на грохот бешено колотящегося сердца. Каждый шаг Ооцуцуки ощущался всем телом. Он приближался, но я уже не обращал на это внимания. Мои пальцы. Накрыв лицо руками, я едва не угодил пальцами в глаз. Третий глаз, который раскрылся на месте едва заметной вертикальной складки на лбу.

Боль разрывала сознание, но даже сквозь нее я смог испытать удивление. Но через миг все — и боль, и удивление — отошло на второй план. Надо мной появился Ооцуцуки. Он стоял, глядя на меня сверху вниз, совершенно не удивленный представшим ему зрелищем.

— У всего есть предначертанная судьба, она прописана в генах, — наблюдая за моими мучениями, возвестил Исшики. — Даже у тебя. Что в прошлый раз, что в этот. Ты ничего не изменишь, как не пытайся. Вновь прозрев, ты должен это понимать, как никто. Ты не сможешь победить, и ты уже это знаешь.

Скосив взгляд на Ооцуцуки, я ощутил новый приступ боли, сопровождавшийся подкатившим к горлу чувством тошноты. Поток информации хлынул сквозь сознание. Я не успевал сконцентрироваться на нем, удавалось лишь улавливать отдельные образы, мысли, настроения. Исшики. Во всех них был Исшики. В разном окружении. Живой, мертвый, празднующий победу, терпящий поражение. Вот он пожинает плод чакры с высохшего Шинджу на истощенной земле. В ландшафте угадываются знакомые виды Страны Огня. Вот он запечатывает знакомо выглядящего шиноби в каком-то котле. Этот шиноби светловолос, на щеках по три параллельные линии, глаза голубые. Наруто? Но он взрослый. А здесь Исшики погибает, разлетевшись на осколки, словно керамическая марионетка на черепки, под ногами незнакомого парнишки.

Будущее?

Нога Ооцуцуки опустилась на мою грудную клетку. Хруст костей был отчетливым и громким. Из моего рта вырвался алый пар, вместо розовой пены. Из ран на груди также вырвалась не кровь, а нечто похожее на языки пламени. Раскрытые Восемь врат продолжали уничтожать тело, пока техника регенерации силилась исправить повреждения. Но это не имеет значения.

Исшики не прав. Не совсем прав. Я могу победить его. Я вижу его смерть. Но цена за нее… Он сам уже мертв. Он поставил на кон все. День-два и он труп, текущий сосуд не выдержит силы, если Исшики не поглотит меня или не сделает новым сосудом. Я могу скрыться, сбежать и переждать, пока Ооцуцуки не помрет сам. Для этого придется пожертвовать Ото, Конохой, Роураном, на которые Исшики нападет, желая выманить меня. Пожертвовать Сальмой и Микото. Сарой, Итачи и Саске. Я могу пожертвовать шиноби, попытаться дать Ооцуцуки бой на своих условиях, завалить трупами. И обесценить все труды по созданию новой эпохи, лишив свою страну обороноспособности. Я мог сделать многое, но не мог победить, не пожертвовав ничем.

Но проиграть я тоже не мог. Исшики должен умереть.

— Ты не прав, — уже не слыша слов нависшего надо мной мужчины, прошептал я, когда он протянул руку, чтобы собрать плод, сожрать меня.

Даже простейшую технику Дотона создать было сложно. Чувство, будто у меня сильнейшее опьянение. Мысли путались, образы будущего перемешались с извлекаемыми из памяти картинами, связь с реальностью ощущалась так слабо…

С трудом выбравшись на поверхность вновь, я жадно цеплялся руками за камень, вытаскивая свое тело из земли. Так и не осилив это, я свел руки. Дрожащие пальцы с трудом смогли сплестись в нужные три печати. Чакра… Я потерял точку равновесия. Чакра и природная энергия уничтожали меня. Нужно было срочно отменять усиливающие техники, но пока еще рано.

Сенпо: Хакугеки но Дзюцу.

Навстречу к вновь устремившемуся ко мне Исшики из моего рта вырвался, словно сотканный из алого кровавого пара, дракон с белесой жемчужиной в лапе. Стремительной молнией прочертив в воздухе красную линию, он свернулся вокруг жемчужины, породив ослепительную вспышку света. Яркие лучи проникали сквозь все преграды, прорываясь сквозь веки. Моя же атака не минула и меня самого. Через мгновение мир погрузился во тьму и бесконечный оглушающий звон. Я лишился додзюцу Кецурьюгана. Но я же лишился и второго додзюцу.

Боль и головокружение пропали почти мгновенно, словно отрезало. Поток информации оборвался, оставив после себя лишь тошноту и разрозненные обрывки воспоминаний. Источаемый техникой Белой Ярости свет и звуковые волны глушили, мешая нормально соображать, но это была ерунда в сравнении с тем, что творил со мной мой же третий глаз.

Исшики оступился, также не избежав ослепления. Вибрация земли показала, как он остановился, едва не покатившись по земле. Свет и вызванная им слепота не задержит Ооцуцуки надолго, в текущем состоянии я не смогу поддерживать технику долго. Но мне хватит времени на парочку призывов.

На создание техник без нормального контроля чакры уходило просто чудовищно много энергии. С трудом завершив серию печатей, я уронил руку на землю. Поток чакры вырвался из тела. Земля вокруг дрогнула, благодаря чему я понял, что призыв удался. Больше не было нужды держаться.

Вздохнув, я почувствовал, как стремительно покидают меня силы. Более не в силах поддерживать Шичи Тенкохо я едва не помер в то же мгновение. Из земли я выбрался только на силе воли. Руки дрожали и подгибались, ноги не слушались вовсе. Но давление на тело заметно уменьшилось. Земля словно растрескалась и рассыпалась, разъезжаясь в стороны, что позволило мне выбраться на ее поверхность и распластаться на ней.

Медленно начал угасать свет моей техники. Глаза начали улавливать смутные тени в мешанине цветных пятен. Я лежал, уткнувшись лицом в припорошенную песком, пахнущую гарью от сгоревшего жабьего масла землю. Этот запах ощущался мной давно, но сейчас он изменился. Я словно не мог вдохнуть его. После тяжелой нагрузки на тело я отчаянно пытался отдышаться, но не мог этого сделать, потому что вокруг не было воздуха как такового.

— Где мы? — впервые я услышал в голосе Исшики нотки тревоги. — Куда ты нас забросил?!

— В ад, — с трудом перевернувшись на спину, ответил я Ооцуцуки, улыбаясь.

Над головой вместо черного пустого неба открылась абсолютно беспросветная тьма. Она же была вокруг нас. Только небольшой островок земли метров в двадцать диаметром можно было разглядеть, а дальше лишь тьма.

Я сам не знал, где оказался. Никогда раньше я не использовал призыв Хитокучи без подготовки и в таком масштабе. Одиннадцатый демон из пантеона Узумаки поглотил не только меня, но и изрядный кусок планеты вместе, перенеся нас с Исшики в потусторонний мир.

— В чем-то ты прав, Исшики. Я не смогу тебя победить, — хрипло ответил я, чувствуя, что легкие после удара Ооцуцуки до сих пор не восстановились полностью. — Но мне и не нужно делать это лично.