Роман Ромашов - Право – язык и масштаб свободы
Но тогда возникает вопрос об источниках ограничения: кто определяет границу свободы? Ведь она существует и является ценностью лишь внутри социальных рамок, которые должны носить вполне конкретный характер, а значит, кем-то должны устанавливаться и контролироваться. Здесь можно предложить условную структурную модель свободы как своеобразного тройственного обмена, в котором участвуют: первая сторона – сам субъект, обладающий свободой; вторая сторона – те лица, чьи интересы затрагиваются в процессе реализации его свободы; третья, скрытая сторона – тот, кто определяет границы свободы, то есть решает, что позволено свободному человеку. Естественно, что субъект, принимающий решения в отношении других лиц, может идентифицироваться как носитель власти. Третья, скрытая сторона свободы – это власть, и только она может установить предел свободы.
Таким образом, свобода в обменных категориях может рассматриваться как беспрепятственное циркулирование обменных отношений, урегулированное властью; свобода без властной регуляции непредставима, невозможна как социальный факт.
Юридическая свобода существует для того, чтобы быть использованной, а сам акт свободного поведения направлен на достижение конкретных социальных благ. Свобода не беспредельна, а ограничена общественно допустимыми целями, иначе говоря, ее конкретный объем определяется иными социально-правовыми ценностями.
Конечно, нельзя отрицать, что правовые предписания в каком-то смысле ограничивают свободу субъектов, сужая круг альтернатив и подталкивая к определенному выбору. Но сами по себе ограничения вовсе не являются препятствием для человеческой свободы. Как верно подчеркнул Н.О. Лосский, «наличность таких необходимых форм не есть уничтожение свободы. Нелепо было бы утверждать, что я лишен свободы ввиду существования закона «2х2=4» или ввиду закона, согласно которому, если я совершу деяние, причиняющее страдание какому-либо существу, то и сам я наверное буду хотя бы частично неудовлетворен своею деятельностью»[176].
Свобода здесь определяется не столько тем, в каком отношении находятся действия субъекта к объективным ограничениям, сколько тем, принимает ли он решения самостоятельно или под давлением чужой воли. Право задает условия и границы, в которых протекает свободная активность субъектов правовой жизни, но человеческая воля в сфере права остается свободной и часто непредсказуемой. В целом взаимодействие правовых требований и свободной воли удачно моделируется в образе шахматной доски[177]. Участники играют по правилам, которые не ими установлены, но в рамках этих правил имеют достаточную свободу выбора. Хотя правила остаются одинаковыми, ходы всякий раз делаются разные, и поэтому практически не бывает совершенно одинаковых шахматных партий. Точно так же в государственно-правовой жизни юридические нормы, будучи опосредованы человеческой волей, все время реализуются по-разному.
Вместе с тем, разумеется, взаимоотношения между правом и свободой далеко не идилличны, а, напротив, полны напряжения. И виной тому не что иное, как правовая форма. Антиподом свободы является отчуждение. Согласно глубоким и точным наблюдениям Маркса и Энгельса, отчуждение имеет место там, где результат человеческой деятельности превращается в вещественную силу, выходит из-под контроля своих создателей и сам начинает господствовать над ними, причем так, что нарушает их расчеты и ожидания[178]. Речь идет, конечно, в первую очередь об отчужденном труде, но это описание может подходить к любому социальному институту. В условиях крайнего отчуждения присутствует необходимость, но отсутствует свобода как господство над внешним миром, поскольку человек становится не субъектом, а объектом этого господства.
При этом все признаки отчуждения относятся к самому позитивному («объективному») праву. Оно существует в овеществленной текстуальной форме и, безусловно, является внешней по отношению к человеку силой, которая способна вмешаться в жизненные планы каждого, поскольку действует принудительным образом. Исключением, пожалуй, является лишь правовой обычай, поскольку он вначале органически вырастает из поведения людей, признается ими в качестве «своего» и лишь затем подвергается некоторой формализации. Все остальные формы права предрасполагают к отчуждению; даже договор, где отражена воля самих сторон, с течением времени отчуждается от них, поскольку текст договора статичен, а воля и интересы его участников изменчивы.
Присвоению подлежат только частные аспекты права, а именно так называемые субъективные права. «Своим» может считаться лишь то, что находится в относительно устойчивой связи с субъектом, но при этом полностью ему подконтрольно. Не случайно то, что свобода нередко так или иначе связывается с собственностью (например, по словам Ф.М. Достоевского, «деньги – это отчеканенная свобода»[179]). Вероятно, трудно было бы согласиться с тем, что количество денег прямо увеличивает объем свободы; чисто эмпирически эта гипотеза не подтверждается, поскольку известно, что собственность обременяет и обязывает, и зачастую большой размер имущества фактически не увеличивает свободы, а наоборот, существенно ее сокращает. Однако свобода действительно сходна с собственностью в том, что в обоих случаях происходит присвоение и властвование. Субъективные права – это и есть возможности, находящиеся в полном распоряжении человека, которыми он может воспользоваться или пренебречь как средствами для достижения своих целей. Поэтому именно субъективные права обычно рассматриваются как юридическое воплощение свободы.
Однако субъективные права не возникают и не фиксируются помимо объективного права. Естественные или какие угодно другие потребности, способности, качества, свойства человеческой личности сами по себе не являются правами – они преобразуются в права только после того, как признаются социально полезными, приемлемыми или, наоборот, вредными, недопустимыми, что должно получить отражение в авторитетных текстах.
В некоторых теоретических моделях права факт отчуждения отрицается или игнорируется. Так, психологическая теория права Л.И. Петражицкого вроде бы не предполагает отчуждения, поскольку право объявляется эффектом психики и, следовательно, вообще не существующим отдельно от человеческой личности; однако при этом «общественная функция» права видится в обеспечении единообразия человеческого поведения[180], что, вероятно, требует существования и надындивидуальных структур права. Естественно-правовая теория, создающая облагороженный и сугубо положительный образ права, также не склонна усматривать в нем черты отчуждения; однако и естественное право приводится в действие не иначе как законами государств, международными договорами, судебными решениями и другими инструментами, подверженными отчуждению.
Таким образом, внутренняя конфликтность правовой системы связана с тем, что в ней субъективные права невозможны без объективированных текстуальных форм и, следовательно, отчуждение является необходимым условием свободы.
2.3. Правовая ценность российской Конституции
«Конституция есть выражение основных юридических ценностей, таких как права и свободы человека; верховенство права; справедливость и равенство; демократическое, федеративное, правовое и социальное государство; разделение властей, парламентаризм; правовая экономика… Конституция позволяет стране находиться на столбовом пути всемирной истории, а не на ее задворках»[181]. Вряд ли найдется тот, кто попытается оспорить мнение о Конституции России, высказанное Председателем Конституционного Суда Российской Федерации В.Д. Зорькиным. Однако при более пристальном рассмотрении выясняется, что в реальности ценность Конституции в современной России подвергается существенной девальвации.
– В 2004 году День Конституции – 12 декабря утратил статус государственного праздника и стал памятной датой, значимой для достаточно узкого круга представителей юридической общественности (скажите, когда отмечается День танкиста, День строителя, День железнодорожника? Лично я затрудняюсь ответить. Думаю, что с подобным же затруднением рядовой гражданин столкнется при ответе на вопрос о том, когда отмечается День конституции)[182];
– В 2000 году Конституция была исключена из числа официальных символов президентской власти. За сутки до своей инаугурации, назначенной на 7 мая 2000 г., исполняющий обязанности Президента РФ Владимир Путин отменил Указ Президента РФ № 1138 от 05.08.1996 «Об официальных символах президентской власти и их использовании при вступлении в должность вновь избранного Президента Российской Федерации». Специальный экземпляр текста Конституции был лишен официального статуса символа президентской власти. В настоящий период такими символами являются Штандарт и Знак Президента;
