Роман Ромашов - Право – язык и масштаб свободы
Следовательно, весь конгломерат действий и решений, имеющих место внутри правовой системы либо тесно связанных с нею, выступает суммарным отражением социокультурной ценности права, т. е. его роли в самосохранении общественного целого.
Полная гармония и непротиворечивость в системе правовых ценностей является скорее идеальным, чем реальным состоянием. В современном обществе существует множественность ценностей, между которыми нередко возникают конфликты, поскольку в различных жизненных ситуациях какими-то из них приходится жертвовать.
Правовые ценности всегда образуют систему, то есть находятся между собой в относительно постоянной связи. В зависимости от характера этой связи структура ценностей может носить как иерархический, так и сетевой характер. При иерархической системе ценности располагаются на нескольких уровнях, где и занимают свои неизменные места, подразделяясь на высшие и низшие, абсолютные и относительные (инструментальные)[161]. Такой характер правовых ценностей, как правило, характерен для обществ с высокой религиозностью, где существуют непреложные истины и миропорядок понимается единообразно. В современных секуляризованных обществах западного образца, неоднородных по своему составу и лишенных общей для всех идеологии, структура ценностей строится главным образом по сетевой модели, когда состав ценностей более или менее устойчив, однако строгий порядок подчинения между ними отсутствует, их вес и сила меняются, и каждая из ценностей может временно занять доминирующее положение в зависимости от социально-политических обстоятельств.
Свобода обычно включается в число основополагающих ценностей права и часто ставится в их системе на первое место. Однако в трактовке самого понятия «свобода» не всегда присутствует необходимая определенность. Как писал Ш.Л. Монтескье, «нет слова, которое получило бы столько разнообразных значений и производило бы столь различные впечатления на умы, как слово «свобода». Одни называют свободой легкую возможность низлагать того, кого они наделили тиранической властью; другие – избирать того, кому
они должны повиноваться; третьи – право носить оружие и совершать насилия; четвертые видят ее в привилегии состоять под управлением человека своей национальности или подчиняться собственным законам…»[162].
Одна из классических концепций свободы принадлежит И. Канту. Свобода, в соответствии с его метафизикой нравов, тесно связывается с понятием «произвол»: «Способность желания, согласно понятиям, поскольку основание, определяющее ее к действию, находится в ней самой, а не в объекте, называется способностью действовать или не действовать по своему усмотрению. Поскольку эта способность связана с сознанием способности совершать поступки для создания объекта, она называется произволом. Свобода произвола есть. независимость его определения от чувственных побуждений – это негативное понятие свободы произвола. Положительное же [ее] понятие – это способность чистого разума быть для самого себя практическим»[163]. Более краткое определение свободы у Канта – «независимость от принуждающего произвола другого»[164].
Таким образом, в философии Канта под свободой понимается способность к принятию и реализации разумных решений (позитивный аспект) независимо от собственных чувств и от принуждения со стороны других людей (негативный аспект).
В марксистской традиции общим местом стало определение свободы как познанной необходимости (или «познания необходимости»), со ссылкой на Ф. Энгельса[165]. Порой эта версия находит поддержку и в современной юридической литературе: «Применительно к юридической свободе представление о свободе как познанной необходимости в настоящее время сохраняет свою актуальность»[166].
Это популярное и несколько парадоксальное определение, впрочем, не вполне соответствует тому, как свобода выглядит с точки зрения права. «Познанная необходимость» может иметь место не только в условиях свободы, но и в тех случаях, когда лицо действует под принуждением и его свобода воли не реализуется; например, для того, чтобы заставить себя подчиниться чьему-то приказу, противоречащему твоим интересам и намерениям, также следует осознать необходимость его выполнения. Познавать необходимость может и тот, чьи действия полностью скованы внешней силой. Налицо, по сути, расхождение между юридическим словоупотреблением и философской терминологией, доходящее до того, что под одним и тем же термином скрываются совершенно различные состояния человеческой воли и поведения.
Впрочем, и Ф. Энгельс в действительности придерживался не совсем таких взглядов. Выражение «свобода есть познание необходимости» он использует лишь при изложении идей Гегеля, а не собственных выводов. По мнению самого Энгельса, «свобода воли означает не что иное, как способность принимать решения со знанием дела… Следовательно, свобода состоит в господстве над самим собой и над внешней природой, основанном на познании естественной необходимости…»[167]. Стоит, что называется, почувствовать разницу: согласно Энгельсу, свобода – это вовсе не сама необходимость и даже не процесс ее познания (это означало бы, что свобода – исключительно внутреннее состояние), а определенная интеллектуально-волевая компетенция субъекта, позволяющая ему господствовать (именно господство и является высшей ценностью, по отношению к которой свобода носит, по существу, служебный характер).
Как представляется, это определение может быть использовано для целей теории и философии права лишь с существенными оговорками и ограничениями. Указание на «осознанность» связано с обращением к внутреннему миру человека, в то время как для права представляют интерес главным образом внешние проявления человеческой активности. Строго говоря, даже конституционная «свобода мысли» представляет собой скорее правовую декларацию, чем полноценное правомочие, поскольку юридически удостоверить мышление человека невозможно – оно являет себя лишь через слова и поступки, само же всегда остается скрытым и недоступным для контроля. Индивидуальная способность к осознанию внешних обстоятельств и к принятию решений, разумеется, с точки зрения права далеко не безразлична, но для этого существуют другие понятия – например, дееспособность или вменяемость, а не свобода. Человек может действовать и неразумно, без знания законов природы и естественной необходимости, но при этом оставаться свободным с юридической точки зрения; свобода «выражается не только в возможности действовать в соответствии с познанной необходимостью, но и вопреки ей… Человек волен в том, чтобы познавать или игнорировать необходимость соотносить свое поведение с объективными условиями жизни»[168].
Более адекватно, с учетом специфики права, выглядят другие интерпретации понятия свободы, например: возможность совершать действия по собственному выбору, на основании собственных убеждений, интересов и потребностей[169]; реализация субъектом права своей внешней цели посредством юридической связи с другими субъектами права[170].
Как представляется, для уточнения идеи свободы необходимо прежде всего обратиться к тем обстоятельствам, когда актуализируется само это понятие. Ведь оно, вообще говоря, применимо далеко не в любой культурной ситуации, а представляет собой функциональное средство для решения вполне конкретных, даже локальных социальных проблем.
Если попытаться восстановить ту обстановку, в которой понятие свободы становится необходимым и востребованным, то прежде всего бросается в глаза, что это понятие возникает в ситуациях конфликтности – реальной или потенциальной. Вопрос о свободе возникает тогда, когда существует некоторое противоречие, в первую очередь между потребностями и возможностями. Если все потребности человека удовлетворены, вопрос о свободе для него не важен; если он не сталкивается с каким-то препятствием, то не распознает проблемы свободы. Можно предположить, что любые ценности актуализируются в условиях их отсутствия либо дефицита, когда вдруг оказывается, что чего-то важного не хватает.
Неудовлетворенность, осознание неполной реализации своих интересов и наличия помех на своем пути ощущается как состояние несвободы. Соответственно, свобода мыслится как противоположность этому, то есть как отсутствие ограничений («свобода от…») или как наличие необходимых средств для достижения своих целей («свобода для…»).
Личная свобода предполагает возможность нахождения индивида в «свободном» обществе (антиподом которому выступает «тюремное население»), самостоятельного выбора места своего пребывания, а также распоряжения своим временем, деньгами и т. п. ресурсами.
