Галина Синило - История мировой литературы. Древний Ближний Восток
Как совершенно новое в мифологическом плане исследователи (в частности, В. В. Иванов) отмечают в хеттских гимнах мотив колесницы Солнца, запряженной конями (квадрига Гелиоса, квадрига Феба-Аполлона)[565]. Как полагают, это мотив митаннийского (хурритского) происхождения, сходный с индоиранским и греческим:
Четверым коням твоей упряжкиЧеловек – твой раб зерно насыпал.Если ест зерно коней четверка,Значит – будешь жить, о Солнце, ты.…Царственный герой, благое Солнце!Объезжаешь ты на колесницеСвета стороны четыре. СлеваОт тебя летят по небу Страхи,Справа от тебя несется Ужас…Справа от тебя летит Бунене —Колесничий и советник верный.Слева от тебя летит Мишару,Праведный помощник и слуга… [233–234]
В. В. Иванов отмечает, что этот фрагмент обнаруживает разительную параллель с Авестой («Яшты», Х, 126), где демон Рашну летит слева от Митры. Как полагает исследователь, «весь этот круг представлений мог быть усвоен через посредство хурритов, испытавших сильное влияние индоиранцев, сосуществовавших с хурритами в Митанни. Но в хеттском гимне эти представления совмещены и с наследием хаттской обрядовой поэзии, из которой, в частности, заимствован оборот “Страхи и Ужасы”, позднее оказавший влияние на гомеровскую греческую традицию»[566].
Однако главное в хеттских гимнах Солнцу то, что Солнце выступает как бог милостивый, защищающий обездоленных, сирот, несправедливо обиженных («Как родным, обиженным ты людям Покровительствуешь сиротливым, // И возмездие один даешь ты // За обиженных и сиротливых» [233]). Поэтому, быть может, закономерно столь разительное, почти дословное совпадение одного из стихов – «Я иду своей дорогой правды» – со строкой из библейской Книги Притчей Соломоновых, вложенной в уста Премудрости: «Я хожу по пути правды, по стезям правосудия…» (Прит 8:20; Синод. перевод):
Солнцу – слава! В сердце человекуСмотришь, Солнце, прямо с высоты,Сердца ж твоего никто не видит.Если кто-нибудь поступит дурно,Ты вверху увидишь и осудишь.Я иду своей дорогой правды.Кто б ни поступил со мною дурно,Солнце, пусть увидишь ты его! [231]
Еще более разительную параллель с древнееврейскими ветхозаветными текстами обнаруживает хеттская литература Нового царства (XIV–XIII вв. до н. э.). Столицей хеттов в этот период становится город Хаттусас (Хаттуша), основанный Мурсилисом I. Около 1560 г. до н. э. этот хеттский царь предпринял поход на Вавилон, что ускорило падение первой вавилонской династии. Суппилулиумас (Шуппилулиум) I (ок. 1380–1350 гг. до н. э.), покорив Миттани, завоевал также Верхнюю Месопотамию и Сирию вплоть до Ливана. Его внук, преемник Суппилулиумаса II, Мурсилис (Муршили) II (время правления – ок. 1343–1313 или 1345–1320 гг. до н. э.) продолжил дело деда и покорил лувийскую область Арцава в юго-западной части Анатолии. Хеттская экспансия в Сирию привела к длительным военным конфликтам с Египтом (в частности, с хеттами сражается при Кадеше Рамсес II). Мирный договор с Египтом был заключен только в 1280 г. до н. э. Усилившиеся в это время контакты хеттов с культурами Ханаана приводят к появлению хеттского мифа о боге Баале (Ваале) и богине Ашерту. Богиня тщетно пыталась соблазнить Баала, а затем обвинила его в посягательстве на ее честь (типологически это сходно с сюжетом египетской «Сказки о двух братьях», библейским сюжетом об Иосифе и жене Потифара, греческим мифом об Ипполите и Федре).
Практически единственным оригинальным жанром новохеттской литературы (в связи с усилением царской власти) становятся царские хроники и молитвы, составленные от имени царя. Блестящим образцом жанра анналов являются летопись Мурсилиса II и летопись его отца Суппилулиумаса II (обе они написаны от имени Мурсилиса II самим царем или неведомым историком-писцом). Особенно интересен памятник, известный под названием «Молитвы Мурсилиса II». Несомненно, что эти тексты если не написал, то продиктовал сам Мурсилис II: слишком личные ноты звучат в обращении царя к богам. Именно эти тексты обнаруживают разительную параллель с древнееврейской литературой – с библейской Книгой Исхода, рассказывающей о пребывании евреев в рабстве в Египте, о казнях, которые Господь обрушил на фараона, не желавшего отпустить Его народ (в том числе и о чуме), и об Исходе под водительством пророка Моисея. «Молитвы Мурсилиса» написаны как письма богам, пославшим чуму на Хеттское царство. Самое поразительное, что и Мурсилис называет чуму египетской, пришедшей к хеттам из Египта. Поразительно и то, что это практически совпадает по времени с библейской историей: Исход из Египта свершился в самом начале XIII в. до н. э.
В библейском рассказе о том, как Бог покарал жестокого и не способного осознать свой грех фараона, а также его подданных – всех египтян, разделявших его политику, одобрявших угнетение еврейского народа и убийства еврейских младенцев мужского пола, звучит крайне важная для Библии мысль об ответственности личности, особенно облеченной властью, перед историей, перед своими современниками и потомками. Однако при этом в Библии нет даже мысли о том, что Бог может карать одного человека за вину другого, сына – за вину отца. Наоборот, впервые четко фиксируется противоположная мысль (см. Втор 24:16; Иез 18:20–21). Там, где говорится о наказании потомков за грехи отцов (Исх 20:5), речь идет о том, что в грешной среде и потомки становятся грешниками, не осознающими свою греховность (что тоже принимает в расчет Бог, не карая их сразу). Согласно библейской позиции, особенно отчетливо сформулированной в пророческих книгах, Бог судит каждого «по путям его», т. е. по делам его, но истинно совестливым является тот, кто и вину своего отца, и вину своего поколения принимает как свою собственную.
В отличие от библейского египетского фараона, не способного к раскаянию и осознанию собственного греха (страшным грешником был и его отец), Мурсилис II даже грех своего отца признает как свой собственный: «И отец мой согрешил: он нарушил слово бога Грозы города Хаттусаса, господина моего. А я ни в чем не согрешил. Но так все совершается: грех отца переходит на сына. И на меня грех отца моего перешел. Но этот грех я признал воистину перед богом Грозы города Хаттусас, моим господином, и перед богами, моими господами: это именно так, мы это совершили. Но после того, как я признал грех моего отца как свой грех, да смягчится душа бога Грозы, моего господина, и богов, моих господ! Будьте теперь ко мне благосклонны и отошлите чуму прочь из страны хеттов!» [247].
Не только идеи, но и стиль «Молитв Мурсилиса» роднит их с библейским текстом. Эта общность проявляется в образном уподоблении целых ситуаций, что часто используется в библейских притчах (в том числе и евангельских), в пророческих книгах: «Птица возвращается в клетку, и клетка спасает ей жизнь. Или если рабу становится почему-либо тяжело, он к хозяину своему обращается с мольбой. И хозяин его услышит его и будет к нему благосклонен: то, что было ему тяжело, хозяин делает легким. Или же если раб совершил какой-либо проступок, но проступок этот перед хозяином своим признает, то тогда что с ним хочет хозяин сделать, то пусть и сделает. Но после того, как он перед хозяином проступок свой признает, душа хозяина его смягчится, и хозяин этого раба не накажет. Я же признал грех отца моего как свой грех; это истинно так. Я совершил это…» [248].
В молитвах Мурсилиса можно увидеть отдаленный прообраз горьких и страстных молитв отца Панлю в охваченном чумой городе в знаменитом романе-притче Альбера Камю «Чума», посвященном осмыслению страшной «бациллы» нацизма, дремлющей в человеке (при этом сам образ чумы как неотвратимой кары за нераскаянный грех связан у писателя с библейскими реминисценциями).
Однако наряду с пробуждением исторического сознания личности «Молитвы Мурсилиса II» несут целый пласт архаических представлений о взаимоотношениях человека и божества. Так, Мурсилис пытается убедить богов прекратить чуму следующими рациональными доводами: чем меньше будет людей, тем меньше жертвоприношений, и боги будут голодать. Здесь сказывается типично языческое антропоморфное представление о богах и о чисто корыстном их отношении к людям, как и людей к ним. В. В. Иванов отмечает: «Сам Мурсилис II, как и все другие цари новохеттского времени, был оплетен сложнейшей сетью архаических обрядов, окружавших священную личность царя. Каждый шаг царя, мельчайшие бытовые подробности его жизни подчинялись строжайшим обрядовым предписаниям»[567].
От новохеттского времени дошла до нас также автобиография царя Хаттусилиса III (1282–1260 гг. до н. э.) – одна из первых автобиографий в литературе Передней Азии (близкая к жанру анналов). От анналов ее отличает индивидуальный характер содержания: главное внимание сосредоточено на личности самого царя, рассказывающего о своем детстве, юности, любви к своей жене Пудухепе. Однако и здесь сказываются традиции древнехеттской литературы: автобиография начинается с прославления хурритской богини Иштар Шаушки, культ которой ввели Хаттусилис III и Пудухепа и которая, как полагал царь, сопутствовала ему во всех делах. Вмешательство Иштар Шаушки, согласно автобиографии, оправдывает все деяния Хаттусилиса III, даже весьма сомнительные с моральной точки зрения. Сама же величальная формула, использованная в начале текста, как отмечает В. В. Иванов, «воспроизводит древнехеттскую передачу соответствующих обрядовых выражений ритуальной поэзии хатти»[568].
