Александр Лавров - Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации
Относительно своего желания уехать из России – в Париж или куда-нибудь совсем – мне говорил сам Брюсов в Москве. Теперь я слышал подтверждение этому от лица, приехавшего из Москвы и видевшего Брюсова.[1129] Никто тут об этом не «болтает» и этим вообще никто не интересуется. Жалею, что наша переписка вышла такой неудачной. Виноват, конечно, я. Но мне самому всего неприятнее то, что Вы мои ошибки и промахи как-то невольно переносите на Новый Путь – и даже весь Петербург. Самое лучшее, приезжайте сюда сами. Я в Москву раньше весны не попаду, но не во мне – дело. В Петербурге же многое обстоит лучше, чем Вам это кажется.
Искренно и всей душой сочувствующий Вам
Леонид Семенов.
Скоро ли появятся в магазинах Ваши вещи? Жду их с нетерпением.[1130] Еще раз прошу – не обращайте внимания на «тон» моих писем. Сам крайне сожалею – что я так неровен, невыдержан – и потом, может быть, и несправедлив в частностях.
Весь Ваш – Л. С.
Приведенные письма относятся к раннему этапу духовной эволюции Семенова – в ипостаси «стихотворца» (согласно определению Гиппиус), нашедшей свое завершенное воплощение в его «Собрании стихотворений», вышедшем в свет в начале мая 1905 г. и встреченном в целом благосклонно (так, Н. Е. Поярков заключал: «Стихи стыдливо робки, неуверенны. ‹…› Но на них лежит свежее дыхание таланта; молитвы и искания Л. Семенова искренни и часто очаровательны ‹…›. Если приклеивать ярлык, молодого поэта можно причислить к той школе, во главе которой стоят Андрей Белый и Ал. Блок. Мистический налет, искание Бога, жажда озарений – вот штрихи, бегло набрасывающие схему этой школы. Всё, конечно, в рамке красивой внешности кованного стиха и звонких рифм»[1131]). Последующие письма к Белому относятся к той поре, когда Семенова-«стихотворца» вытеснил Семенов-«мятежник» – опять же по слову Гиппиус. Демаркационной линией в данном случае стало 9 января 1905 г., «Кровавое воскресенье».
Расправа над безоружными манифестантами, свершившаяся у него на глазах, перевернула весь внутренний мир Семенова, питавшийся до того идеей единства царя и народа. Белый свидетельствует в мемуарах: «…он шел 9 января в первых рядах с толпою рабочих, чтоб видеть, как царь выйдет слушать петицию; шел как на праздник, чтоб видеть осуществленье идеи своей; когда грянули залпы, он в первых рядах был; кругом него падали трупы; он тоже упал, представляясь убитым; и этим лишь спасся; в течение нескольких дней он переродился».[1132] Ранее аполитичный поэт, имевший в традиционно неспокойной студенческой среде «отнюдь не радикальные убеждения»,[1133] стал ярым революционером. Приехавший из Москвы в Петербург в тот знаменательный день Андрей Белый вспоминает о Семенове: «…он был как помешанный; эдакой злобы ни в ком я не видел в те дни; в течение нескольких дней бегал он с револьвером в кармане и жертву из светского круга себе выбирал ‹…› В эти дни проживал с Мережковскими я; Леонид Семенов, растерзанный, дикий, в пальто, раз влетел в мою комнату; вывлек из дома; таскал по Летнему саду, рассказывал, как он на лестнице где-то встретился с князем великим Владимиром-де, совершенно случайно, один на один; инстинктивно схватясь за карман, хотел выхватить свой револьвер, чтобы выстрелить; а Владимир откинулся, по его словам, устрашась инстинктивного жеста; он же, увидя Владимира беззащитным, – он-де… не мог…»[1134]
Ко времени пребывания Белого в Петербурге с 9 января по 4 февраля 1905 г. относится записка Семенова к нему:
Дорогой Борис Николаевич.
Очень бы хотел повидаться с Вами еще раз. Застану ли Вас в субботу вечером[1135] и удобно ли это Мережковским? Передайте им, пожалуйста, мой поклон.
Ваш Леонид Семенов.
20 I 1905.
«Мятежник» Семенов до поры до времени еще сохранял прежние литературные интересы и предпочтения – включая готовность и даже желание печататься в «декадентских» изданиях, к руководителям которых он относился весьма пристрастно. Как явствует из его коротких писем к Белому, относящихся к 1905 г., он живо интересуется судьбой своей драмы «Огонь», представленной на суд Брюсову еще в 1904 г. В том же году он выслал Брюсову для публикации 14 своих стихотворений, добавляя в сопроводительном (недатированном) письме: «…прошу уведомить меня, когда прочтете мою драму-сказку – Огонь. Если ей невозможно будет появиться под Вашей фирмой – то я бы хотел это узнать скорее, т<ак> к<ак> нуждаюсь в деньгах и мог бы ее куда-нибудь пристроить. Но нечего и говорить – насколько мне лестно попасть в Ваши крестники».[1136] 27 декабря 1904 г. Семенов повторял Брюсову свой запрос: «Меня очень тревожит судьба моей рукописи сказки “Огонь”, которую передал Вам в апреле 1904 г. через Бугаева – и о которой Вы говорили мне в конце этого августа. Что с ней?»[1137] Не дождавшись ответа, Семенов возобновил хлопоты через Белого:
10. II. 05.
Дорогой Борис Николаевич.
Напишите, пожалуйста, о том, о чем я Вас просил – о моей сказке «Огонь» и о стихах, которые взял Брюсов; очень одолжите.
Ваш Леонид Семенов.
Невский 104, кв. 244.
Дорогой Борис Николаевич.
Убедительно прошу откликнуться – и дать мне ответ Брюсова! Почему такое молчанье – или имею я право всеми стихами, посланными на Скорпион, – располагать по своему усмотрению? Напишите, что моя сказка «Огонь»!!! Ведь я жду уже почти год, и если не получу от Вас ответа, буду считать, что у меня все с Брюсовым кончено.
За рукописью сказки сам приеду в Москву и представлю ему счет на проезд. Простите меня за грубость. Но ведь довели же меня. Жду целый год.
Ваш Леонид Семенов.
Невский, 104, к<в>. 244.
22. II. 1905.
Просьбу сообщить, как обстоит дело с его драмой-сказкой, содержит еще одно недатированное письмо Семенова к Брюсову, в котором особо подчеркивалась необходимость получения скорейшего ответа: «Я теперь очень нуждаюсь в деньгах, потому что должен был покинуть родительский кров, где до сих пор спасался от житейских волнений и корысти».[1138] По всей вероятности, рукопись драмы была в конце концов возвращена автору и не сохранилась – погибла вместе с другими бумагами Семенова при уничтожении его жилища в декабре 1917 г. Из четырнадцати присланных Брюсову стихотворений два были напечатаны в «скорпионовском» альманахе «Северные Цветы Ассирийские» (М., 1905).
Слова Семенова об оставлении им «родительского крова» намекают на перемену всего образа жизни в дни революционных волнений. Поэт отказался от сдачи выпускных экзаменов в университете, примкнул сначала к социал-демократам, а затем, под воздействием Марии Добролюбовой, перед которой преклонялся и которую любил и боготворил, к эсерам, в конце 1905 г. отправился в Курскую губернию для агитационной работы. Очередное письмо Семенова к Белому – ответ на не дошедшее до нас:
26. VIII. 05.
Дорогой Борис Николаевич.
Я – в Москве. Страшно жалею, что Вас не застал. Но, может быть, еще скоро увидимся. Гостил два дня у Блока. Много говорили о Вас.[1139] Получил Ваше письмо. Спасибо за него и за память. Мой адрес пока: Москва, Волхонка, д<ом> Волкова, кв<артира> д-ра Орлова. После 1-го сентября Ряз<анская> губ<ерния>, почт<овая> ст<анция> Урусово. Им<ение> Гремячка.
Преданный Вам Леонид Семенов.
Правомерно предположить, что Белый написал по указанному адресу, в родовое гнездо Семеновых, и получил ответ – следующее недатированное письмо:
Дорогой Борис Николаевич, спасибо Вам за письмо, за похвалы стихам, за упоминание обо мне в вашей статье о Северн<ых> Цветах…[1140] Но, право, не стоит… Стихи мои – плохи´. Это – не то. Я ухожу от Вас все дальше и дальше, от Вас всех к толпе, уже многое не различаю за дальностью, подчас хочется злобно, жестко смеяться. Смешон Брюсов, смешны Вы, но Вас почему-то люблю, по-настоящему, часто думаю о Вас. Хочу что-то услышать от Вас о Вас самих. Хотя знаю, что если увидимся, будем тупо, нехорошо молчать, ничего не скажем и разойдемся. Если хотите знать, что делаю, то скажу. Весь год был в мучительных переживаниях, никому, кроме меня, не нужных и не интересных. Был оторван от жизни Вашей, всякой, общественной… Теперь вернулся, но не к Вам, не к Вашим. Пишу роман, настоящий. Думаю, что делаю дело, нужное, важное, тенденциозное.[1141] Чувствую себя хорошо. Вы и Ваши осудят, или не обратят внимание. Но мне это безразлично – и это мне жаль. Хотелось бы и с Вами чувствовать связь. Если пишете Блоку, поклонитесь от меня. Его люблю. Вас также.
Ваш искренне преданный
