Александр Лавров - Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

В 1911–1915 гг. Верховский преподавал на Высших женских курсах в Тифлисе (занимал кафедру западных литератур), Вячеслав Иванов сначала оставался на своей петербургской квартире, затем, в 1912–1913 гг., жил за границей, после чего обосновался в Москве. Постоянная разлука друзей могла только стимулировать их эпистолярные контакты, которые, опять же, были продолжены как в обычных жанровых рамках, так и в форме стихотворных посланий. Первое тифлисское письмо в стихах к Иванову (12 октября 1911 г.) было отправлено Верховским вместе с автографом стихотворения «Когда печальное прости…» – первого написанного им в Тифлисе. В следующем же по времени обмене стихотворными посланиями инициатором выступил Иванов. Он отослал Верховскому стихотворение «Послание на Кавказ», позже вошедшее в раздел «Λέπτα» книги «Нежная тайна» (1912) с посвящением Верховскому. Подхватывая манеру Верховского (см. Приложение, стих. 2) рассуждать в посланиях о достоинствах тех или иных стиховых форм («Ты белый стих в обычай ввел отныне // Для дружеских посланий. В добрый час»), Иванов белым пятистопным ямбом пространно живописал достоинства белого стиха, а также подробно рассказал о происходившем «вчера на Башне».[1063] Заключало послание и непременный призыв ответить в том же роде («Пойми ж любви моей знаменованье // И отпиши скорей – про все, чем сердце // Волнуется ‹…›»). 5 апреля 1912 г. Верховский, выполняя эту просьбу, отослал Иванову из Тифлиса в Петербург ответное послание (Приложение, стих. 4), повествуя в нем о задуманном путешествии из Грузии «вдоль знойных берегов малоазийских» в Грецию, которое он мечтает совершить вместе со своим дорогим другом.

Приезд Иванова в Грузию тогда не состоялся, и замысел совместного путешествия остался неосуществленным (в плаванье по Средиземному морю Верховский отправился лишь в 1913 г. вместе с Г. В. Соболевским).[1064] Очередное послание Верховского к нему было адресовано в Рим (датировано 16 января 1913 г., написано в Петербурге, но отправлено из Тифлиса 10 февраля 1913 г.); в нем – отклик на получение новой книги стихов Иванова «Нежная тайна» (Приложение, стих. 5).

22 февраля / 7 марта 1913 г. Иванов написал в Риме, тем же элегическим дистихом, пространный ответ на этот краткий опус; текст, отправленный Верховскому, нам неизвестен, стихотворение опубликовано ныне по рукописной копии в Римском архиве Иванова:

Милый, довольно двух слов от тебя, чтоб опять содрогнулся

Окрест тончайший эфир жизнию дремлющих струн.

Дремлют… Давно не будила нечаянной песнию Муза

Лиры, которую ты – вижу – любить не отвык,

К 1913–1914 гг. относятся еще несколько стихотворных посланий Иванова и Верховского, выдержанных в той же тональности дружеского поэтического диалога. Послания Верховского этого периода более, чем прежние, свободны от бытовых частностей и интимной тональности, что позволяло даже предать их печати (одно из посланий к Иванову опубликовано в журнале Ф. Сологуба «Дневники Писателей», другое – в «Русской Мысли»). В целом же вся поэтическая переписка Иванова и Верховского отмечена основными чертами, которые характеризуют жанр дружеского письма, сформировавшийся в пушкинскую эпоху и реконструируемый почти сто лет спустя нашими корреспондентами в лаборатории поэтического эпистолярного диалога; эти жанровые признаки, при всем различии индивидуальных обликов сочинителей посланий, предполагают, по точному наблюдению современного исследователя, такие качества, как «готовность к любви и дружбе, любовь к литературе, хороший вкус, способность к умственным и физическим радостям, искренность, самоирония, многообразие интересов, общежительность и чувство юмора».[1066] Весь спектр этих характеристик применим и по отношению к стихотворному эпистолярному диалогу двух поэтов.

Тексты публикуются по автографам. Стихотворение 1 хранится в фонде Вяч. Иванова в ИРЛИ (Ф. 607. Ед. хр. 279), остальные стихотворения – в фонде Вяч. Иванова в РГБ (Ф. 109. Карт. 14. Ед. хр. 51 – стихотворения 2–5; Ф. 109. Карт. 42. Ед. хр. 23 – стихотворения 6–9).

См. также: Стихотворения Юрия Верховского из Римского архива Вячеслава Иванова / Публикация А. Б. Шишкина // Вячеслав Иванов – Петербург – мировая культура: Материалы международной научной конференции 9 – 11 сентября 2002 г. Томск; М., 2003. С. 220–225. Публикация включает цикл «Весенние элегии» (1920), послание «Вячеславу Иванову» («Друг мой, некогда мы упредили крылатою рифмой…», 1920) и посвященное Вяч. Иванову стихотворение «Невские русалки» («Когда-то юною и ласковой наядой…», 1922).

1

СПб. 18. III. 07.Порою дружеских посланийЯ увлекаюсь так давно, –И, видно, нынче сужденоХоть одному из тех желаний,Какими сердце так полно,Когда молчать обреченоБез наслаждений и страданий, –Осуществиться наконец.Быть может, новый мой венецМеня не только не прославит,А лишь покаяться заставит –Как знать? Царица иль раба,Всегда со смертными лукавитИх своенравная судьба, –Но все же рвением объятаМоя душа – мое перо:Почтить стихом поэта-брата(Что так убийственно старо).Душа созвучьями богата,Что легче ветра, ярче злата,Нежней волны, острей булата, –А это ль – правда – не добро?И так пишу. Так он, Языков,Так он, Тригорского певец,Будил для дружественных кликовВатагу дрогнувших сердец –И разгорался взор невольноПриветом радости застольной.Теперь не то. Уж нет забавНа дне содвинутых стаканов.Ты, златорунный Вячеслав,Ты, Фебом взысканный Иванов,Скажи: мы видим ли в вине,Как деды, целый мир – на дне?Пусть – нет. Но почему ж пороюНе возвратиться к старине?На старый лад я лиру строю,И вот – забытою игроюОна ласкает сердце мне.

И вспоминается невольноТа благодатная пора,Когда привольно и раздольноМои летели вечера,Когда я был здоров и веселСреди житейских тяжких дел –И бодро на тебя глядел;Теперь же грустный мой удел –Облокотясь на ручки креселСидеть – и чахнуть одному.Ты, верно, спросишь – почему?Да потому – на удивленье –Что, не спросясь, меня сгреблоВ охапку лёгких воспаленье –И дома крепко заперлоВсем ожиданиям назло.Судьбу кляня, я две неделиВалялся, кашляя, в постели,Хрипел, сопел, свистел, пыхтел –И все-таки остался цел.И вот уж страхи отлетели.Какие ж страхи-то? Не те ли,Что говорят о грозном «там»И так же радостны мечтам,Как завывание мятели?Нет, главный страх мой был не тот.Я думал: долго ли, Создатель,Один пробудет твой мечтатель?Проходит день, как целый год,За ним еще, еще – и вотК тебе Забвение – предатель,Никем не слышимо, вползетИ руку ласково лизнет,И в очи глянет. Вот приятельТебя забыл; за ним другой –Сомкнулась Лета над тобой.А вспомнят – скажут: «Верно, в Нарве,А то б давно пришел сюда».А вкруг меня витают larvae[1067]И глухо каркает беда;А я сижу себе на месте –Петух промокший на насесте.И сострадателен, и мил,Какой же одинокий генийБольного келью посетил?Красноречивейший ЕвгенийВасильевич Аничков[1068] (тих,Он уместился в тесный стих!) –Отрада слуха, радость взора.Но видит Бог – не для укораО нем рассказываю я:Такого суетного вздора,Ей-ей, чужда душа моя.Быть может, только для меняТянулось долго время это,Зияя, грозное, как Лета.Я думал вовсе не о том.Я полон тихого желанья(Смотри, для верности, о немНачало этого посланья):Хотя в мечте с тобой вдвоемУ тихой лампы очутиться,Поговорить о том, о сем,Душевным хладом и огнем,Мечтами, рифмами делиться.И потому, мой друг, прости,Что, повалившись на пути,Я так бессвязно разболталсяИ помешал тебе идти.Но если я не замешалсяНе вовремя, – тогда, как друг,Ты, верно, уж найдешь досугМеня спасти от скуки адской, –Не очутившись на Посадской[1069](Чему я был бы очень рад),А хоть черкнувши наугадДве-три строки о чем случится.Тогда рука твоя – как знать? –Быть может, тоже расшалится,Захочет рифмы набросать?Вот это будет благодать!

Одно из дружеских желанийЗахочешь ты осуществить –И век классических посланий,Во имя дружбы, обновить!Начни, певец! Мое началоНеверным звуком прозвучало:То – не посланье, то – письмо,Оно сложилось так само.А ты, как лес, многоязычен, –Начни же новую весну,Задень уснувшую струну –Ты будешь истинно классичен;Коль долго петь охоты нет –Блеснет отточенный сонет.(Сонета я не забываю,Его с тобой я вместе чту;Тебя недаром зазываю:Один-другой тебе прочту).Скорей же сделай оба дела:И лишний раз себя прославь(Кому же слава надоела?),И друга верного избавьОт власти демонов и фурий:Болезни, бешенства пера,Тоски, мечты et cetera.Придет ли новая пора?Дождусь ли?«Многострунный» Юрий.

Р. S.Вношу в post-scriptum пышный звон октавыДля Лидии Димитриевны я.[1070](Четырехстопный ямб не даст мне славы[1071]).Но ей известна преданность моя.Теперь она здорова? А когда выОбрадуете книгою меня?Я помню, как в последней корректуреДивился я пленительному Журе.[1072]

Р. Р. S.К четырехстопным звукам ямбаВернуться я спешу опять:Чуть-чуть не позабыл (сагаmbа!)[1073]На всякий случай я сказать,Что перебрался я хворатьВ квартиру брата.[1074] Вместе с братомЖиву я в номере девятом;Дом тот же, но этаж – второй, –Конечно, ниже, чем шестой.

2