В начале было кофе. Лингвомифы, речевые «ошибки» и другие поводы поломать копья в спорах о русском языке - Светлана Гурьянова
На самом деле ученые-лингвисты ничего не придумывают: они только описывают объективно существующее устройство языка. Точно так же, как физики не придумывают, а формулируют физические законы, а химики – химические формулы.
И, разумеется, никакой «теории заговора лингвистов» тоже нет. Более того, если ученые чего-то не знают или в чем-то сомневаются, они прямо говорят об этом. Белых пятен нет только в теориях лингвофриков: они могут объяснить происхождение любого слова, расшифровать какую угодно древнюю надпись – даже ту, которую не могут прочесть ученые всего мира. Ученые ведь или «глупы», или «скрывают».
Конечно, отдельные ученые могут ошибаться – но для того и существует научное сообщество, чтобы тщательно перепроверять каждое новое слово в науке и постоянно уточнять, дополнять и обновлять накопленные знания, если какой-то постулат действительно был опровергнут.
Каждый настоящий ученый, который совершил открытие, противоречащее общепринятым представлениям, должен прекрасно изучить те научные данные, которые он опровергает, и кропотливо и аргументированно доказать, почему существующее в науке представление неверно, а его открытие истинно.
Лингвофрики же поступают ровно наоборот: зачастую не имея даже базового филологического образования и не изучив труды тех, с кем спорят, они просто выдвигают свои теории и заявляют: «А попробуйте-ка опровергнуть!» Они нарушают базовый научный принцип, который получил название «чайника Рассела». Эта аналогия, предложенная философом и математиком Бертраном Расселом, гласит, что бремя доказательства лежит на человеке, что-либо утверждающем, и нельзя перекладывать бремя доказательства на тех, кто должен это утверждение опровергать. Например, если уж кто-то заявляет, что по эллиптической орбите вокруг Солнца летает фарфоровый чайник, он должен это доказать, а не заставлять других опровергать свое заявление.
Кроме того, лингвофрики нарушают критерий Поппера. Этот критерий, сформулированный философом Карлом Поппером, состоит в том, что теория считается научной только в том случае, если существует возможность ее экспериментального или иного опровержения.
Теории, которые основаны лишь на фантазиях и которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть, в принципе не научны.
Поэтому ученые не могут всерьез рассматривать заявления лингвофриков в духе: «А почему “радость” не от имени Ра? Почему нет? Слова создавались очень давно; мы при этом все равно не присутствовали».
Так придумать можно вообще все что угодно. Например, что неандертальцы поклонялись макаронному монстру, а динозавров истребили инопланетяне. А почему нет? Попробуйте опровергнуть!
С помощью принципа «ученые врут» можно оправдать любую иррациональную ересь и «разбить» все научные аргументы. Не найдены следы докирилловской письменности? Ученые просто их спрятали, чтобы скрыть великое прошлое славян. В этимологических словарях описано другое происхождение слова? Так это немец Фасмер[187], ненавидящий русских, все выдумал. В слове «радость» выделяется корень – рад-, а не – ра-, и это известно любому школьнику? Так учебники-то писали ученые, которые врут.
Очень удобно.
3) Несистемно подходят к языку.
Лингвофрик – не профессиональный лингвист, и он не подозревает, что лингвистика – точная и строгая наука, которую можно сравнить с математикой. Каждое изменение в слове происходит по определенным законам, и ученые давно выработали методы анализа языков, которые помогают довольно точно воспроизвести и объяснить словесные трансформации.
В интерпретации лингвофрика язык – это набор случайных слов, которые могут трансформироваться как угодно, без всякой системы.
Например, популярный псевдолингвист Виталий Сундаков заявляет, что «слово “свет” родственно словам “сверяться” и “вера”»[188], и ничем не подкрепляет свои слова. Однако в словах «сверяться» и «вера» исторический корень – вер-, и каким образом «р» заменилось на «т», совершенно непонятно: другие слова с той же трансформацией неизвестны. И еще непонятнее, откуда в слове «свет» взялась начальная с-.
На той же странице своей книги Сундаков (опять же, ничего не доказывая) утверждает, что этим словам родственно еще и слово «восток». При этом у «света» и «востока» общие разве что согласные «с», «в» и «т» – но почему они так поменялись местами? А ведь в слове «восток» и вовсе исторический корень – ток-, а вос– только приставка: «восток» – место, где Солнце буквально «востекает» над горизонтом (сравните со словом «восход», оно образовано по той же модели от глагола «восходить»). Если это учитывать, можно легко понять, что слову «свет» или «вера» оно родственным быть не может.
Что же думают об изменениях и родстве слов лингвисты?
Чтобы подробнее рассказать об этом, нужно обратиться к нескольким базовым постулатам компаративистики, или сравнительно-исторического языкознания, – раздела лингвистики, который изучает историю языков и устанавливает родственные связи между ними.
Одно из главных и уже давних открытий компаративистики – закон безысключительности фонетических (звуковых) изменений. Он состоит в том, что любая замена одного звука на другой происходит в тот же период времени во всех словах данного языка, где этот звук находится в той же позиции. И не может быть так, что в одно и то же время в одной и той же позиции в каких-то словах одни и те же звуки изменились одним образом, в каких-то иначе, в каких-то не изменились вовсе. Нет: если уж изменение происходит, то оно системно и охватывает все слова. Исключения иногда случаются, но они очень редки и, как правило, объяснимы другими факторами.
Если человек не выговаривает какой-то звук в определенной позиции, он не выговаривает его в такой же позиции во всех словах и заменяет его одинаково (к примеру, [р] на [л]). Примерно так проходят и звуковые изменения в языке: его носители перестают, упрощенно говоря, выговаривать некоторые звуки и заменяют их на другие, и происходит это во всех словах[189].
Например, в славянских языках присутствовали два носовых гласных – похожие звуки сейчас есть во французском. Как именно звучали носовые гласные, неизвестно, тем более что в разных славянских диалектах они, по-видимому, произносились по-разному. Ученые предполагают, что в тех диалектах, которые легли в основу древнерусского языка, один носовой звучал примерно как [ä], а другой – как [ô] или [у] – только произносились они в нос. Именно для их записи в алфавит были введены «юсы» – буквы ѧ и ѫ. Но в восточнославянских языках около X века произошла утрата носового призвука этих гласных (последовательно, во всех без исключения словах), и они заменились на привычные нам звуки [а] и [у] (а не на какие попало гласные). «Юсы» по традиции еще довольно долго писались на месте бывших носовых гласных, но позже заменились на буквы ꙗ и ꙋ (ѹ) (а еще позже –
