Михаил Губогло - Антропология повседневности
Для людей послевоенного поколения, особенно тех, у кого появилась страсть кчтению, к познанию, к науке, особенно притягателен был профессор Полежаев, роль которого обворожительно сыграл Николай Черкасов в довоенном фильме «Депутат Балтики». Этот фильм беспрерывно шел в прокате на рубеже 1940–1950-х гг.
В некоторых фильмах режиссера И. А. Пырьева снималось одновременно целое созвездие кинозвезд 1930–1940-х гг. Так, например, ни один дружеский обед или ужин в Институте этнологии и антропологии РАН долгие годы не обходился без песни «Три танкиста» из кинофильма «Трактористы», в котором снимались Борис Андреев в роли Назара Думы, Николай Крючков в роли Клима Ярко, супруга режиссера – Марина Ладынина в роли Марьяны Бажан.
Там живут – и песня в том порука,Нерушимой крепкою семьейТри танкиста, три веселых друга –Экипаж машины боевой.
Замечательные фильмы знаменитого режиссера И. А. Пырьева «Трактористы», «Свинарка и пастух» с Мариной Ладыниной в главной роли, снятые накануне Великой Отечественной войны, понятное дело, никакого отношения к селу, к сельскохозяйственному производству и повседневной жизни сельчан не имели. Но они задавали пусть призрачные, но заманчивые ориентиры будущей жизни. Молодые бойцы на фронтах Отечественной войны поднимались в атаку «За Родину!», «За Сталина!», жертвуя собой во имя тех чарующих женщин, образы которых были воплощены на экране Ладыниной, Орловой, Серовой и другими кинозвездами довоенных кинолент.
Лакировочные фильмы, набирающие обороты в сфере массовой культуры, становились особым каналом коммуникации, где фантазии о светлом будущем служили тому, чтобы скрыть истинное положение дел в сфере повседневной жизни. И поскольку послевоенные поколения не задумывались относительно сути идеологического заказа, постольку они доверяли пафосу этих фильмов или «отдыхали» душой, забываясь, увы, словно в алкогольном опьянении. Неизменное восхищение вызывали И. Кузнецов, П. Алейников, О. П. Жаков в роли Курта Шефера [Киноэнциклопедический словарь. М. 1987. С. 139]. Трудно назвать сельского зрителя тех послевоенных лет, кто бы не смотрел этот фильм многократно, иногда до 7 и более раз.
В редкие дни, когда трескучие морозы в Сибири достигали тридцатипятиградусной отметки, школьные занятия отменялись. Можно было целыми днями кататься на лыжах. Но… увы, только в тихую, безветренную погоду. Лыжное «мародерство» заканчивалось, как только с севера, с просторов Западно-Сибирской низменности, налетал в Зауральские села, как злой стервятник, обжигающий стужей ветер. Никакие снежные компрессы и растирания не помогали. Носы, уши и щеки трудно было уберечь от побеления, что неизменно грозило кровавыми подтеками и пятнами после вхождения с обмороженным лицом в домашнее тепло.
Тем не менее никакая леденящая стужа, никакие обжигающие ветра не могли помешать посещению кино, если в избу-читальню приезжала кинопередвижка с очередной кинолентой, с отечественными или зарубежными кинодивами и кинокумирами. После каждого очередного фильма возникала новая гонка за открыткой с изображением полюбившегося исполнителя роли для коллекции в своем альбоме. Просмотр «Тарзана» заканчивался тем, что школьные коридоры превращались в джунгли и оглашались окриками и звуками, при помощи которых исполнитель роли Тарзана общался со своими лесными друзьями. Словом, притягательная магия кинолент оказывалась сильнее любых морозов и родительских сетований и запретов.
Послевоенная молодежь, особенно ее многочисленная сельская часть, вероятно в отличие от социально более продвинутой и дифференцированной городской части, воспринимала патриотический пафос фильмов о войне как основу своей сопричастности к истории своей страны и своего народа. Она искренне не подозревала о «заказном», «лакировочном» характере таких талантливых фильмов, как «Подвиг разведчика» (1947) Бориса Барнета, «Падение Берлина» (1950) Михаила Чаурели. Более того, вряд ли сами создатели фильмов действовали исключительно как слепые исполнители идеологических директив соответствующих структурных подразделений КПСС.
Так, например, новая волна фильмов, вышедших на экраны на рубеже следующих десятилетий 1950–1960-х, «Летят журавли» (1957) Михаила Калатозова, «Баллада о солдате» (1959) Григория Чухрая, с энтузиазмом воспринятая повзрослевшей к тому времени послевоенной молодежью, позволила вплести в ткань своей романтически окрашенной гражданской идентичности рационалистические представления об истории своей страны, в том числе реалистическое видение и понимание «цены» победы в Великой Отечественной войне. Однако заново познаваемая «правда» войны не порадовала еще лирически воображаемой сопричастности к судьбе своего Отечества.
После распада СССР, после пришествия в повседневную жизнь импульсов демократии, плюрализма и рыночных отношений постсоветские граждане перестали посещать кинотеатр. Присущая послевоенному времени киномания рассеялась как дым. Нынешнюю ситуацию сами кинематографисты называют временем «потери зрителя», «катастрофой для кинематографа» (Д. Дондурей). На рубеже 1940–1950-х гг. зритель охотно шел на «сладкую ложь» с ее «хэппи-эндом», сегодня не спешит в кинотеатры на «горькую правду» и на чернуху, с помощью которой изображаются нынешние «прелести» повседневной жизни.
На могиле учительницы Постоваловой Ульяны Илларионовны. Апрель 2012
С одноклассником Сергеем Жилиным, с которым сидели за одной партой. Апрель 2012. По дороге в Курган
Невнятный и не вполне понятный плюрализм и «демократическая» вседозволенность в сфере кино привели к созданию фильмов, подобных тому, что в Древней Греции называли химерой, соединяющей «голову волка, крылья орла и хвост крокодила» (Елена Гремина). Смещение читательского и зрительского интереса с книгомании и киномании на социально-культурный инфантилизм, когда вместо подлинных героев и размышлений о смысле жизни зрителю предлагаются или чернуха, или погоня за «баблом», дезориентирует художников, не желающих или не способных искать ответы на извечные вопросы бытия: зачем мы живем и какие смыслы жизни исповедуем, какую систему общественных и культурных отношений строим. Между тем потоки чернухи, хлынувшие с киноэкранов и экрана телевизора ввергают зрителя в безнадежное состояние. Не дождавшись маяка надежды, зритель, естественно, отворачивается от нынешней кинопродукции и устремляется к экранам домашнего телевизора и компьютера.
Многие довоенные и послевоенные кинокартины, оставшиеся в памяти нынешнего старшего поколения, сами кинокритики называют социально инфантильными фильмами «прекраснодушия». Однако взамен кинохудожники ничего пока не придумали и получили пустые кинозалы. Еще одна причина пустующих кинотеатров состоит в том, что кинозрители и кинокритики обвиняют новое поколение кинохудожников во многих смертных грехах, в том числе в антипатриотизме, в азартном оплевывании своей истории, в очернении повседневной жизни, в небрежном отношении к родному языку и к своей традиционной культуре. Поттеризация в литературе и кинематографе к добру не приводит, насилие и порнография градус нравственности не повышает. Моральное здоровье и гражданское достоинство нынешних поколений удерживает от посещения фильмов, декларирующих презрение к своему народу и отчуждение от него. Не случайно трезвомыслящие кинематографисты сравнивают некоторые современные фильмы с «поеданием гнилыми зубами грязной мертвой крысы» (Андрей Рузанов). Все три фактора, определяющие качество социального капитала и нравственную планку повседневной жизни в условиях маргинализации общества, связанной с переходом в новое состояние, перестают «работать» на улучшение условий повседневной жизни и сами, в порядке обратной связи, сильно страдают от этого. В отличие от 1940–1950-х гг., когда школьная система культивировала оптимальные образцы повседневной жизни, формировала потребность самовыражения как формы патриотизма и сопричастности молодых поколений с историей и с поколениями предков-победителей, нынешняя школа не имеет сил и устремлений оказать сопротивление попыткам очернять историю и культуру своей страны, противодействовать пересмотру итогов войны, в которой страна и ее народы одержали победу.
3. Пленительная жажда красоты: артмания и альбомомания
В начале 1950-х гг. жизнь на просторах Сибири, в колхозной деревне, мало-помалу налаживалась. Хотя школьники продолжали вслед за комбайном собирать колоски на колхозных полях, а родители еще пекли в весеннюю пору черные, как антрацит, лепешки из колхозной мороженой картошки, скорее по инерции, чем по необходимости – никто в деревне уже не голодал. Гарантированное наличие пищи, утоление голода, служило основой для возникновения новых потребностей, в том числе в сферах общественной жизни и культуры. На голодный желудок, пожалуй, трудно было бы юношам и девушкам посещать занятия всевозможных кружков, ходить на вечера танцев, петь в школьном хоре, писать стихи и коллекционировать в альбомах открытки с популярными киноартистами.
