Людмила Зубова - Языки современной поэзии
Показательно, что в тексте изображен эпизод из крестьянской жизни. Но персонажи — эстонцы, и отклонения от современной нормативной грамматики могут быть мотивированы в контексте их несовершенным знанием русского языка. Кроме того, для понимания грамматических отношений в тексте важно то, что форму был можно трактовать и как элемент слитной номинации бутыль был, имеющейся в предыдущей строке. При этом интересно, что сочетание бутыль был, с одной стороны, представляет собой аномалию (рассогласование в роде) по отношению к нормативной речи, но, с другой стороны, такая языковая игра с переменой рода у слова бутыль характерна для разговорного языка. На фоне этого аграмматизма сочетание был подбрасывал тоже можно воспринимать как игру с родом. Кроме того, в этом сочетании можно видеть и полную редукцию конечного заударного гласного, типичную для разговорной речи (здесь редукция составляет резкий контраст с акцентированием слова было в предыдущем контексте). В мерцании разных мотиваций грамматической аномалии участвует и плюсквамперфект в его диалектном варианте. Таким образом, воспроизведение плюсквамперфектной конструкции оказывается возможным в комплексе совершенно разных свойств современной разговорной речи.
Во многих текстах Сосноры архаические формы слов выступают в обличье современного аграмматизма, когда грамматические и логические аномалии базируются на истории слова или грамматической формы. В результате история языка оказывается текстопорождающим импульсом, иногда внешне не проявляясь в тексте. Таков, например, фрагмент из поэмы «Золотой нос», вошедшей в книгу «Двери закрываются»:
Я имел 3 тыс. уч-ков и уч-ниц (одно и то ж!),они приходили в Студию на каждый урок, —учиться человеческой речи, чтоб во всеоружье вступить в«мир искусств»,и то что пишу был первый тест на психику и ни кто— не смог[151].
Утверждение, что ученики и ученицы — одно и то ж, мотивируется не только декларацией безразличия к полу воспитанников, но, вероятно, и тем, что в библейских текстах форма ученицы обозначала лиц мужского пола (изменение звука [к] в звук [ц] в форме мужского рода было результатом праславянской 2-й палатализации). Библейские ассоциации поддерживаются и сокращениями слов (в сакральных текстах подобные сокращения обозначались титлами, при этом древние сокращения маркировали высокий статус обозначаемого — в отличие от сокращений современных, выполняющих снижающую функцию), и, возможно, заглавной буквой в слове Студию, и эпической гиперболой (3 тыс.).
Фонетическое и, соответственно, графическое сокращение слов связано и с таким типичным явлением в поэтике Сосноры, как свертывание (компрессия) языковых единиц.
Естественно, что при таком внимании к истории слова и формы в поэзии Сосноры отражены и семантические процессы в лексике. Так, например, предметом рефлексии становится изменение значений слов язык и народ:
Вы — объясните обо мне.
Последнем Всаднике глагола.Я зван в язык, но не в народ.Я собственной не стал на горло.
Не обращал: обрящет род!Не звал к звездам… Я объясняю:умрет язык — народ умрет.
(«Терцины (памяти Лили Брик)» / «Хутор потерянный»[152])В этом тексте, где автор явно противопоставляет себя Маяковскому, современное значение слова язык, имеющее в виду язык не только как средство коммуникации, но и как воплощение духовного бытия, противопоставлено архаическому значению ‘народ’.
В антитезе народа и языка отражено и более позднее, отчетливо и болезненно ощутимое изменение, которое происходит со словом народ. Звать в народ можно того, кто к нему не принадлежит. Понятие «народ» оказалось идеологически противопоставленным понятиям «интеллигенция», «аристократия». Но и широкое значение слова народ не утрачено, оно представлено преимущественно в словосочетаниях: весь народ, народ нашей страны, история народов и т. п. Создалась несколько абсурдная ситуация, при которой один и тот же человек и принадлежит, и не принадлежит к народу.
Соснора, отталкиваясь от антитезы народа и языка, возможной при современном восприятии слов, переходит к утверждению единой сущности и единой судьбы народа и языка.
Результат смыслового изменения слова десница представлен в таком тексте:
Монгол стоял на холме и как ветряная мельница бежал на месте.Глаза у него с грустинкой но не худа даже влажен животик потому что он был — ниоткуд.Бежать-то бежал а в левой деснице держал драгоценность —курицыно яйцо.В ноздрях еще дрожало из высоковольтной проволоки —кольцо.Я подошел и подышал в его не без желтизны лицо.Я — что! У меня — мечта а вот вам пожалуйста тип — скулыскалисты(Не будем же бужировать в геноскоп семена — не семинаристы).В правой деснице держал он букварь с буквой «Б».Значит все в норме сей человек — в борьбе.
(«Все как всегда /Лубок с монголом/» / «Хутор потерянный»[153])Здесь можно видеть резкий алогизм сочетания в левой деснице и тавтологию сочетания в правой деснице. И то и другое на первый взгляд кажется нелепостью. Но сомневаться в лингвистической компетенции Сосноры не приходится. В другом контексте сочетание в левой деснице сопровождается возгласом время! время! показывающим, что Соснора, внося в текст это сочетание, думает о разрушающем действии времени:
Фосфоресцируют волосы в воздухе. Чаша весов в левой деснице (время!время!). Не расплескать бы тост!
(«Песнь лунная» / «Хутор потерянный»[154])Рефлектируя над тем, что слово утрачивает свое исходное значение, автор предлагает и читателю подумать о семантических процессах, которые происходят в языке.
Утрата церковнославянского прилагательного десный[155] нарушила словообразовательную системность существительного десница, лишила его мотивированности. Вытеснение из языка слова шуйца ‘левая рука’ вывело слово десница из парного противопоставления по признаку ‘правый / левый’. Заметим, что специальными словами не обозначалось различие никаких других правых и левых частей тела (ног, глаз, ушей). Поэтому десемантизация слова десница восстанавливает системное равновесие. Поскольку это слово употреблялось преимущественно в таких контекстах, где десница — символ власти (рука Бога, героя, вождя, рука творящая, благословляющая или карающая), понятийное значение ‘правая рука’ оказалось практически вытесненным стилистическим значением слова. Теперь это просто ‘рука’, но в высоком смысле, рука символическая[156].
Проанализированные фрагменты из текстов Виктора Сосноры показывают, что для этого автора в высшей степени характерна лингвистическая рефлексия. История языка отражена в его текстах не стандартным набором архаизмов как средством стилизации, а ощутимой динамикой преобразований.
В 1960 году Николай Асеев писал 24-летнему Сосноре:
<…> еще стоило бы самому одолеть Буслаева «Грамматику» и «Синтаксис». Это для чистоты собственного языка, ведь это не учебники, а целая философия языка. Еще Потебню и Вандриеса.
(Асеев, 1998: 115)Независимо от того, читал ли Соснора эти и другие лингвистические работы, его поэзия тоже стала философией языка, и читающий Соснору может проникать в глубину языковых процессов, активизируя не только логику, но и чувственное, и образное восприятие.
Отражение современных динамических явлений языка, наблюдаемое в стихах Сосноры, чаще всего связано с различными механизмами компрессии высказывания, например глагольным управлением, образованием поэтических неологизмов, метафорой, в том числе и грамматической, метонимией, сравнениями, интертекстуальными отсылками.
Рассмотрим три примера глагольного управления:
И остается как парус высунуть язык,ставлю на капитанский мостик свечу — в бутыль,ориентир — по блеску пуговиц кителя, если уж вычеркнутаЗвезда,и курю о юных животных — девонских, в ушах серьга,разноцветнокожих, в наклейках и без.Ах, давно одинокие песни поют повара,и Звезда как сельдь не нырнет в стакан…и выплескиваю…
(«Не жди» / «Двери закрываются»[157]);Жил дворняг в Комарове. Не ничей.Ходил с человеком в костюме<…>То ли умер хозяин, то ли уехал по службе.Ежеутренне на электричку — сам! — 7.17 —<…>Возвращался. Весь вечер один-по-аллеям-гулял…Как он утром, животное?! —стал стар, не проснулся вовремя, торопился на поезд,не додумался что-то там, разволновался, рассуетился,уши шумели, муха мешала в глаза?..Как бы там ни было — вот ведь как получилось…
(«Об Анне Ахматовой» / «Хутор потерянный»[158]);Торопись! Бой часов — поэтизм далеко-далеко,время движет как зубья двуручной пилытудемо-сюдемо, опилки свистя.
(«Золотой Нос» / «Двери закрываются»[159])В таких случаях деформированные сочетания осуществляют тенденцию языковой эволюции к свертыванию высказывания. Действительно, для того чтобы превратить конструкции Сосноры в нормативные, пришлось бы не только употребить деепричастия (курю, думая о… или думаю о…, куря), но и многословные конструкции: (*муха, летая перед глазами, как будто лезла в глаза и мешала смотреть; *… как пила, которая со свистом разбрасывает опиши). В последнем фрагменте компрессия осуществляется и словосочетанием уши шумели — ‘слышался шум в ушах’.
