Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века - Айрин Масинг-Делич
Так, «трехопадение» для Федорова было именно «падением», то есть принятием горизонтального положения тела в акте полового соития. При каждом новом принятии этого положения смертным человечеством, при каждом половом соитии этот греховный акт, однажды совершенный в Эдеме, «повторяется» снова и снова, подтверждая падшее состояние людей. В конечном итоге все виды «горизонтальности» связывались Федоровым с грехом падения и со смертностью человека. Аскетичный Федоров старался как можно больше времени проводить стоя, то есть в «вертикальном положении жизни», и отказывался работать сидя, даже когда у него в старости болели ноги [Георгиевский 1988: 56]. Он спал на жестком сундуке (без белья и покрывала) длиной в аршин (0,71 м), словно для того, чтоб не «забыться и заснуть» смертным сном. Федоров одобрял православный обычай стоять во время церковной службы, и вообще вся его философия предписывает «вертикальность» как подобающее состояние человека. Эта черта отличает человека от животного и указывает на его особое положение в природном мире. Преодоление постоянной горизонтальности сна было бы первым шагом на пути преодоления смерти [Hagemeister 1989: 41; Семенова 1990: 74].
Как уже отмечалось выше, по мнению Федорова, Христос указал дорогу к воскрешению всех умерших людей; однако он не сообщил, каким путем добиться желаемого результата в деле воскрешения. По-видимому, он сумел воскресить своего друга, потому что, как Бог, имел средства, доступные лишь божеству, включая «магию» зова по имени и повеления «Выходи». Если, помимо священной магии, он и применил при воскрешении Лазаря конкретное знание о свойствах смерти и средствах прекращения этого состояния, он не объяснил произошедшее, так как это было бы бессмысленно: никто из присутствующих не понял бы, о чем он говорит. Итак, задача найти путь к воскрешению мертвых была предоставлена самому человечеству, и без малого за две тысячи лет после вознесения Христа его осенили кое-какие прозрения в изучении природных явлений. С помощью разума и его детища, науки, оно добилось кое-каких результатов с тех пор, как Лазарь воскрес. По мнению Федорова, оно теперь дошло до той точки, где вырисовываются пути к отдаленному, но достижимому бессмертию.
Мудрость целомудрия и городской быт
Один из этих путей — замена деторождения воскрешением. Человечеству следует двигаться «задним ходом», то есть не рожать, а воскрешать. «Извращенная природа» не таит ничего, кроме смерти «под видом брака и рождения» [НФ 1: 342], предупреждает Федоров будущих участников общего дела. В принципе, бессмысленно воспроизводить новые поколения смертных, когда уже существует так много людей: если счесть всех, кто умер, то это даст бесконечное число. Деторождение необходимо, только пока еще нет бессмертия; после обретения бессмертия и воскрешения умерших надобность в нем отпадет; естественно, исчезнет и надобность в сексуально-репродуктивных органах. Но как победить коварную силу эроса и мощь слепого либидо, этой непосредственной причины смерти? Одолеть эту мощную силу будет нелегко, и поэтому уже теперь, когда без деторождения все еще не обойтись, надо как можно больше снизить долю половой активности в быту людей.
Конечно же, прежде всего женщина, если она хочет участвовать в деле, должна отказаться от склонности прельщать, увлекать и соблазнять мужчин. Ведь именно женщина была первопричиной «забвения долга» [НФ 1: 328], что привело к известным последствиям. Однако теперь она призвана способствовать прекращению совокупления и деторождения и участвовать в общем труде по обретению человечеством бессмертия. Иногда обвиняемый в женоненавистничестве, Федоров, однако, признает, что женский пол способен преодолеть свойственную ему склонность к эротической любви. Он даже больше других превозносит именно падшую женщину — особенно «целомудренную блудницу» Марию Магдалину [НФ 1: 123; 2: 167]. Естественно, он восхваляет уже раскаявшуюся Магдалину, горько оплакавшую свое падение и разбившую «сосуд обольщения» [НФ 1: 123], содержавший предмет роскоши — драгоценное миро. Умыв слезами и высушив своими волосами ноги обреченного на смерть Христа и умастив их миром, эта «блудная дочь» выказала готовность искупить грехи Евы, Пандоры и Елены Прекрасной, освещая своим примером путь от гетеры к «дочери-участнице» в общем деле.
Итак, женщина может обрести истинную женственность, если перестанет быть соблазнительницей и обратится к женской ипостаси Троицы — Святому Духу [НФ 1:77]. Интересно, что философ признает наличие в Троице женской ипостаси. Он видит ее как дочь Господа, которой должны подражать дочери человечества, подобно тому как Христос, сын Бога, — образец для мужчин, участников дела. Троица, содержащая в себе идеал «полного человеческого существа», в котором присутствуют оба пола как сын и дочь, как «цельное существо» [НФ 1: 84], должна стать прообразом для христианского брака[50]. В таком браке «каннибальская любовь к мясу»[51] превращается в духовную привязанность, в любовь брата и сестры[52], подобные отношениям, существующим между Христом и Святым Духом. Итак, в мире бессмертия, в котором больше не будет деторождения, женственность и мужественность останутся, но в виде духовных категорий. Федоров не одобряет человечество «евнухов» и полное отсутствие женщин в общем деле. Человечество дела создаст брак духовной целостности, брак творчески-трудовой деятельности, брак не похоти, а родства.
В федоровском понимании деторождение служит не продолжению жизни, а воспроизведению себе подобных смертных, то есть продолжению смерти. Он противопоставляет бессознательный и потому «неестественный» акт полового соединения сознательному и, следовательно, естественному акту подлинной любви, основанному на совместной работе воскрешения родителей [НФ 1: 345]. Соединение с женой в обычном смысле («прилепиться к жене») — это, в федоровском понимании, то же самое, что «забыть отцов» [НФ 1: 53]. Такое соединение — не более чем тривиальная и иллюзорная подмена подлинного единения полов в священном браке, целью которого является и собственное бессмертие, и воскрешение родителей, а также великое обращение времени вспять, путешествие в прошлое путем воскрешения одного поколения за другим. Повторим, что Федоров видит в воспроизводстве себе подобных увековечение смерти, добычей которой становятся все новые пожираемые ею смертные. Только действие, обратное деторождению, — воскрешение — противостоит смерти.
Такое обратное действие может питаться сублимированной сексуальной энергией, направленной в правильное русло, например на исследования генетических закономерностей или другую научную деятельность, способную раскрыть тайну смерти. Однако, как уже отмечалось, Федоров готов примириться с тем, что воспроизводство людей будет продолжаться столько времени, сколько потребуется до полной разгадки «кода» смерти. Он даже видит в браке временно положительные стороны. Женщины, вступая в брак с мужчинами других рас, национальностей и классов, создают поколения, связанные родством и не знающие искусственных преград к всемирному единению всех людей [НФ 2: 40].
Тем не менее девственность остается непременным условием осуществленного бессмертия, причем простое воздержание от половой жизни, то есть только пассивное целомудрие, — недостаточный вклад в дело; «активное»
