Анна Разувалова - Писатели-«деревенщики»: литература и консервативная идеология 1970-х годов

1142

См. оценку социобиологических концепций в публикациях: Игнатьев В.Н. Социобиология человека: «Теория генно-культурной коэволюции» // Вопросы философии. 1982. № 9. С. 134–141; Сатдинова Н.Х. Социобиология – «за» и «против» // Вопросы философии. 1982. № 3. С. 129–136; Пастушный С.А., Алтмышбаева Дж. А. Социобиология – мифы и реальность. Фрунзе, 1985; Никольский С.А. Социобиология – биосоциология человека? // Буржуазная философская антропология ХХ века М., 1986. С. 176–187; Карпинская Р.С., Никольский С.А. Социобиология: Критический анализ. М., 1988.

1143

Социобиологическая проблематика обсуждалась в резонансной статье: Эфроимсон В.П. Родословная альтруизма // Новый мир. 1971. № 10. С. 193–213. См. также: Эфроимсон В.П. Гениальность и генетика. М., 1998.

1144

Грэхэм Л. Указ. соч. С. 65. Внятная социобиологическая позиция, как показала судьба публикаций В.П. Эфроимсона, Б.Л. Астаурова и других авторов (Астауров Б.Л. Проблемы общей биологии и генетики. М., 1979; Он же. Homo sapiens et humanus: Человек с большой буквы и эволюционная генетика человечности // Новый мир. 1971. № 10. С. 214–224), вызывала шквал критических замечаний и обвинения в инфицированности «чуждой идеологией» (см., например: Дубинин Н.П. Наследование биологическое и социальное // Коммунист. 1980. № 11. С. 62–74).

1145

Грэхэм Л. Указ. соч. С. 254. Любопытно, что одним из первых благожелательных откликов в СССР на идеи К. Лоренца стала статья И. Шафаревича, которую начинающий диссидент написал в 1967 году и которая увидела свет только в начале 1990-х (См.: Шафаревич И. Загадка индивидуальности // Техника – молодежи. 1993. № 6. С. 41–43; № 7. С. 40–42).

1146

Бутовская М.Л. Указ. соч.

1147

Интересно, что одна из центральных фигур в отечественной социобиологии В. Эфроимсон довольно высоко оценивал концепцию Гумилева. «Заметно явное сходство “историогении” Эфроимсона с подходами и идеями, развитыми практически одновременно Л.Н. Гумилевым в его книге “Этногенез и биосфера Земли”. По Гумилеву, истоки зарождения многих этносов коренятся во внутреннем энергетическом человеческом импульсе. У личностей, названных им пассионариями, устремление к сознательной или бессознательной (порой иллюзорной) цели так велико, что превышает инстинкт жизни. Пассионарность, по Гумилеву, есть свойство генотипа, генетической конституции личности, оно может сочетаться со всеми видами дарований. Повышение концентрации генов, приводящих к пассионарному поведению, лежит в основе зарождения новых этносов и вспышек в истории человечества. Эфроимсон сочувственно относится к главным положениям этой концепции, полагая, что “Гумилевым схвачено основное, и наши работы, проводимые независимо от него, представляют попытку понять биологические причины пассионарности”. В[ладимир] П[авлович] указывает кратко и на отличия своего подхода, в частности, обнаружение большой роли условий развития и импрессингов на становление талантов и тех особенностей поведения, которые можно отнести к пассионарным» (Голубовский М. Гений и генетика // Вестник. 1999. № 6. URL: http://www.vestnik.com/issues/1999/0316/win/golubov.htm).

1148

Новоженов Ю. Глобализм и экологическая геополитика // Новоженов Ю. Глобализм и социобиология. Екатеринбург, 2009. С. 86.

1149

См.: Гильбурд О.А. Социология и война. URL: http://scisne.net/a933.

1150

Новоженов Ю. Глобализм и экологическая геополитика. С. 88.

1151

Там же. С. 88.

1152

Там же. С. 89.

1153

См.: Новоженов Ю. Социобиологические аспекты русской идеи // Новоженов Ю. Глобализм и социобиология. С. 107–116.

1154

Яницкий О.Н. Экологическая культура России ХХ века. С. 146.

1155

Там же.

1156

Разумеется, интерес «деревенщиков» к «региональному» (идентичности, культуре, традициям и т. п.) прямо вытекает из обстоятельств биографии этих авторов (многие из них родились и выросли в отдаленных от центра областях и впоследствии, даже добившись профессионального успеха, не пожелали связывать свою жизнь со столицей). Более важно, однако, что в подцензурной культуре именно «деревенщикам» удалось обнаружить напряжение в отношениях центра и периферии. В этом смысле «регионализм» «деревенской прозы» – одна из разновидностей типично консервативной реакции на проповедуемый центром технократический унифицирующий подход к разнообразию локальных культур.

1157

Вне рамок этого раздела остается творчество В. Шукшина, биография которого словно оправдывала недоброжелательные замечания о «деревенщиках»: пишут с ностальгией о деревне, но жить предпочитают в столице. На самом деле творческие и человеческие связи Шукшина с Алтаем и родной деревней Сростки были довольно крепкими, однако художник менее трепетно, нежели Астафьев или Распутин, относился к региональной специфике, если понимать ее как слагаемое поэтики текста. Джон Гивенс утверждает, что Шукшина «пространство человеческой души» занимало больше, чем пространство Сибири (см.: Givens J. Siberia as Volia: Vasilii Shukshin’s Search for Freedom // Between Heavenand Hell. P. 171). Тем не менее, исследователь считает нужным обсуждать мифологию Сибири в шукшинских прозе и кинематографе, где Сибирь предстает 1) страной наивного детства; 2) пасторальным, «неиспорченным» и в этом противостоящим городу пространством; 3) воплощением неограниченного простора и воли (cм.: Ibidem). Наблюдение Гивенса о безразличии Шукшина к региональной специфике косвенно подтверждает Александр Куляпин, который показывает, что Сибирь сохраняла для писателя значимость прежде всегов качестве не-Москвы и не-города (см.: Куляпин А. История с географией: сибирский миф в прозе В.М. Шукшина // Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве. Красноярск, 2010. С. 194–200), с чем, судя по всему, были связаны попытки позднего Шукшина разгрузить свои рассказы от топонимов и деталей, позволявших точно локализовать место действия (Там же. С. 196). В связи с экологическими акцентами «неопочвеннического» регионализма излишне обобщенным кажется другое суждение Гивенса: «В то время как Распутин и Астафьев поднимают вопрос о сохранении сибирских лесов, озер и рек и сохранении традиционного образа жизни обитателей сибирских деревень, шукшинский миф о пасторальной Сибири работает исключительно в моральной плоскости. В глазах Шукшина плох не научный прогресс и его пагубное воздействие на природу, но скорее научный прогресс и его пагубное воздействие на человеческую натуру, эрозия гуманности и нравственности» (Givens J. Op. cit. P. 175). На мой взгляд, исследователь неточно обозначает основания, по которым дифференцирует позиции Шукшина, с одной стороны, и Астафьева, Распутина, с другой. Проблемы нравственной порчи современного человека находились в центре внимания всех упомянутых авторов. Однако Астафьев и Распутин рассуждали об этом на языке биолого-экологического дискурса (соответственно, варьируя идеи порчи и охранения, «натурализуя» понимание моральных коллизий, они оказывались более явно связаны с консервативным мышлением и метафорикой). Шукшин же к экологической образности практически не прибегал и, предельно драматизируя в плане поэтики изображаемые ситуации, затруднял возможность для читателей и критики идентифицировать его идеологическую позицию.

1158

Второй Всесоюзный съезд советских писателей. 15–26 декабря 1954 года: Стенографический отчет. М., 1956. С. 121.

1159

Там же. С. 120.

1160

Там же.

1161

Там же.

1162

См. о «сибирском» цикле Твардовского и поэме «За далью – даль»: Снигирева Т.А. Сибирь в художественном сознании А.Т. Твардовского // Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве. С. 144–173.

1163

Астафьев В.П. До будущей весны. Молотов, 1953. С. 86.

1164

Распутин В.Г. Золотые костры романтики // Распутин В.Г. Костровые новых городов. Красноярск, 1966. С. 27–28.

1165

Распутин В.Г. От солнца до солнца // Распутин В.Г. Край возле самого неба. Иркутск, 1966. С. 66.

1166

Распутин В.Г. Возвращение // Распутин В.Г. Костровые новых городов. С. 57–63.

1167

Распутин В.Г. Продолжение саянской легенды // Распутин В.Г. Костровые новых городов. С. 3–4.