Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах - Натан Альтерман
(1949)
Перевела Гали-Дана Зингер.
Иехошуа Бар-Йосеф (1912-1993)
Душа на замке
(Фрагмент повести «Возлюбить всей душой»)
Пер. О. Минц
Всю жизнь я пишу ради заработка. Я переписчик священных текстов вот уже тридцать два года, иначе говоря, с пятнадцати лет. Пишу тексты для мезуз и филактерий[204] на продажу оптовикам, которые отправляют мой товар в Америку. Оно и выгодно, и почетно. Отличное, скажу вам, ремесло: за четыре-пять часов зарабатываю не меньше чиновника какого-нибудь важного ведомства и в два раза больше других переписчиков, которые гнут спину восемь-десять часов. Тут нет никакого особого секрета. Просто перо у меня чертит по пергаменту с двойной, а то и с тройной скоростью против того, на что способны наши самые ловкие писцы. К тому же у меня репутация мастера-каллиграфа по художественному изготовлению почетных грамот к торжествам и памятных свитков к закладке зданий. Частные лица, учреждения, религиозные и светские, обращаются ко мне с такими заказами раза два в месяц. Если угодно, отмечу еще и пустяк: не плачу подоходного налога. Ни гроша. В глазах налоговых инспекторов жалкий писец из квартала Меа-Шеарим[205] неровня гражданину, достойному обложения налогом. Итак, доход у меня — дай Бог каждому.
А коль скоро я не мот и жена моя тоже из Меа-Шеарим, где деньгам знают счет, сумма, которая накопилась у меня с годами, естественно, весьма солидная. Достаточно сказать, что и после того, как я женил сына и выдал дочь, истратив Бог знает сколько на квартиру и обстановку каждому из них, у меня лежит немало тысчонок. Где? Уж никак не в банке! Не такие мы овечки. Всякий, кто сунется в банк, рано или поздно попадет в лапы налогового управления. А я даю деньги просто взаймы. Не в рост, под обычный процент. Кое-кому из лавочников в нашем квартале или кое-каким землячествам и благотворительным кассам, у которых временами тоже возникает нужда в некотором количестве тысяч. И все это на взаимном доверии, под честное слово. В убытке, сами понимаете, я еще не оставался ни разу. Слово человека, которому я доверяю, для меня надежней всех банковских квитанций.
Я потому задержался на своих занятиях, что хотел с самого начала правильно себя представить. Я тот тип человека, которого люди считают весьма и весьма практичным, умеющим в высшей степени позаботиться о себе. Кстати, забыл упомянуть о моем жилище. Квартиры в Меа-Шеарим почти все на один манер: длинный-длинный прямоугольник, треть которого, а иногда и четверть разделена на коридор и кухню, а вся остальная часть служит гостиной и спальней для всей семьи. Лет двенадцать назад у нас на втором этаже освободилась квартира напротив моей. Старику-домовладельцу понадобились деньги. Я ему предложил сдать мне обе квартиры в аренду сроком на шестьдесят лет. Недурное выгорело дельце: смехотворный по нынешним временам вклад позволил превратить две квартиры в одну, с клозетом — после отхожего места во дворе — и даже с ванной комнатой. Еще одну комнату я отгородил исключительно себе: здесь я пишу священные тексты для заработка и читаю запретные — для собственного удовольствия. Сюда нет доступа ни посторонним, ни своим. Я не впускаю сюда даже сына. Только жена убирает у меня раз в неделю-другую. У меня здесь многое не предназначено для нескромных глаз. Во-первых, книги нерелигиозного содержания на иврите и английском. По-английски, между прочим, читаю уже без словаря. Сначала приходилось в него заглядывать, но теперь у меня приличный запас слов. Держу библиотеку по философии, от Платона до Вайтхеда[206]. Регулярно покупаю хорошие толстые журналы на английском. Собрал немало классиков, от древних до модернистов, и вся эта литература спрятана в шкафу на замке. А открытый шкаф стоит на виду в гостиной, блистая Талмудом, поучениями мудрецов, Каббалой, Рамбамом, Шульхан-арухом, богословскими трудами и хасидской литературой. Иногда я подхожу к одному шкафу, иногда — к другому. Для меня они оба — источник духовного наслаждения и счастливого забвения суеты сует. Из двух большущих окон моей комнаты с балконом на улицу Меа-Шеарим открывается вид на гору Скопус. Мне везет: напротив ряд одноэтажных домов, где живут выходцы из Венгрии. Два этажа загородили бы панораму, но до сих пор никто из венгров ничего не достроил, а на их землячество можно положиться: благодаря знаменитой приверженности старому укладу оно не спешит возводить вторые этажи. Мой письменный стол придвинут к окну, и бескрайний простор передо мной возвышает душу. Еще кое-что, известное мне одному: позади запертого книжного шкафа в потайном месте вмурована в стену небольшая коробка из толстого железа, где лежат израильские деньги, американские доллары и золото в монетах. Откладывать на черный день — в характере иерусалимца. Мы, иерусалимцы, научены долгим опытом. Дни изобилия навещают нас поочередно с днями нужды.
Не только внутри Меа-Шеарим, но и вблизи него очень мало людей могут сравниться со мной по части материального благополучия. И это обстоятельство я тоже не афиширую. Правда, у нас я считаюсь везучим среди переписчиков. Но ввиду скромного образа жизни, который я веду, почти не отличаясь от того, как живет у нас большинство занимающихся хоть каким-нибудь делом (разумеется, за исключением иешиботников с их неприкрытой нищетой на всю жизнь), никто и представить себе не может моего достатка.
Я так долго распространялся о нем лишь затем, чтобы убедить, пускай самого себя, что меркантильная сторона жизни
