Галоши против мокроступов. О русских и нерусских словах в нашей речи - Елена Владимировна Первушина
Французский язык стал ведущим иностранным языком в России с точки зрения Шишкова совсем недавно – при императрице Елизавете. Младшую дочь Петра одно время планировали отдать за одного из французских принцев. Этот проект не состоялся, но девочка, вообще очень способная к языкам, как и ее отец, успела выучить и полюбить французский. В угоду ей весь двор заговорил по-французски, и этот язык оставался «тайным языком» прежде всего придворных, а затем и аристократии на протяжении всего XIX века. Позже даже «дикая помещица» Коробочка будет жаловаться Чичикову, что мука теперь «больно не авантажная[102]». А Шишков еще в 1803 году называл в числе «обветшалых» иностранных слов, которые «прогнаны уже из большого света и переселились к купцам и купчихам»: «авантажиться» («искать выгоды»), «манериться», «компанию водить», «куры строить», «комедию играть». Сейчас некоторые из них покажутся нам устаревшими, зато другие за два века «прижились» в русском языке и не выглядят больше чем-то странным или чуждым.
Коробочка живет так, как жили русские помещицы в XVI и XVII веках, ведет по сути натуральное хозяйство, угощает заезжего гостя традиционными русскими блюдами: блинами, оладьями, скородумками[103], пряглами[104] и проч. Но в разговоре использует французские слова в русской переделке, сама этого не замечая. По-видимому, перспектива именно такого незаметного поглощения иностранных слов русским языком и неизбежная его при этом порча больше всего пугали Шишкова.
Он пишет о влиянии французов:
«Все то, что собственное наше, стало становиться в глазах наших худо и презренно. Они учат нас всему: как одеваться, как ходить, как стоять, как петь, как говорить, как кланяться и даже как сморкать и кашлять. Мы без знания языка их почитаем себя невеждами и дураками. Пишем друг к другу по-французски. Благородные девицы наши стыдятся спеть русскую песню. Мы кликнули клич, кто из французов, какова бы роду, звания и состояния он ни был, хочет за дорогую плату, сопряженную с великим уважением и доверенностью, принять на себя попечение о воспитании наших детей? Явились их престрашныя толпы; стали нас брить, стричь, чесать. Научили нас удивляться всему тому, что они делают; презирать благочестивые нравы предков наших, и насмехаться над всеми их мнениями и делами. Одним словом, они запрягли нас в колесницу, сели на оную торжественно и управляют нами – а мы их возим с гордостью, и те у нас в посмеянии, которые не спешат отличать себя честью возить их! Не могли они истребить в нас свойственного нам духа храбрости; но и тот не защищает нас от них: мы учителей своих побеждаем оружием; а они победителей своих побеждают комедиями, романами, пудрою, гребенками. От сего то между прочими вещами родилось в нас и презрение к славенскому языку; сие то есть причиною, что мы в нынешних сочинениях наших находим таковые и подобные сим о книгах толкования: „Слог нашего переводчика можно назвать изрядным; он не надут славянщизною, и довольно чист“».
Прежде всего адмирал винит в этом не только самих иностранцев, но и переводчиков, которые, зная иностранные языки, не знают своего родного: «Одни из них безобразят язык свой введением в него иностранных слов, таковых, например, как „моральный“[105], „эстетический“[106], „эпоха“[107], „сцена“[108], „гармония“[109], „акция“[110], „энтузиазм“[111], „катастрофа“[112] и тому подобных. Другие из русских слов стараются делать нерусские, как, например, вместо „будущее время“ говорят „будущность“; вместо „настоящее время“ – „настоящность“ и проч. Третьи французские имена, глаголы и целые речи переводят из слова в слово на русской язык; самопроизвольно принимают их в том же смысле из французской литературы в российскую словесность, как будто из их службы офицеров теми же чинами в нашу службу, думая, что они в переводе сохранят то же знаменование, какое на своем языке имеют. Например: „influance“ переводят „влияние“ и, несмотря на то, что глагол „вливать“ требует предлога „в“: „вливать вино в бочку, вливает в сердце ей любовь“, располагают нововыдуманное слово сие по-французской грамматике, ставя его по свойству их языка, с предлогом „на“: „faire l’influance sur les esprits“ – „делать влияние на разумы“. Подобным сему образом переведены слова: „переворот“, „развитие“, „утонченный“, „сосредоточить“, „трогательно“, „занимательно“ и множество других».
Шишков иронизирует: «Затруднение встретится в том единственно, что не знающий французского языка, сколько бы ни был силен в российском, не будет разуметь переводчика; но благодаря презрению к природному языку своему, кто не знает ныне по-французски? По мнению нынешних писателей, великое было бы невежество, нашед в сочиняемых ими книгах слово „переворот“, не догадаться, что оное значит revolution, или по крайней мере revolle. Таким же образом и до других всех добраться можно: „развитие“ – developement; „утонченный“ – raffiné, „сосредоточить“ – concentrer; „трогательно“ – touchant; „занимательно“ – interessant и так далее. Вот беда для них, когда кто в писаниях своих употребляет слова: „брашно“[113], „требище“[114], „рясна“[115], „зодчество“[116], „доблесть“, „прозябать“[117], „наитствовать“[118], и тому подобные, которых они сроду не слыхивали, и потому о таковом писателе с гордым презрением говорят: он педант, провонял славянщиною и не знает французского в штиле „элегансу“».
В другом месте: «Некоторые имена принимают без перевода и делают из них глаголы, как, например, „энтузиазм“ – „энтузиаствовать“; „гармония“ – „гармонировать“; „сцена“ – „быть на сцене“, „выходить на сцену“ и пр.»
Вы сами можете судить о том, сколько из этих слов прижились в русском языке и от скольких нам придется избавиться, если мы захотим очистить его, воспользовавшись «расстрельным списком» Шишкова. И сколько из рекомендуемых им слов можно было бы использовать в нашей повседневной жизни или хотя бы в повседневной жизни начала XIX века.
А впрочем, не только французские заимствования не нравились Шишкову, но и (как уже упоминалось выше) некоторые греческие, если они попадали в наш язык не в то время и не тем путем (то есть не через церковнославянский язык). Например, он предлагал заменить слово «аристократия»[119] словом «вельможедержавие», ведь слово «вельможа» составлено из славянских корней и должно быть каждому русскому понятно без перевода: «В названии «вельможа» представляются мне многие понятия совокупно: слово „вель“ (от „велий“) напоминает мне о изяществе, величии; слово „можа“ (от „мощь“ или „могущество“) изображает власть силу. Француз назовет cиe grand Seigneur, немец grosser Herr, и оба двумя своими словами не выразят
