Галоши против мокроступов. О русских и нерусских словах в нашей речи - Елена Владимировна Первушина
Которым малый вещи знак
Являет естества устав,
Вы знаете пути планет[84];
Скажите, что наш ум мятет?
Что зыблет ясный ночью луч?
Что тонкий пламень в твердь разит?
Как молния без грозных туч
Стремится от земли в зенит[85]?
Как может быть, чтоб мерзлый пар
Среди зимы рождал пожар?
Там спорит жирна мгла с водой;
Иль солнечны лучи блестят,
Склонясь сквозь воздух к нам густой;
Иль тучных гор верхи горят;
Иль в море дуть престал зефир[86],
И гладки волны бьют в эфир[87].
Сомнений полон ваш ответ
О том, что окрест ближних мест.
Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших дале звезд?
Несведом тварей вам конец?
Кто ж знает, коль велик Творец?
Мы видим, что заимствованных слов тут совсем немного, но если бы их не было, исчезли бы и идеи, связанные с ними – идеи европейской философии и естествознания XVIII века, и стихи утратили бы важную часть своего содержания. А собственно «церковнославянское» слово лишь одно – «естество», оно является калькой греческого слова φύσις («природа»), о чем Ломоносов, изучавший греческий язык, разумеется, прекрасно знал. А если уж высокому стилю иноязычные слова не помеха, то тем более они уместны в остальных родах речи.
«Беседа любителей русского Слова». Кого хвалил мурза Державин и что бранил адмирал Шишков
Ломоносов успел написать оду на бракосочетание великого князя Петра Федоровича и великой княгини Екатерины Алексеевны, и оду на восшествие на престол Петра Федоровича и «купно на новый 1762 год», и даже оду императрице Екатерине Алексеевне в новый 1864 год. Но настоящим придворным певцом Екатерины Алексеевны был Гавриил Романович Державин. Это он в стихах стал называть ее именем Фелица[88], тем псевдонимом, которым Екатерина наградила себя сама в написанной для внука «Сказке о царевиче Хлоре[89]». Позже в своем переводе знаменитой оды Горация Державин писал о своих заслугах:
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
С сердечной простотой беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
Державин был при императрице не только «придворным поэтом», но и секретарем «у принятия прошений», а позже – сенатором, что позволило ему написать о себе:
Хотя б я с пленных снял железы,
Закон и правду сохранил,
Отер сиротски, вдовьи слезы,
Невинных оправдатель был.
И далее…
Пусть тот, кто с большим дарованьем
Мог добродетель прославлять,
С усерднейшим, чем я, стараньем
Желать добра и исполнять,
Пусть тот, не медля, и решится, —
И мой кумир[90] им сокрушится.
Я рад отечества блаженству:
Дай больше, небо, таковых,
Российской силы к совершенству,
Сынов ей верных и прямых!
В конце этого стихотворения Державин просит:
А ты, любезная супруга!
Меж тем возьми сей истукан[91];
Спрячь для себя, родни и друга
Его в серпяный твой диван;
И с бюстом[92] там своим, мне милым,
Пред зеркалом их в ряд поставь,
Во знак, что с сердцем справедливым
Не скрыт наш всем и виден нрав.
Что слава! – Счастье нам прямое
Жить с нашей совестью в покое.
Это очень точное описание интерьеров в доме Державиных. «Серпяный… диван» – это большой мягкий диван[93] в маленькой гостиной петербургского дома Державиных на Фонтанке (дом был фактически загородным, так как по Фонтанке проходила в XVIII веке границе города, и строился именно как загородная усадьба, окруженная небольшим садом и огородом).
Два окна комнаты выходили в сад, между ними перед большим зеркалом на столике стояли мраморные бюсты Гавриилы Романовича и его любимой жены Катерины Яковлевны работы Ж.-Д. Рашетта. Диван закрывал балдахин из белой кисеи на розовой подкладке. На задней стене висело еще одно большое зеркало, и многократные отражения создавали иллюзию бесконечного пространства.
Диван был любимым местом послеобеденного отдыха хозяина дома; наверное, тому легко было, раскинувшись на мягком ложе, воображать себя мурзой[94]. (Так как Фелица в сказке Екатерины, несмотря на свое европейское имя, была царицей «киргиз-кайсацкия орды», то и Гавриил Романович в своих полушутливых стихотворных посланиях называл себя «мурзой Державиным» («Послание мурзы», «Видение мурзы»).
Но почему диван серпяный? В XVIII веке так называли льняную ткань из нитей редкого переплетения, которые выглядели как маленькие квадратики. В XXI веке так стали называть строительную клейкую ленту с подобным узором.
Сюда на диванчик приглашал Державин дорогих гостей:
Сядь, милый гость! здесь на пуховом
Диване мягком отдохни;
В сем тонком пологу перловом[95]
И в зеркалах вокруг усни;
Вздремли после стола немножко,
Приятно часик похрапеть:
Златой кузнечик, сера мошка
Сюда не могут залететь.
Случится, что из снов прелестных
Приснится здесь тебе какой;
Хоть клад из облаков небесных
Златой посыплется рекой,
Хоть девушки мои домашни
Рукой тебе махнут, – я рад:
Любовные приятны шашни,
И поцелуй в сей жизни – клад.
* * *
В гостеприимном почти загородном доме Державина часто собирались члены общества «Беседа любителей русского слова». «Мы четверо, а именно Державин, Муравьев, Хвостов и я, – установили для чтения вечера и в назначенные дни съезжались по очереди друг к другу. Некоторые другие любители русского языка присоединились к нашему обществу, и мы провождали время с пользою и приятностью», – рассказывает один из основателей общества – А. С. Шишков.
А Николай Иванович Гнедич, первый переводчик на русский язык гомеровой «Илиады», хоть и являлся близким другом директора Публичной Библиотеки А.Н. Оленина, друга Державина, но все же был приглашен вступить в «Беседу» как сотрудник, а не полноправный член. Обиженный, он писал поэту Капнисту 2 января 1811 г.: «У нас заводится названное сначала Ликей, потомъ Атеней и наконец Беседа – или общество любителей Российской словесности. Это старая Российская академия, переходящая в новое строение; оно есть
