Карбарн Киницик - Стивен Эриксон Кузница Тьмы
И потому он не видит ничего, чего не видел бы раньше, и не увидит ничего нового, пока смерть не унесет его, окончив - к облегчению - утомительное свидетельствование мерзостей и бестолковой суматохи.
Открыв дверь над головой, он вылез на пропеченную солнцем, лишенную тени крышу. Даже одиночество - иллюзия. Грохот разговоров, жизни, толпящиеся теперь в призрачных воспоминаниях; голос разума бормочет без остановки, терзая даже во сне. Так легко вообразить, будто Цитадель внизу стала продолжением хаоса, что жрецы ищут веру, как крысы ищут зерно, а крысоловы крыс, что лжецы лелеют свои посевы в тускло освещенных, переполненных амбициями комнатках. Что фуражиры выцеживают слухи из сквозняков, развешивая в воздухе сети.
Если история пронизывает настоящее, сама ее неуправляемость обрекает игроков на возрастающее смущение. Никакие посулы грядущего не оказываются в досягаемости, не разрешаются чем-то солидным или реальным; никто не строит мостов через пропасти.
Он смотрел на вьющуюся по Харкенасу реку и видел метафору настоящего - едва ли это можно назвать оригинальным воззрением... но для его глаз река переполнена свыше всякой меры плывущими и тонущими, трупами и теми, что еще молотят руками - и все кружатся и пропадают в непредсказуемых потоках. А мосты в грядущее, туда, где обитают равенство, надежда и полнейшая гармония жизни, высоко висят над головами - смертному не дотянуться. И слышится вой, поток несет массы мимо очередного моста, в тень и из тени.
По этим теням, несущественным как обещания, нельзя ходить. На тень не обопрешься, за тень не ухватишься. Они всего лишь преходящие аргументы в споре света и тьмы.
Он мог бы броситься с башни. Мог бы шокировать невинных незнакомцев во дворе или на улице, или даже на мосту в Цитадель. Или кануть в глубины Дорсан Рил. Конец жизни посылает волны среди остающихся. Высокие или низкие... но в общей схеме истории едва ли заметные.
"Все мы интерлюдии истории, вздохи на бегу. Когда мы уходим, вздохи присоединяются к хору ветра.
Но кто слушает ветер?"
Историки, давно решил он, столь же глухи, как все прочие.
"Уставшая от жизни душа ищет горького исхода. Но в миг исхода душа тоскует по прошлому и становится пленницей полного сожалений настоящего. Изо всех концов я предпочту падение в реку. Каждый раз, всегда предпочту реку.
И, может быть, однажды я пройду по теням".
Он перевел взгляд на дым, что покрывал дальний лес - на гнусные колонны, вздымающиеся в небо уродливыми, согнутыми бурей стволами. Ветер леденил ползущие по щекам слезы, ветер предлагал ему осушить тысячи глотков воздуха.
Он думал о разговоре, от которого только что сбежал. Там, далеко внизу, в свете лампад. Свидетель, умеющий обдумывать лишь задним числом. Манера всех историков, проклятых наблюдать, находя и отражая смыслы. Такая позиция дает чувство превосходства, посвящает в орден холодных и отстраненных. Однако он знает, это горький самообман испуганного глупца: думать, будто тебя не заставят рыдать или истекать кровью, не отнимут жизнь, кинув в одичавший от ярости поток.
"Есть тысяча решений, только протяни руку; но нас покинула воля, и не побуждение, ни угроза ее не вернут".
- Мы потеряли треть братьев и сестер, - заявил Кедорпул, входя в комнату, и качнулись огоньки свечей от звука его слов. Разумеется, никакое это не знамение.
За ним вошел Эндест Силанн, выглядевший слишком юным для всего серьезного.
Верховная жрица Эмрал Ланир казалась чем-то одержимой. Лицо ее вытянулось, окруженные синевой глаза запали. Власть титула и преимущества высокого положения пропали вместе с верой; каждый жрец и каждая жрица, перебегая к Синтаре, словно наносили ей персональный предательский удар.
- Ее позиция, - сказал Кедорпул, и глазки на круглом лице смотрели сурово, - не на стороне отрицателей. В этом можно быть уверенным.
Райз Херат все еще мысленно сопротивлялся физическому преображению детей Матери Тьмы, рождению Андиев, пятном расползавшемуся по избранным. Ночь уже не ослепляла, не скрывала от взоров ничего. "Но мы всё ещё ходим на ощупь". Он всегда полагал себя хозяином тела... если не упоминать случайности болезней и ранений, которые могут проявиться в любой миг. Он не ощутил прикосновения ладони Матери, но не было сомнений - она его пометила. Выбора нет. "Но теперь я знаю, что это неправильно. Многие бегут от ее благословения".
Эмрал не ответила на слова Кедорпула. Жрец откашлялся и продолжил: - Верховная жрица, разве это уже не война трех вер? Нам ничего не известно о намерениях Синтары. Похоже, она ставит себя в оппозицию всем, но это вряд ли назовешь сильным ходом.
- И, возможно, ей осталось недолго, - сказал Эндест Силанн.
Взгляд Эмрал скользнул по аколиту, словно не узнавая. И тут же она отвела глаза.
Кедорпул посмотрел на Райза, словно ища помощи: - Историк, что вы думаете обо всем этом?
"Мысли? Какой в них прок?" - Синтара ищет убежища в Легионе Урусандера. Но я гадаю, искренне ли они ее приветили? Не мешает ли она их целям?
Кедорпул фыркнул: - Разве они и так всё не смешали? Бить по беднякам, чтобы бросить вызов знати - что может быть нелепее? - Он снова посмотрел на Эмрал. - Верховная жрица, говорят, они нападают на отрицателей во имя Матери Тьмы. Она ведь должна отвернуть притязания?
Кажется, Эмрал поежилась. Дрожащими руками оттащила стул от занимавшего почти всю комнату стола и села, словно устав от собственного молчания. Заговорила далеко не сразу. - Вера в необходимость веры... Я думаю... - она оглянулась, встретившись глазами с историком, - только это у нас и есть. И было.
- Мы изобретаем богов? - спросил Райз. - Нет вопросов, эту богиню мы изобрели. Но, как можно видеть по лицам окружающих - и в зеркалах - вера пометила нас. Вот и доказательство ее силы.
- Ее ли силы? - пробормотала Эмрал.
Кедорпул шагнул вперед и встал перед жрицей на колено. Ухватился за ее левую руку, крепко сжав. - Верховная жрица, сомнения - наша слабость, их оружие. Нам нужна решимость.
- У меня ее нет.
- Тогда нужно смастерить ее собственными руками! Мы отныне Дети Ночи. Неведомая река разделила Тисте, мы упали по эту и по ту сторону. Нас рассекли надвое, верховная жрица, и нужно найти смысл.
Она оглядела его покрасневшими глазами. - Найти смысл? Не вижу смысла, кроме самого разделения, рваной линии между кляксой и белизной пергамента. Посмотри на историка и увидишь истину моих слов, тоску, ими внушаемую. Как мне отвечать на потери? Огнем и зверским рвением? Внимательно погляди на Мать Тьму и узришь путь, ею избранный.
- Он неведом никому из нас, - возразил Кедорпул.
- Речной бог отдал священные места. Воды рождения отступили. Между нами нет войны воли. Синтару не отогнали, но она сбежала сама. Мать Тьма ищет мира и никому не будет бросать вызов.
Кедорпул отпустил ее руку, встал. Сделал шаг назад, и другой, пока попытку к бегству не пресекла стена с гобеленом. Он не сразу нашел слова. - Без вызова нас ждет лишь сдача в плен. Мы так легко побеждены, верховная жрица?
Поскольку Эмрал не отвечала, Райз сказал: - Берегитесь легкой победы.
Эмрал остро глянула на него: - Галлан. Где он, историк?
Райз пожал плечами: - Превратился в призрак и бродит невидимо. В подобные времена не надобны поэты. Поистине его среди первых повесили бы на пике, звучно спорить с воронами.
- Словами войны не выиграть, - заявил Кедорпул. - А теперь Аномандер покидает город с братьями. Легион Хастов во многих лигах к югу. Хранители съежились на Манящей Судьбе. Знать не волнуется, словно она выше разрушения и разлада. Где наш порог, какой именно шаг врага станет недопустимым? - Говоря, он уже не умолял Эмрал глазами. Райз понял: жрец разжаловал ее, видя в верховной жрице слабость и не прощая ей слабости. Нет, говоря, он пожирал глазами самого историка. - Таково наше проклятие? Мы живем во времена равнодушия? Думаете, волки отступят, если увидят лишь слабость?
- Волки верны своей натуре, - ответил ему Райз. - А равнодушие поражает любые времена, жрец. Наш рок - потребность действовать, когда уже поздно. Тогда мы рвем и мечем, чтобы оправдаться. Лупим себя по лбу, проклиная равнодушие - никогда не свое - или громко клянемся, будто ничего не знали. Явная ложь. Старухи метут улицы, могилы вырыты ровными рядами, а мы торжественно взираем друг на друга, разоблаченные и ни на что не способные.
Взгляд Кедорпула стал жестче. - И ты советуешь сдаться? Историк, ты насмехаешься над своими же уроками, делаешь их бесполезными в наших глазах.
- Прошлые уроки заслуживают насмешек, жрец, именно потому, что их никто не выучил. Если они "бесполезны", то вы мало что поняли.
Круглое лицо жреца потемнело от гнева. - Болтаем и болтаем - пока бедные жители округи гибнут под клинками и копьями! Наконец я понял, кто мы - мы, прячущиеся в этой комнате. Ты, историк, должен знать таких! Мы - бесполезные. Наша задача - стенать и бормотать, закрывая глаза дрожащими руками, и оплакивать потерю прежних ценностей. Когда же не останется никого другого, нас, будто слизней, раздавят марширующие ноги!
