Беззаветность исканий - Лев Соломонович Айзерман
— Тарковский говорит нам, что у человека не может быть иных мерок, кроме мерок человеческих, земных.
— В прологе перед нами самая настоящая Земля. Мы видим дом, лес, озеро, лошадь. Идет дождь, он мочит яблоко, мочит осу. Все это так близко, так знакомо. Все это наше, земное. Смысл жизни заключается в том, чтобы познать себя здесь, на земле, чтобы понять и осознать свое, земное, а потом уже что-то нести обитателям других планет. И в эпилоге Океан как бы награждает Криса за его страдания, за его раскаяние, создает ему образ маленького кусочка родной земли, как бы говоря ему: «Здесь узнай и найди себя. Именно здесь смысл твоих поисков. Дорожи своей совестью».
— Это стало для меня главной темой фильма: человеку нужен человек, не просто сотрудник, а друг, понимающий, любящий и верный. И вместе с любовью к людям через весь фильм проходит любовь к земле, к природе во всех проявлениях и верность этой любви. И от этого героями ленты становятся лошадь, собака, пруд, ненавязчиво вошедшие в настроение и ритм картины. Фильм несет светлую веру в человека, в его связь с природой, со всем человечеством. Жизнеутверждающе звучит в нем нота добра и любви.
— Фильм не научно-фантастический, а философский. Фильм не столько о будущем, сколько о настоящем — о человеческих отношениях, о гуманности, о духовной выносливости, и еще о том самом сокровенном, чем наделяет нас природа, — о человечности.
Углубляя эти первые впечатления, спрашиваю учеников, в чем суть конфликта между Крисом Кельвином и Сарториусом.
— Конфликт Криса и Сарториуса — это конфликт человека, не потерявшего свои основные человеческие качества: умение любить и ненавидеть, грустить и радоваться, с человеком, утратившим все это, с человеком, для которого наука заслонила все человеческое, который, в сущности, превратился уже в очень умного робота, не способного чувствовать и переживать.
— Для Сарториуса результаты исследования превыше всего. Крис Кельвин не потерял человеческой гуманности и не может жертвовать всем для науки.
— Исследования выполняются для науки, но наука призвана служить людям. Грань дозволенного существует и в науке, и нельзя переступать ее границы. Сарториус потерял чувство этой грани, для него все средства хороши, если они действуют во имя науки. Сарториус теряет человеческие качества, остается холодный расчет, жестокость, бесчувствие к чужим страданиям. Для него наука, познание, работа на «Солярисе» — самоцель.
Суть главного конфликта фильма осмыслена точно.
Для Сарториуса существует только одно — познающий Разум. И над ним не может быть никакого морального контроля. Чувства, совесть, гуманизм — все это отношения к познанию, науке совершенно не имеет. Больше того, мешает ей, противостоит ей. «Человек обречен на познание. Все остальное блажь», — говорит он.
Океан Соляриса материализует воспоминания землян, причем не просто воспоминания о прошлом, а такие воспоминания, которые они стараются упрятать подальше в глубины души от самих себя. Образы памяти, облеченные Океаном Соляриса в плоть, предстают как воплощение совести, как зов ее и укор. Среди этих материализованных фантомов — Харри, жена Криса Кельвина, брошенная им и покончившая с собой. И сейчас она рождает в Кельвине терзания совести, воскрешает в нем все лучшее, человеческое, что в нем было, и пробуждает в нем истинную любовь.
Для Сарториуса же Харри — копия, матрица человека, и ее нужно убрать любой ценой, чтобы не отвлекаться от эксперимента, чтобы не мешала она познанию. Убрать во имя науки, во имя торжества познающего Разума.
Но для Кельвина избавиться от Харри — это значит избавиться от нравственной памяти, от укоров совести, от любви, от человечности, от всего, что чуть не было им утрачено и что так мучительно обретается вновь. Для Кельвина нет такой научной задачи, нет такого познания, в жертву которому можно было бы принести Совесть, Нравственность.
«Для него, — как хорошо сказал летчик-космонавт Георгий Гречко, — правота техническая не равна человеческой».
Фильм Тарковского о торжестве нравственности, совести, человечности. Он о тех безусловных ценностях, которые человечество должно сохранить и без которых развитие всепознающей мысли может обратиться во зло. Этот фильм о будущем обращен к нашим дням, он утверждает необходимость идейности, совестливости, гражданской ответственности, нравственности как важнейших духовных первооснов науки, техники, всей современной жизни. И в этом его гуманистический пафос.
«Эпоха НТР,— писал недавно на страницах «Правды» Даниил Гранин,— эпоха сложных систем, сложных ситуаций, где больше надо раздумывать над своими поступками... Разве сегодня не существует вопроса, зачем человек живет, к чему стремится, что он, один человек, может в этом мире? Думается, что именно новые научные знания, машины, космос — все то, что мы вкладываем в довольно расплывчатое и тем не менее необходимое понятие «НТР», — все это заставляет, как никогда раньше, остро задаваться извечным вопросом о смысле человеческого бытия».
ТОЛЬКО ОДИН РАЗ
Не знаю, как горел бы жар
Моей привязанности кровной,
Когда бы я не подлежал,
Как все, отставке безусловной.
Тогда откуда бы взялась
В душе, вовек не омраченной,
Та жизни выстраданной сласть,
Та вера, воля, страсть и власть,
Что стоит мук и смерти черной.
Александр Твардовский
1
В последние годы часто и справедливо сетуют на инфантильность наших старшеклассников, на их несколько замедленное гражданское созревание. Естественно, что дело здесь не только в школьном преподавании. Но не состоит ли одна из причин инфантилизма в том, что мы слишком мало говорим с детьми своими о вечно мучительных вопросах бытия?
Помните споры Онегина и Ленского?
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду,
Все подвергалось их суду.
Или размышления Пьера Безухова: «Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?»
Часто ли все это рождает споры, влечет к размышлению, подвергается суду нашему и наших детей на уроках или дома? Особенно — «гроба тайны роковые»? Не могу не согласиться с тем читателем «Комсомольской правды», который написал в редакцию: «Мы ханжески боимся говорить и даже думать о «страшной теме», т. е.
