Юрий Левада - Ищем человека: Социологические очерки. 2000–2005
Парадокс агрессивности
Как уже отмечалось, существование чувств озлобленности, агрессивности в 2003 году отмечают реже, чем четырьмя годами ранее, и еще реже респонденты признаются в их наличии у себя. Сейчас агрессивности чаще всего сопутствуют усталость, отчаяние, а также зависть (как «у других», так и «у себя»). Чаще всего (25 %) отмечают агрессивность «у других» 50-летние, реже всего – самые молодые, до 20 лет (9 %).
Но если рассмотреть реакции носителей различных общественных настроений на одну актуальную и острую проблему – отношение к приезжим «с Юга», получим картину несколько неожиданную и довольно однообразную. Наиболее распространенными оказываются в среднем подмеченные «у других» чувства раздражения (25 %) и неприязни (27 %) к мигрантам, реже упоминается страх (6 %); почти половина (44 %) никаких особых чувств не испытывает. Примечательно, пожалуй, что в этом пункте практически почти незаметны отличия в оценках чужих и собственных настроений («свои» чувства в тех же терминах описывают 23 %, 28 %, 4 % и 43 % соответственно). Признающие, что у них окрепли собственные чувства ожесточения, агрессивности, чаще других отмечают раздражение (38 %) и неприязнь (36 %) к чужакам. Примечательно другое: носители иных настроений в данном случае не слишком отличаются в описании своих эмоциональных установок. Скажем, из тех, кто отмечает у себя усталость, безразличие, о раздражении и неприязни говорят 31 % и 30 %, из отчаявшихся – 31 % и 35 %, из обиженных – 32 % и 31 %, из одиноких – 34 % и 27 %. Ненамного лучше и чувства тех, кто собственные переживания описывает скорее позитивно: так, из носителей «надежды» раздражение и неприязнь к приезжим испытывают 23 % и 28 %, «чувства собственного достоинства» – 23 и 29 %, «свободы» – 25 и 26 %, «уверенности» – 22 и 23 %. Короче говоря, если не две трети, то более половины или почти половина выражают свои переживания в связи с массовой миграцией «чужих» в резко негативных терминах, – но не связывают такие установки с ожесточением, агрессивностью. Объяснить последнее можно, видимо, массовым характером и привычностью враждебных (как известно, действующих и на официальных уровнях) установок в отношении «чужих». Кроме того, в общественном мнении такие реакции, скорее всего, расцениваются как защитные по отношению к «коренному» большинству населения.
Примерно такую же расстановку акцентов можно отметить и в отношениях к носителям нетрадиционных или отклоняющихся типов поведения [56] . Склонные выносить самые суровые «приговоры» девиантам не усматривают у себя агрессивности. Так, из высказавшихся за «ликвидацию» проституток отметили у себя рост агрессивности лишь 5 %, надежды – 37 %; из предложивших аналогичную кару гомосексуалистам признали рост агрессивных чувств 6 %, надежды – 34 %; из готовых уничтожать сектантов – соответственно 7 % и 35 %.
Чего боимся
Сравнительные данные по трем последним волнам исследования (в 1989 году вопрос о страхах не ставился) позволяют видеть снижение общего уровня тревожности как по сравнению с посткризисным 1999 годом, так и с 1994-м (табл. и).
В тревожном 1999-м опрошенные в среднем чаще высказывали опасения в отношении безработицы и возврата к массовому террору, но также – очевидно, под влиянием общей атмосферы – в отношении вечных проблем болезней, смерти. А в оптимистически успокоенном 2003-м заметно реже стал упоминаться страх не только перед социальными бедствиями (безработица, война, насилие, криминал, произвол власти), но и перед несчастьями естественного порядка – стихийными бедствиями, болезнями. Налицо еще одно подтверждение методологически значимого феномена: наличие или отсутствие определенной эмоционально отмеченной оценки – это отнюдь не непосредственная реакция на конкретный раздражающий фактор, но скорее рамка восприятия подобных факторов.Таблица 11.
«Боитесь ли Вы и в какой мере…»
(средняя оценка по пятибалльной шкале)Дополнение: взгляд «со стороны»
Все рассмотренные выше показатели общественных настроений были получены в результате оценки респондентами собственных эмоционально окрашенных установок. При иной постановке вопросов, когда респондентам предложено было оценить как бы со стороны (квазиэкспертным методом) динамику настроений в стране, «у других», результаты оказываются существенно иными.Таблица 12.
«За последние четыре года в России стало больше или меньше…»
(Январь 2004 года, N=1600 человек, % от числа опрошенных)Таким образом, при взгляде «со стороны» респондентам представляется, что в стране стало меньше радости (41:47), уверенности (42:48), порядка (32:58), но больше таких явлений, как свобода (52:33) и страх (56:31).
«Больше радости» и «больше уверенности» усмотрели только в среде молодежи до 30 лет. Лишь самым юным, до 20 лет, кажется, что в стране стало больше порядка и меньше страха. Единственная позиция в списке, относительно которой во всех возрастах однородное распределение мнений, – стало «больше свободы» (в самой младшей группе так считают 62 % против 19 %, в самой старшей – 49 % против 33 %).
По опыту многих исследований за ряд лет известно, что собственное положение, как и собственные настроения, опрошенные обычно оценивают заметно лучше, чем соответствующие показатели у других, в своем городе, районе, в стране. Точнее говоря, при оценке собственной и «чужой» ситуации у человека действуют различные рамки восприятия (в социологической терминологии – рамки соотнесения или координат, frames of reference). «Чужое» хуже не только потому, что «дальше» от непосредственно личной проблемной ситуации, но также и потому, что видится через иную «оптику» (в значительной мере через инструменты массовой информации). Эти часто используемые соображения пригодны для объяснения ряда отмеченных выше феноменов – того, что при росте массового «собственного» оптимизма преобладает мнение о том, что радости в стране стало меньше, а страха – больше. Не требует особых пояснений ситуация, когда те, кто чаще отмечают рост радости, чаще видят и рост свободы. Но для того чтобы понять, как соотносится как будто общепризнанный рост «свободы» с доминирующим представлением об уменьшении «порядка», видимо, нужно принять во внимание содержание самих этих понятий в общественном мнении. Оказывается, что отметившие «определенно больше» свободы в стране соотношение мнений о росте и падении порядка представляют как 30:67, а у отметивших уменьшение свободы в стране такое соотношение еще резче – 11:85. Скорее всего, дело в том, что сама «свобода» и в данном случае – ранее об этом шла речь применительно к понятию «свободного человека» – часто воспринимается как возможность действовать без каких-то ограничений («свобода от…»), вне установленного «порядка».Подводя итоги изложенным выше соображениям, следует признать недостаточной, а то и просто неверной употребительную трактовку показателей общественных настроений только как некоего «эмоционального фона» или «эмоционального баланса» в социальных процессах. Скорее всего, это показатели распространенных, принятых в обществе или определенных социальных группах, общественных установок, т. е. обобщенных и нормативно значимых ожиданий. Такие установки определяют рамки массового восприятия событий, социальных институтов, деятелей. Общественные настроения – это не текущие эмоциональные состояния множества людей, а значимая для деятельности этих людей « настроенность » на определенное восприятие и оценку социальных фактов. Фигурально выражаясь, общественные установки задают не просто «фон», а скорее «тон» общественного мнения (который и делает его «музыку», придает значение совокупности изменчивых фактов). Этот «тон» изменяется медленнее, в других масштабах времени по сравнению с текущей обстановкой, поэтому в общественном мнении привычные стереотипы восприятия явлений или лиц могут сохраняться как бы вопреки очевидности. Динамика общественных настроений российских граждан на протяжении четырех волн исследований по рассматриваемой программе дает обширный материал для анализа процессов такого типа.
О «большинстве» и «меньшинстве»
Предварительные замечания: категории фиктивные и функциональные
При интерпретации данных изучения общественного мнения самым простым и тривиальным представляется сопоставление позиций «большинства» и «меньшинства»: большинство поддерживает, возражает, доверяет, не одобряет и т. д.; меньшинство, соответственно, придерживается противоположных мнений. Тем самым исследуемая совокупность как бы заведомо разделяется на две обособленные части, которым приписываются определенные свойства, предпочтения, установки и пр. – т. е. происходит конструирование своего рода макросубъектов социальной деятельности. Между тем опыт показывает искусственность и даже опасность такой конструкции, способной вводить в заблуждение как исследователей, так и практических пользователей получаемых данных.
