Владимир Макарцев - Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России
Сословные отношения существовали и до Петра, но не в виде закона, а в виде обычая, который, в частности, был изменен Уложением 1649 года с целью закрепощения крестьян («А отдавати беглых крестьян и бобылей из бегов по писцовым книгам всяких чинов людем без урочных лет»[634]). Петр по аналогии с крестьянами «закрепил» к обязанностям и дворян, законодательно оформив сословную систему. Однако, перейдя в правовое поле, она не ушла из обычая, сохранив двойственный характер.
Большевики, наоборот, исключив сословия из правового поля, вернули их обратно в область обычая, потому что на самом деле отменили только высшее сословие, столкнувшись при этом с острой необходимостью социальной мобилизации низшего. Чтобы выжить, всем, кроме эксплуататоров. Вопрос об их выживании после восьми месяцев счастливого пребывания в «демократии» уже не стоял на повестке дня.
Юридически экспроприация высшего сословия, начавшаяся еще весной 1917 года, была закреплена сначала большевистским «Декретом о земле», а потом «Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа» и Конституцией 1918 года, в которую «Декларация» вошла как составная часть. Однако изъятием частной собственности и отставкой «эксплуататоров» от рычагов государственного управления дело не ограничилось, их лишили и гражданских прав. Так, статья 65 Конституции «лишила права избирать и быть избранным лиц, прибегающих к наемному труду с целью извлечения прибыли; лиц живущих на нетрудовые доходы (проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т. п.); частных торговцев, торговых и коммерческих посредников; монахов, служителей различных религиозных культов; служащих и агентов бывшей полиции, жандармов, охранников, а также членов царствовавшего в России дома».[635]
Нам сегодня не понять, причем тут монахи, они-то уж точно не эксплуататоры. Даже с точки зрения марксизма монахи никак не могут быть капиталистами или буржуями, хотя бы потому, что у них нет ни средств производства, ни капитала, нет и наемных работников, наконец, они не могут иметь частной собственности (примерно то же самое можно сказать и о бывших полицейских). Но если посмотреть на них с точки зрения сословного неравенства, то станет понятно, что они, как и все служители религиозного культа, были представителями второго привилегированного сословия – духовенства («Свод законов о состояниях», ст. 2. п. 2.). Получается, что гражданских прав лишали не столько эксплуататоров, сколько тех, кто принадлежал высшему сословию, то есть не по «классовому» признаку, а по сословному.
Справедливости ради надо сказать, что такое развитие событий не входило в планы большевиков, они пошли на лишение «буржуазии» избирательных прав только под давлением обстоятельств, их заставила реальность в виде социального факта небывалого удельного веса, небывалой социальной тяжести, если рассматривать его как вещь в духе Э. Дюркгейма. Хотя еще со времен II съезда РСДРП теоретически они допускали такое развитие событий, когда, как говорил Г. В. Плеханов – противник большевиков, «революционный пролетариат мог бы ограничить политические права высших классов подобно тому, как высшие классы ограничивали когда-то его политические права».[636]
Несмотря на это, в полемике с К. Каутским В. И. Ленину пришлось буквально оправдываться в излишнем радикализме первых месяцев Октября. «В самом недалеком будущем, – считал он, – прекращение внешнего нашествия и довершение экспроприации экспроприаторов может… создать положение, когда пролетарская государственная власть изберет другие способы подавления сопротивления эксплуататоров и введет всеобщее избирательное право без всяких ограничений».[637]
Он верил, что при этих двух условиях будет именно так. Но мы-то с вами знаем, что было совсем по-другому. И знаем, почему – в этом месте интерпретация разошлась с реальностью!
Никто в 1917 году не знал, что было сломано Верховное «право завоевателя», а именно в этом была реальность. Исчезновение Верховного права привело к тому, что с установлением власти Советов – вполне демократических институтов низшего сословия, выяснилось, что они никоим образом не могут быть органами государственной власти, поскольку проводят на местах абсолютно непоследовательную и противоречивую «политику». Несмотря на то, что на момент III Съезда Советов сами Советы существовали почти год и были сформированы практически повсеместно по всей территории страны, уже весной 1918 года они превратились в мелкую разменную монету.
В деревне важнейшей функцией волостных Советов, – подчеркивала Т. В. Осипова, – было обеспечение населения хлебом и семенами. «Именно они были наиболее массовым звеном аппарата, осуществлявшего хлебную монополию государства. Результативность их продовольственной деятельности зависела не только от наличия хлеба в волости, но и от социального состава самих Советов. Но, как показывает анализ волостных документов тех лет, состав Советов часто сам определялся обеспеченностью населения хлебом. В 200 волостях четырех губерний промышленного района – Владимирской, Нижегородской, Тверской и Ярославской, наибольшую активность в проведении государственной политики проявляли Советы с высоким процентом рабочих в составе населения волости. Так, во Владимирской губернии 80 % волостных Советов признавали монополию на хлеб, в Ярославской – 50, Нижегородской – 43, Тверской – 22,6 %. В среднем 49 % волостных Советов промышленных губерний поддерживали продовольственную политику Советской власти. Но результативность их работы была невелика. На состоявшемся в марте 1918 г. Осташковском уездном съезде Тверской губернии делегаты 7 волостей говорили, что в деревне сильно влияние кулаков, из-за чего деревня не идет навстречу местным Советам: развита спекуляция, учет и реквизиции хлеба не проводятся, продукты распределяются “несправедливо, всем”. Сообщалось также, что Новинский волостной Совет сам поддерживает спекуляцию, а в Павлихинской волости голодная бессознательная масса, подстрекаемая кулаками, попами, помещиками, избила членов Совета, пытавшихся провести учет хлебных излишков. И лишь Пашутинский волостной Совет, поддерживаемый беднотой и крестьянами среднего достатка, произвел реквизицию хлеба у кулаков, и распределил его среди неимущих».[638]
Действительно, результативность невелика. Реальность показывала, что Советы были хороши для накопления протестного социального потенциала и взятия власти, но мало подходили на роль «вертикали власти», способной проводить единую государственную политику и решать, как говорил В. И. Ленин на VII Экстренном съезде РКП(б), «организационные задачи». Фактически они могли быть любыми – и левыми, и правыми, куда ветер дунет. Но ведь в стране голод и всеобщая разруха, заводы стоят, транспорт не работает, притом что примерно 15 % населения владеет значительными продовольственными и материальными ресурсами. Владеет и ожесточенно сопротивляется самым первым и несмелым попыткам Советов хотя бы переписать запасы зерна, поставить их на учет и перераспределить семенной фонд – наступала весна, пора сева.
Так, когда в Нижегородской губернии, в зажиточном селе Б. Мурашкино 200 «кулаков, торговцев и подкупленных ими лиц», окружив продотряд, устроили над ним расправу, руководитель отряда коммунист Павлов был убит. А в Татаро-Маклаковской волости Васильсурского уезда кулаки, сидевшие в Совете, сжигали декреты Советской власти. «Террором они подавили бедноту, расстреляв весной 41 человека и выгнав из села 10 семей. В марте произошли вооруженные выступления крестьян, противившихся учету хлеба, в селах Воскресенском, Левихе, Капустихе, Хвощевке, Шарголи и др. В Воскресенском крестьянами был разогнан уездный Совет. Сообщая в Наркомат внутренних дел о разгорающейся на почве голода борьбе в деревне, Нижегородский губисполком отмечал усиление кулаков и неорганизованность бедноты. Неспособность местных Советов добыть хлеб подрывает их авторитет, в настроениях масс заметен сдвиг вправо и рост неприязни к Советской власти, заключал губисполком».[639]
Лучшее, что мог в этих условиях сделать Нижегородский губисполком, это наложить на кулаков контрибуцию в 600 тыс. руб. и направить в село усиленный отряд для реквизиции хлеба.
В тот момент на террор отвечать террором не стали!
А как в этих условиях поступили бы вы, если, конечно, поступать по Справедливости (В. В. Путин, например, в менее драматичных ситуациях то тут, то там вводит «ручное управление», локально ограничивая свободный рынок)? Дали бы 70 % крестьян и всему городскому населению умереть с голода (порядка 100 млн человек) или запустили давно умерший рынок, когда спрос определяет предложение?
Спрос действительно был, и огромный, но ни товаров, ни денег не было, деньги совершенно обесценились. Временное правительство их столько напечатало, что они превратились в пыль, а производство рухнуло – минус 28,2 %.
