Виктор Шнирельман - «Порог толерантности». Идеология и практика нового расизма
Сегодня многие эксперты приходят к выводу о том, что современные расисты выбирают объект своей ненависти не столько по биологическим, сколько по культурным особенностям[147]. В то же время эксперты подчеркивают, что концепция или взгляды, даже если они относятся к культуре, религии и этничности, могут считаться расистскими в том, и только в том случае, если они содержат биологические коннотации[148] или «создают или воспроизводят структуры доминирования, основанные на эссенциалистских категориях расы»[149].
В то же время, как замечают французские исследователи, в бытовой и дискурсивной практике оказывается чрезвычайно трудно отделить «этническое» от «расового» именно в силу того, что люди склонны, во-первых, реифицировать и биологизировать культуру, а во-вторых, обращать внимание на этническое происхождение «Другого»[150]. Мало того, недавние опросы общественного мнения в ряде европейских стран показали, что люди нередко ассоциируют этничность с кровью, т. е. с расово-биологическим фактором. В этом дискурсе этническая группа представляется «расширенной семьей», и биология тесно сплетается с культурой[151]. В таком контексте этнические или этнорелигиозные группы могут восприниматься как «этнорасовые», и отношение к этническому меньшинству может включать расистские коннотации. Сегодня трактовка таких случаев нередко вызывает у специалистов споры. Ибо там, где одни видят лишь межэтническую или межрелигиозную напряженность, другие обнаруживают подспудный процесс расиализации соперничающих групп, однако, так как речь идет о мотивации предрассудков, собрать неопровержимые факты в пользу той или иной позиции оказывается необычайно сложно. В частности, это относится к оценке антииммигрантского законодательства. Иной раз «производство рас» было продуктом не столько откровенно расистских законов, сколько, напротив, аффирмативных действий, призванных облегчить жизнь этнорасовых меньшинств, как это отмечалось в США и Великобритании в 1970-х гг.[152]
Таким образом, расизм можно представлять в узком и в широком смысле. В узком смысле он связан с понятием «больших рас», и такой подход до сих пор господствует в США. В широком смысле под ним понимается биологизация лингвокультурных или религиозных общностей, что свойственно Европе. Именно последнее понимание расизма получает все большее распространение в современном мире, и именно в таком виде расизм существовал и существует в России. Поэтому в данной работе принято именно такое понимание расизма.
Глава 2
Расизм или расизмы?
Сегодня в литературе звучат предупреждения против автоматического использования американского подхода к проблеме расизма как универсального, так как в разных странах межрасовые отношения осознаются и развиваются по своей логике, исходящей из местного политического и исторического опыта[153]. В этой связи некоторые авторы говорят о необходимости различать разные расизмы[154]. Например, американский социолог Дэвид Голдберг выделяет пять конкретно-исторических форм расизма: американскую, палестинскую, бразильскую, европейскую и южноафриканскую[155]. Али Раттанси предельно расширяет этот подход, предлагая различать расизмы по особенностям аргументации. Но, понимая необычайную вариативность последней, он заявляет, что какие-либо попытки классифицировать разные формы расизма заранее обречены на неудачу[156].
В этой связи возникает вопрос об оценке двух популярных подходов. Один, типичный для афроамериканцев, говорит о том, что «лишь белые могут быть расистами»; другой отстаивается белыми, утверждающими, что «все расизмы равнозначны». Так, уместно упомянуть движение чернокожих сепаратистов («Нация ислама» в США, движение «Черного самосознания» в Южной Африке и пр.), верных эссенциалистскому представлению о расе и настаивающих на том, что расы должны жить раздельно и не смешиваться. Никакого расизма в этом они не видят, и в некоторых контекстах это способствует их солидарности с белыми расистами, выступающими под тем же лозунгом[157].
Решению этой дилеммы помогает сформулированное американским философом Лоуренсом Блюмом представление об асимметричности разных расизмов – как моральной, так и институциональной[158]. Все виды расизма морально ущербны, но в условиях демократии институциональный расизм, создающий правовые основы для дискриминации, заставляет возлагать ответственность прежде всего именно на доминирующее большинство. Ведь его расизм имеет гораздо более тяжкие последствия для своих жертв, чем ответный расизм со стороны меньшинств. С этой точки зрения убийство белыми черного по расовым мотивам лишний раз подчеркивает расовое доминирование белых и поэтому имеет более глубокий смысл, чем убийство белого черными. Что же касается институционального расизма, то в этом смысле расизм нынешних властей Зимбабве, направленный против местного белого населения, столь же порочен, как и белый расизм в отношении афроамериканцев или латинос в США. В то же время нельзя не признать, что исторически расовая теория и расовая идеология сложились в Европе и распространились по всему миру именно оттуда. И это должно накладывать на европейцев особую ответственность, и многие из них сегодня это хорошо сознают.
Разумеется, в расистском обществе расовое мировоззрение навязывается всему населению, включая и меньшинства. Однако у представителей меньшинств такой расизм имеет интериоризованный характер, тогда как институциональный расизм поддерживается именно доминирующим большинством и осуществляется от его имени[159]. При этом институциональный расизм подрывает классовое сознание и не позволяет трудящимся проявлять солидарность и отстаивать общие интересы независимо от расовых различий[160].
В то же время расизм, понимаемый как доминирование одной (расово)культурной группы над другой, был свойствен, разумеется, не одной лишь Европе; его можно обнаружить и в других регионах мира. Мало того, расизм, от которого страдала группа в прошлом, не создает у нее иммунитета против собственного расизма в отношении «Других». Э. Балибар с сожалением констатирует, что освободительный национализм нередко в случае победы, в свою очередь, превращается в национализм угнетателей[161]. А Пол Гилрой отмечает, что ужасы колониального прошлого нисколько не остановили самих африканцев от разрушительных гражданских войн и геноцида. Он также обращает внимание на то, что некоторые радикальные лидеры черного движения в США не чуждались тесных контактов с ку-клукс-кланом и разделяли многие фашистские представления, включая расовую идеологию[162]. Еще одним примером может служить современный ирландский расизм, направленный против новых иммигрантов. И это при том, что в прошлом сами ирландцы подвергались расистским нападкам как в Великобритании, так и в США. Это позволяло некоторым теоретикам ошибочно полагать, что ирландцы получили хорошую прививку от расизма[163]. Однако опыт показывает, что надежного иммунитета против расизма еще не найдено, причем этноцентризм меньшинства также может иметь разрушительные последствия, в особенности когда бывшее меньшинство становится большинством во вновь образованном государстве[164]. И некоторые специалисты с тревогой замечают, что идеология, институты и социальная практика, которые когда-то способствовали Холокосту, до сих пор сохраняют свое значение[165].
В Западной Европе расизм явился в своей архетипической форме и был следствием колониализма, тогда как его истоки в США связаны, по одним авторам, с эпохой рабства[166], а по другим, с урбанизацией, ростом культурной гетерогенности и стремлением к сегрегации конкурентов и ограничению их доступа к благам городской жизни (этот фактор сыграл большую роль также в Южной Африке и Австралии)[167]. Иными словами, в сложении расизма в Европе принципиально важную роль сыграл внешний фактор колониальной экспансии, а в США – внутренний, связанный с социальной дифференциацией. Поэтому если в США расизм традиционно имел дело с крупными человеческими общностями, выделявшимися по соматическим чертам, т. е. с «расами» как они представляются физическими антропологами, то в Европе на протяжении всего XIX в. многие интеллектуалы часто не делали никаких различий между «расой», «племенем» и «нацией»[168]. Например, еще французский антрополог Ж. Ваше де Ляпуж замечал, что «нации столь же реальны, как и расы, они тоже являются биологическими общностями»[169]. С тех пор во Франции принято связывать «расы» с отдельными культурно-языковыми группами, соответствующими «этносам» отечественной этнографии[170]. По словам современных французских авторов, даже при отсутствии прямых отсылок к «расе» ее вполне заменяют «этничность», «культура» или «происхождение», а «культурализация» с успехом заменяет «расиализацию»[171]. То же самое наблюдается и в современной Германии, где, отказавшись от расовой терминологии, люди с успехом воспроизводят связанные с ней смыслы, говоря об «этничности», «идентичности», «культуре» и «чужаках-пришельцах»[172].
