Дмитрий Герасимов - Мир без ценности. Дискурс отрицания
Главное же – если не в философии, то в реальной культурной и религиозной практике, мифологии (греческой народной религии) – безусловно сохранялось, составляя самую суть языческого «идолопоклонства», а именно непосредственное переживание природы как того, что и открывается только в переживании (внутреннем восприятии, ощущении, чувстве), а не в мысли, и независимо от мысли. Иначе говоря, понятие природы даже в греческой философии <как языческом богословии> неявно подразумевало ее безусловную положительную ценность, ибо именно ценность (в отличие от смысла) переживается: смысл мыслится, а ценность <только> переживается! Поэтому столь ненавидимое яхвизмом «идолопоклонство» язычников заключалось вовсе не в идеализации природы или наделении ее божественными чертами и т. п. (что связано с умственной рационализацией природы, к которой тяготел и сам яхвизм, пусть и в отрицательном смысле), а прежде всего в том, что составляет единственную и неповторимую сущность природы <до всякой возможной рационализации> – в ее бытии через ее переживание, или в «захваченности сущим», в терминологии М. Хайдеггера, полагавшего, что мы «никогда не схватим эти понятия в их понятийной строгости, если заранее не захвачены тем, что они призваны охватить. Этой захваченности, ее пробуждению и насаждению служит главное усилие философствования (курсив автора. – Д.Г.)»30! «Сущность» природы не в «круговороте веществ», «иерархическом порядке», или «самоорганизации неравновесных систем» (в духе современных медитаций И. Пригожина и синергетики), как и в любом ином смысле, а в ее само-ценности (как непосредственном переживании, говоря тавтологически, или опять же в терминологии М. Хайдеггера – «властвовании владычествующего», т.е. «природы»31), через которую она только и раскрывается для мысли как априори ей неподвластное и от нее не зависимое! Не случайно, по М. Хайдеггеру, основное значение «фюсис» – владычество в его властвовании: ««Фюсис» означает это неподвластное человеку и правящее им полновластие, правящее им и охватывающее его, человека, всегда уже изъяснившегося о нем»32.
Яхвист отрицает не столько человека «природного» как такого (как «добродетельного» дикаря античных циников, Ж.-Ж. Руссо или Л. Н. Толстого), а лишь то, что человек делает сам – по своей природе и «от себя» («без Яхве») – в силу той переживаемой самоценности природы, которая и составляет ее <независимую от смысла> сущность! Для правоверного последователя Яхве такое «естественное» (по самоценности как непосредственности переживания) отношение к природе уже само по себе является страшным грехом, настоящим богохульством и святотатством (отрицанием Яхве). Ибо «в отличие от греческой философии… для Израиля совершенство есть эсхатологическое представление», человеческому «же совершенству в историческом процессе места нет»33.
Снова повторим: важно не что мы мыслим или о чем говорим, а важно как мы это делаем – каков способ мысли, стоящий за нашими воззрениями и вытекающими из них суждениями. Способ мысли первичен (априорен) и по отношению к общим мыслительным конструкциям и по отношению к словам как индивидуализирующим понятиям. А способ мысли, в свою очередь, задается ценностями – каковы наши ценности, таков и «склад ума». Если в основе наших суждений так или иначе лежит отрицательная ценность природы (отсутствие непосредственной связи с природой в переживании), то на словах будь мы хоть трижды «язычниками» или защитниками природы по формально утверждаемым нами рациональным смыслам – глубинный (более фундаментальный по отношению к миру и жизни, определяющий наше положение в мире) способ нашей мысли все равно останется чуждым природе, противоприродным, прямо означающим наше фатальное (до всякой мысли) выпадение из мира в ничто. Возникнет столь часто встречающийся в современности феномен «двоящихся мыслей» (Н. А. Бердяев о русских «символистах» начала ХХ века34), когда по смыслу близкие нам суждения оказываются одновременно ценностно неприемлемыми – по ценности вызывающими острое неприятие и отвращение (так называемый конфликт ценности и смысла). Таково, к примеру, учение о третьем эоне, Эре Духа (наступающей вслед за первыми двумя – Эрой Отца и Эрой Сына) – предшественник современной New Age, развитое в рамках русского религиозно-философского ренессанса рубежа веков, известного под названием «новое религиозное сознание». «Сверхэстетическое» революционное стремление «подправить» христианство язычеством, нашедшее свое закономерное разрешение в мистических учениях Рерихов и Е. П. Блаватской, несомненно, манифестирует то крайнее направление мысли, в которое фатально впадает всякий природный «античеловек», диалектически приходящий к самоотрицанию в имманентном стремлении «вернуться назад, к природе», т.е. обратить свой способ мысли, перенести его из «интеллектуального ничто» в «чувственный мир». Ничего, кроме гипнотически-символической масонской идеологии, теософии, антропософии, оккультизма и «магии», или на худой конец «дзен-буддизма», здесь получиться не может – противоприродная ментальность накладывает непреодолимые ограничения. Но такова же, к примеру, псевдосовременная и псевдонаучная, выправленная в соответствии с противоприродным мышлением (и незаметная с точки зрения смысла!), «либерально-правовая» интерпретация семьи (духовной родины каждого человека, обладающей конкретным чувственным содержанием) в качестве места, в котором сходятся двое (причем неважно, какого пола!), чтобы воспитывать детей. Что называется, почувствуй разницу…
Связанное с фундаментальной человеческой недостаточностью (как способностью быть по ту сторону мысли – в «чистом переживании») отрицание самоценности (природы) мира и человека, яхвистское обращение природы против себя неизбежно распространялось на всякое бытие в мире и прежде всего – на всякую культурную, цивилизаторскую деятельность, всякое самостоятельное творчество человека, в особенности объединяемое понятием искусства (изобразительного, пластического, музыкального), в котором с наибольшей силой выражено непосредственное переживание мира. Если Платон только мечтал о том, чтобы изгнать из своего идеального (рационально организованного) греческого полиса поэтов и художников, то в еврейском обществе с самого начала такое «изгнание» целенаправленно практиковалось на всех уровнях социума, пронизанного противоприродной религиозной доктриной. Согласно библейским установкам, в силу духовной противоположности миру изображаться не должен не только Яхве, но и любые предметы этого мира, начиная, естественно, с человека, потому что он создан «по образу» Божию. Древнее иудейское иконоборчество (в своем классическом варианте означающее просто тотальный запрет на изображение) подразумевает безусловное предпочтение абстрактной идеи чувственному восприятию, тотальное пожирание чувства интеллектом («отречение от страстей»), иначе говоря, одномерное подавление всякой ценностной составляющей мышления, нарочитое обесценивание собственной мысли и целенаправленную психологическую практику такого подавления. Но «институциональное» подавление, одномерное ограничение ценности смыслом не могло бы быть реализовано, если бы прежде всякой мысли не опиралось на некие природные особенности – изначальное отсутствие внутренней («душевной», даже – за-душевной!) связи с миром, осуществляемой как раз через непосредственное переживание мира по его ценности как самоценности, независимости от смысла. «Черный квадрат» Малевича и есть такая осовремененная классическая антиикона яхвизма, классический иудейский взгляд на искусство, основу которого составляет «перевернутая», отрицательная ценность природы. Имеет значение не то, что мы непосредственно воспринимаем, а то, что мы прежде думаем о данном восприятии: понять и «пережить» черный квадрат как искусство можно только примерив на себя одномерный способ мысли иудео-христианства, в котором нет ценности (ценность редуцируется к смыслу).
Поскольку мышление выражает себя в языке и посредством языка, постольку человеческая недостаточность этого способа мысли находит свое подтверждение прежде всего в классическом еврейском языке, в котором слово «ценность» означает не что иное, как «полезность» (т.е. смысл, отрицающий ценность как такую, «в принципе»! ). На иврите для обозначения «ценности» используется слово «ערך» – «значение», «значимость» (т.е. нечто, составляющее специфическую особенность мыслительной деятельности). В отличие от греческой философии, яхвизм никогда не интересовала «природа вещей» («фюсис») – яхвизм с самого начала имел практическую направленность.
