Дмитрий Герасимов - Мир без ценности. Дискурс отрицания
Согласно Библии, Бог есть «дух», а дух (с которым можно прямо и непосредственно встретиться в пустыне, ибо он сам себя манифестирует и превосходит) есть все то, что не есть мир – «ничто» мира. То самое «ничто», из которого Бог создал мир. Поэтому «истинная религиозность» заключается в последовательно проведенной противности природе, как в человеке, так и в мире в целом. На пути «соединения с Богом» человек должен отказаться «от своей собственной воли, от своих природных наклонностей. Именно при свободном отказе от всего, что свойственно ей по природе, человеческая личность полностью осуществляет себя в благодати (курсив мой. – Д.Г.)»21. Дух (как «благодать») обретается через противопоставление природе, ее усмирение или насилие над ней. Даже извращение природы, отклонение от нее или обращение против самой себя (наподобие пустыни, поглощающей отставших путников) неминуемо ведет к актуализации, «высвобождению» духа. И извращение par excellence! Потому что умаление природы и есть дух. То есть соотношение духа и природы (Творца и твари) в монотеизме устанавливается таким образом, как если бы они измерялись на одной плоскости и одной «меркой», или «линейкой» (иначе как можно было бы их диалектически «взаимообусловливать»?! ), – аналогично тому, как это происходит и в пантеистической, эманативной концепции Абсолюта-мира, только вывернутой наизнанку, в логическом смысле последовательно отвергнутой!
Специально повторим: концепции эманации и творения, при всей их часто подчеркиваемой (в идеологических целях) смысловой противоположности, принципиально сходятся в способе мысли, одномерном и по существу не различающем ценности и смысла. Рациональное сходство и даже тождество обеих концепций наиболее ярко проявляется в современных научных теориях эволюции вселенной из «большого хлопка» (англ. Big Bang), т.е. из «ничего»! Но если эманативную, эссенциалистскую концепцию можно рассматривать в качестве «общечеловеческой» и естественно возникающей в процессе исторического становления человеческого разума – в силу ее распространенности, архетипичности и соответствия природным особенностям человеческого мышления, то библейская теория творения, напротив, оказывается рационально обоснованным отрицанием данной концепции или ее переворачиванием, в логическом смысле обращением против себя. Иначе говоря, ее вторичным, возникающим после, производным и «надстроечным» концептом. В этом смысле яхвизм (и в еще большей степени – иудео-христианство) для западного мира оказывается примерно тем же, чем буддизм для восточного – природным самоотрицанием, «обрезанием» слуха и зрения, «резигнацией» исторической воли и абсолютным погружением в Ничто мира.
О Божественном Ничто и различных его определениях в истории мысли см., к примеру, книгу С. Н. Булгакова «Свет невечерний: Созерцания и умозрения» (Отдел первый. Божественное ничто)22. Однако каким бы не было конкретное апофатическое представление Божественного Ничто – от каббалистического Эн-соф до Ungrund у Я. Беме и М. Экхарта, главным в нем остается его противность миру по природе (эссенции, эманации) мира: во всяком Не уже заключено абсолютно неустранимое «не» мира. Не абстрактное, ни к чему не относимое отрицание, а именно отрицание мира-природы (т.е. и как «космоса» и как «фюсиса»). Поэтому иудейское понятие «тварности» (природности) изначально включает в себя фундаментальный аспект, или модус, противности духу. Противоположение духа и природы есть основное метафизическое противоположение яхвизма, иудео-христианства, околохристианского и иудейского гнозиса, а также многочисленных христианских ересей (от манихейства до монофизитства). Среди наиболее известных современных течений – учение «живой этики» Н. К. Рериха, а также различные направления теософии и антропософии, начиная, естественно, с Е. П. Блаватской. Всех их объединяет один способ мысли. Монотеизм (как онтологический монизм в соединении с гносеологическим, «экзистенциальным» и т. п. дуализмом) лишь закрепляет и делает абсолютно неустранимым свойственное всем им противоположение, поскольку становится его обоснованием точно так же, как сам находит свое обоснование в нем.
Но в отличие от пантеистически-политеистической парадигмы, объединяющее яхвизм и иудео-христианство библейское «единобожие является следствием разрыва: оно порождено отделением и отказом от окружающей цивилизации, произошедшими около восемнадцатого столетия до нашей эры в Уре, в шумерской земле, в среде кочевых племен, во главе которых устная традиция ставит Авраама. Именно с момента этого отделения, этого несогласия начинает развиваться новое утверждение, имеющее природу решительного разрыва: монотеистическое дуалистическое утверждение. Это утверждение начинает отличать Израиль от всех других народов мира (курсив автора. – Д.Г.)»23. Библейская религия формируется на основе этого разрыва (а не наоборот) и идеологически закрепляет его. Библия переполнена жуткими примерами отрицательной популяционной селекции, когда противоприродные особенности отдельных индивидов начинают целенаправленно культивироваться, воплощаясь в соответствующие им социальные институты и действия, получающие религиозное обоснование в идеологии избранности (или исключительности) и тотального противостояния миру. В итоге… какая «религиозная душа», взращенная на библейских «семенах», и ныне не воспылает «тихой радостью» в ответ на гипнотический призыв сладостной саморепрессии в знаменитом воззвании Моисея: «кто Господень, – ко мне! …и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего…» (Исх. 32, 26—27)24?..
Не случайно Н. А. Бердяев настаивал на том, что противоположение духа и природы есть основное противоположение: «духовное мы должны понять… как независимое от детерминации природы и общества»25. Именно из фундаментального противоположения духа и природы с аподиктической (т.е. разумной, логической) необходимостью проистекает религиозная ценность любых проявлений противоприродности вообще, независимо от их происхождения интерпретируемых в качестве «основного мотива» религии. Верно, конечно, что первым «действием, посредством которого Авраам становится отцом народа, – как констатирует Гегель, – является разрыв связей общей жизни и любви, а также всех отношений, в которых он находился до того момента с людьми и природой; эти прекрасные отношения своей юности он решительно порывает (курсив мой. – Д.Г.)»26. Но в самом этом разрыве уже заключалось подлинное духовное и религиозное самоутверждение Израиля, основная «тайна» его «избранности» (противности природе!) и связанной с этим диалектической «технологии» завоевания мира – того, что можно назвать «обращенной», восстанавливающей сублимацией, или десублимацией, осуществляемой через религиозное замещение или поддержание угасающей и обесчеловеченной природы в себе. Цель этой десублимации – не духовное облагораживание «низменных» природных инстинктов как в язычестве (прежде всего в платонизме, вся «религиозная» сущность которого как раз и заключена в идее сублимации – восхождении от элементарных восприятий к общим идеям), а напротив – поддержание чувственно угасающей природы или ее символическое замещение-имитация (в случае повреждения или даже отсутствия). Задача десублимации – вернуть обесчувствленное, обесчеловеченное априорной тиранией одномерного разума, изначально опороченное безличным рассудком (как пустынным ландшафтом) сознание к «нормальной» человеческой функциональности – по ее чувственно-индивидуальной («обыденной») природе, хотя бы даже в извращенном виде. И даже только в извращенном, как бы через «оказию» – в изнаночном виде (в духе «радости через боль» или «любви через ненависть»)! Как сублимация предполагает наличие природы, так десублимация – ее изначальное отсутствие или повреждение. В «обращенной сублимации» заключена своеобразная – гипнотически-притягательная – религиозная энергетика яхвизма, его внутренний «драйв». При этом десублимация достигает цели, лишь маскируясь под сублимацию (фрейдизм в значительной мере можно трактовать как такую современную маскировку классической иудейской десублимации). Сама же возможность маскировки обеспечивается тем, что и языческая сублимация и ее яхвистская противоположность всегда разворачиваются в границах одного и того же одномерного мышления, не различающего ценности и смысла, либо (как в случае яхвизма) подавляющего такое различение.
