Провославие в Пруссии. Век ХVIII - Георгий Олегович Бирюков
Панкратий Полонский был зачислен в Академию наук на должность переводчика в чине подпоручика. В мае – июне 1765 за «добропорядочную службу и особливые труды» Полонский получил чин поручика. Когда Военная коллегия затребовала Полонского на службу в свою типографию директором, из Академии последовал отказ, мотивированный тем, что и «сама Академия в добрых переводчиках имеет крайний недостаток». В 1766 Полонский по его просьбе был определен в канцелярию Сената, где занимался «переводами лифляндских и прочих остзейских провинций прав». С сентября 1777 года – надворный советник. Перевёл с немецкого и французского языков и опубликовал несколько авантюрных и дидактических романов, поэтому пользовался известностью среди российских читателей. Отметим, что переводил он отнюдь не книги религиозного содержания. Таким образом, бывший семинарист после обучения в университетах, Московском и Кёнигсбергском, от Православия вроде бы не отрекся, но внимание свое обратил уже на светскую литературу. В этом он похож на Богдана Ельчанинова.
Служивший в канцелярии генерал-губернатора Корфа Андрей Тимофеевич Болотов нашёл время посещать лекции в Кёнигсбергском университете. Он близко сошёлся с бывшими семинаристами Малиновским и Садовским и характеризовал их так:
«Оба они были московские уроженцы, оба тамошних попов дети, но оба весьма хороших характеров, хорошего и смирного поведения; оба охотники до наук и хорошо в университете учившиеся и довольные уже сведения обо всем имевшие, а притом с хорошими чувствиями люди».
Не будучи формально студентом, но посещая занятия, Болотов свёл близкое знакомство со многими преподавателями и профессорами Кёнигсбергского университета. Он так понравился Вейману, что тот считал Болотова своим лучшим учеником. Следует отметить, что в воспоминаниях Болотова имя Канта не упоминается вовсе, как будто того в Кёнигсбергском университете в те годы и не было. Можно предположить, что Болотов испытывал антипатию к Канту. Но почему?
У них изначально были противоположные философские и религиозные взгляды. В своих философских взглядах Кант в те годы был вполне вольфианцем. Андрей Болотов, напротив, относился к вольфианству с отвращением. Оно казалось ему рассадником цинизма и безбожия. Кант свои богословские идеи основывал на деизме Вольтера и Руссо. Болотов же видел в Вольтере «изверга и развратителя человеческого рода».
Андрей Болотов знал вольфианство не понаслышке. Одно время, начитавшись вольфианских сочинений, он сам усомнился в истинности догматов Откровения и испытывал мучительные угрызения совести. Случайно купленная за грош проповедь Крузия (Крузиуса) спасла его.
«Была она не столько богословская, сколько философическая, и великий муж сей умел так хорошо изобразить в ней великую важность удостоверения себя в истине Откровения и ужасную опасность сомневающихся в том, что меня подрало ажно с головы до ног при читании сего периода, и слова его и убеждения толико воздействовали в моем уме и сердце, что я чувствовал тогда, что с меня власно как превеликая гора свалилась и что вся волнующаяся во мне кровь пришла при конце оной в наиприятнейшее успокоение. Я обрадовался неведано как и сам себе возопил тогда: когда уже сей великий и по всем отношениям наивеличайшего уважения достойный муж с таким жаром вступается за истину Откровения, и так премудро и убедительно говорит о пользе удостоверения себя в истине оного, то как же можно более мне в том сомневаться, мне в тысячу раз меньше его все сведущему! Нет, нет! продолжал я, с сего времени да не будет сего более никогда, и я не премину последовать всем его предлагаемым в ней советам. Словом, как она, так и самая особливость сего случая так меня поразила, что я, пав на колена, и со слезами на глазах благодарил Всевышнее Существо за оказанную мне всем тем, почти очевидно, милость и прося Его о дальнейшем себя просвещении; с того самого часа, при испрошаемой его себе помощи, положил приступить к тому, что господин Крузий от всех слушателей и читателей своих требовал, а именно, чтоб прочесть наперед все то, что писано было в свете в защищение истины Откровенного Закона Божьего».
Вейман, как сказано выше, был последователем Крузия. Болотов с увлечением слушал его лекции, укрепляясь еще сильнее в антипатиях к вольфианству. Болотов учил наизусть тексты Крузия и переводил их на русский язык. Кант же был явным антикрузианцем. Возможность Откровения Божиего, как и положено деисту, Кант просто отрицал. Что же касается религии, то даже благоволившее к нему университетское начальство не было уверено в ортодоксальной чистоте его убеждений. «Живете ли вы по-прежнему в страхе Божьем?» – спросил Канта ректор Шульц, и только получив утвердительный ответ, предложил ему добиваться профессуры. Кант в годы Семилетней войны был всего лишь доцентом. Но, естественно, хотел стать профессором.
Как раз в декабре 1758 года умер профессор философии Кипке. На освободившееся место объявилось сразу пять претендентов. Выставил свою кандидатуру и Кант. Из пяти кандидатов академический сенат отобрал двух – Бука и Канта. Представление на высочайшее имя отправили 14 декабря 1758 года. И в тот же день Кант направил императрице Елизавете Петровне прошение от себя лично. Его стоит привести полностью:
«Всесветлейшая, великодержавнейшая императрица, самодержица всех россиян, всемилостивейшая императрица и великая жена!
С кончиной блаженной памяти доктора и профессора Кипке освободился пост ординарного профессора логики и метафизики Кёнигсбергской академии, который он занимал. Эти науки всегда были предпочтительным предметом моих исследований.
С тех пор как я стал доцентом университета, я читал каждое полугодие по этим наукам приватные лекции. Я защитил публично по этим наукам 2 диссертации, кроме того, 4 статьи в Кёнигсбергских ученых записках, 3 программы и 3 других философских трактата дают некоторое представление о моих занятиях.
Лестная надежда, что я доказал свою пригодность к академическому служению этим наукам, но более всего всемилостивейшее расположение Вашего Императорского Величества оказывать наукам высочайшее покровительство и благосклонное попечительство побуждают меня верноподданнейше просить Ваше Императорское Величество соблаговолить
