Галина Калинина - Что играет мной? Страсти и борьба с ними в современном мире
Часто в моде на страдания и самоубийства оказываются виновны так называемые деятели культуры, которые неплохо зарабатывают на рас-сусоливании различных высот и красот самоубийства. Модные писатели, публицисты, художники, кинорежиссеры и музыканты смакуют различные подробности суицида, причем вовсе не спеша обменять свои кресло, апельсиновый сок и утреннюю сигарету на могильных червей и мокрую глину. Популяризуя идеи смерти и играя на исканиях и идеалах молодежи, они сеют ужасные семена отчаяния, тоски и безнадежности. Возьмем, к примеру, модные романы Б. Акунина с его «Кладбищенскими историями» — своеобразной одой смерти. Самоубийство и смерть — главные герои этого литературного произведения, сеющего в наших душах отнюдь не добро, а скорее тиражирующего пороки и страсти самого автора. Жаль только, что никто не проведет за руку Пелевина и Сорокина, Акунина и прочих перед глазами тех матерей, жен, детей, братьев и сестер, которые по их вине потеряли своих близких, чьи души были развращены и изуродованы подобным «творчеством». Вспоминаются роза-новские слова о подобных «людях искусства», как нельзя лучше оценивающие их вклад в умножение жестокости и смерти.
«Жестокости много, но ужасно мало страха. Особенно у публицистов его мало. Преве-селенький народ, да и не мудрено: такие гонорары получают. Оставим их, взглянем на молодежь, на юношей и девушек.(...) Есть явная жизнь и есть тайная жизнь. В «явь» выходят гробы, могилы, кладбище; но им предшествует ужасная ночь внутри, ночь одинокая, без звезд, без месяца... Туманы, облака там ходят, что-то липкое пристает к душе, как мокрая простыня, как засасывающая тина. Что спасет? Воспоминания о прекрасном поступке. Но его нет. Что еще спасет? Если я кого-нибудь люблю. Но я никого не люблю. Так зачем же жить?! — с этим ужасным чувством, увы, истинным чувством, т.е. с действительным сознанием: «я ни для чего живу», сбрасывается конвульсивно свечка или огарок, мерцавшая в пустой, ничем не населенной комнате, на пол...
Суть в этой ужасной, сырой, холодной комнате без жильцов, которая предшествует всякому въявь самоубийству»[63].
Борьба с печалью крайне сложна. Страсть печали практически не находит внешнего выражения, а посему при ее нападениях невозможно идти от совершенствования своего внешнего поведения к внутреннему, как это происходит с некоторыми другими страстями. Посему остается действовать только увещеванием себя, молитвой и постом.
Печаль, как говорят св. отцы, приходит в те моменты, когда какая-то иная страсть наша не получила удовлетворения. Мы, будучи одержимы сребролюбием, хотели денег, но не получили их — и вот мы печалимся. Мы были обижены и взалкали отмщения, но не смогли его совершить — снова печаль. Мы влюблены и жаждем добиться ответного чувства от предмета своей страсти, но наш возлюбленный остается бесчувственным — и снова мы в печали.
Для борьбы с печалью мы должны сначала разобраться, какая именно страсть стала ее причиной. Найдя корень своей печали, надо задуматься о том, какую пользу мы получаем, не имея возможности удовлетворить свое желание.
Особенно имеет смысл поучиться беспечальному терпению различных бедствий у мучеников, пострадавших за Христа. На их крови взошли семена христианства, и их подвигом веры и незлобия тысячи людей уверовали в спасение, которое даровал нам Христос. XX век дал России беспримерное количество мучеников и исповедников, которые терпеливо сносили голод, холод, пытки и унижения ради любви к Христу. Вспомним и пример царской семьи, которая перед лицом смерти беспечально и мужественно пребывала в любви и надежде на Бога.
Добродетелью, противоположной печали являются надежда и упование на Бога, детское доверие к нему и желание потрудиться на благо ближнего. Чтобы прогнать печаль, необходимо отвлечься от саможаления и попытаться деятельно пожалеть другого. Подайте милостыню от души, помогите подмести церковный двор, окажите поддержку находящимся в беде ближним, займитесь рукоделием в пользу малоимущих или храма. Попросите прощения у тех, кого вы обижаете, помогите по хозяйству членам вашей семьи. Любое ваше волевое действие, направленное на благо другого человека, принесет вам утешение, потому что настоящее счастье — это любить кого-то, а не приобрести чью-то любовь.
Любовь к бесчестию есть исцеление раздражительности; псалмопение же, милосердие и нестяжательность суть убийцы печали (прп. Иоанн Лествичник).
Глава 6. Уныние
Не унывает кто на Бога уповает.
Русская народная пословица
Уныние есть изнеможение души,
а душа в изнеможении, не имея того,
что ей свойственно по естеству,
не устаивает мужественно и против искушений.
Прп. Нил Синайский
Унывать, по словарю Даля, означает грустить, безнадежно падать духом, робеть, отчаиваться, терять всякую бодрость и надежду, не находить ни в чем утешения.
Унынием в аскетике называют изнеможение, усталость души.
«Как больной не выносит тяжелого бремени, так унылый не в состоянии тщательно исполнить Божие дела; ибо у того телесные силы в расстройстве, а у этого не осталось сил душевных» (прп. Нил Синайский).
Разницу между печалью и унынием уловить иногда бывает довольно сложно, тем более что первая страсть часто перетекает во вторую. Тем не менее мы попытаемся обрисовать различия. Печаль суетна и побуждает на многие хлопоты и размышления.. Одержимый печалью человек или стремится как-то обустроить свою жизнь, или переживает о том, что это не удается. Так, потеряв корову, он пытается понять, где был недосмотр, и еще с большим усердием принимается охранять остальных коров. Заболев простудой, он начинает сокрушаться о том, что вчера съел мороженое.
Иначе проявляет себя уныние. Потеряв корову, человек, одержимый унынием, перестает охранять остальных коров вообще, заранее уверенный, что все равно все они потеряются или будут украдены. А заболев, не пытается лечиться, внушая себе, что лечиться абсолютно бесполезно. Если человек, одержимый печалью, недооценивает Промысл Божий о себе, то одержимый унынием недооценивает Его милосердие. Печаль заставляет надеяться исключительно на собственные силы, уныние же отнимает надежду вообще. Даже акт самоубийства, являющийся следствием печали, есть не что иное, как самоволие. Как объясняют свое намерение самоубийцы: «Это единственный выход, я загнан в тупик, и ничего не остается больше делать» — не есть ли это последняя попытка настоять на своем? Уныние не ведет к самоубийству, ибо человек не верит ни в Божию милость, ни в собственные силы. Печаль можно утолить, если убрать причину оной (вернуть потерянное имущество и т.д.), уныние, как правило, не имеет какой-то конкретной причины, только мнимую (если человеку, впавшему в уныние из-за потери имущества, Вернуть потерянное, он не обрадуется: в этот раз нашлось, а в другой не найдется).
Уныние нередко имеет выраженную хронологическую зависимость: усиливается в полуденные часы, что дало основание именовать его «бесом полуденным». К ночи обычно страсть эта уменьшается или стихает вовсе.
«Бес уныния, который также называется «полуденным» (Пс. 90; 6), есть самый тяжелый из всех бесов... Прежде всего этот бес заставляет монаха замечать, будто солнце движется очень медленно или совсем остается неподвижным, и день делается словно пятидесятичасовым. Затем бес понуждает монаха постоянно смотреть в окна и выскакивать из келлии, чтобы взглянуть на солнце и узнать, сколько еще осталось до девяти часов, или для того, чтобы посмотреть, нет ли рядом кого-либо из братии. Еще этот бес внушает монаху ненависть к месту, роду жизни и ручному труду, а также мысль о том, что иссякла любовь и нет никого, кто мог бы утешить его. А если кто-нибудь в такие дни опечаливает монаха, то и это бес уныния присовокупляет для умножения ненависти. Далее сей бес подводит монаха к желанию других мест, в которых легко найти все необходимое ему и где можно заниматься ремеслом менее трудным, но более прибыльным. К этому бес прибавляет, что угождение Господу не зависит от места, говоря, что поклоняться Ему можно повсюду (Ин. 4; 21-24). Присовокупляет к этому воспоминание о родных и прежней жизни; изображает, сколь длительно время жизни, представляя пред очами труды подвижничества. И, как говорится, он пускается на все уловки, чтобы монах покинул келлию и бежал со своего поприща»
