Галина Калинина - Что играет мной? Страсти и борьба с ними в современном мире

Галина Калинина

Что играет мной? Страсти и борьба с ними в современном мире

Часть I. ПЛЕННИК ЗАКОНА ГРЕХОВНОГО

Я знаю, как на мед садятся мухи, Я знаю Смерть, что рыщет, все губя, Я знаю книги, истины и слухи, Я знаю все, но только не себя.

Франсуа Байон

Глава 1. Начнем с конца

Пред человеком жизнь и смерть,

и чего он пожелает, то и дастся ему.

Сир. 15; 17

Загробная жизнь... Что будет там, за пределами жизни? Этот вопрос волнует каждого из нас: кто-то задумывается над ним часто, кто-то ста­рается отогнать мысли о посмертном существо­вании как можно дальше.

Но умереть... уйти — куда, не знаешь...

Лежать и гнить в недвижности холодной...

Чтоб то, что было теплым и живым,

Вдруг превратилось в ком сырой земли...

Чтоб радостями жившая душа

Вдруг погрузилась в огненные волны,

Иль утонула в ужасе бескрайнем

Непроходимых льдов, или попала

В поток незримых вихрей и носилась,

Гонимая жестокой силой, вкруг

Земного шара и страдала хуже,

Чем даже худшие из тех, чьи муки

Едва вообразить мы можем?

О, это слишком страшно!..

И самая мучительная жизнь:

Все — старость, нищета, тюрьма, болезнь,

Гнетущая природу, — будет раем

В сравненье с тем, чего боимся в смерти»[1].

В самом деле, что бывает после смерти? Небытие, как, впрочем, и загробное бытие, труд­но представимо человеческому рассудку. Един­ственное, что мы знаем о будущем существова­нии, единственное, в чем мы уверены, — это то, что вместе с жизнью исчезнет и время. Перешаг­нув через этот последний порог, мы оказываемся в вечности. И именно «вечность» (а не «неизве­стность») — самое страшное слово во всех на­ших рассуждениях. Ведь в этой, временной жиз­ни мы порой готовы терпеть лишения, скорби, обиды, дикую боль... В определенной ситуации мы согласимся даже на нечеловеческие мучения и будем стойко сносить их, осознавая их конеч­ность. Порой, переживая серьезные неприятно­сти, поддавшись отчаянию, думаешь грешным делом: «Эх, жить надоело!». Как бы ни была гре­ховна эта мысль, но возможность собственной волей покончить со своими страданиями придает нам силы жить дальше и терпеть беды, которые, приобретая статус временных, уже не кажутся столь ужасными.

Именно слово «вечно» (или «никогда» в атеистическом варианте) больше всего пугает нас в размышлениях о смерти. Пугает потому, что даже самое лучшее наше состояние, самое любимое занятие, помноженное на «вечность», не представляется привлекательным. В момен­ты философских размышлений и нравственных исканий мы пытаемся представить себе идеаль­ную вечность, вечность, в которой нам хотелось бы поселиться. И не можем. В самом лучшем случае наше воображение рисует то, чего мы не имеем. Так, голодный может представить себе сытую вечность, но человек, имеющий возмож­ность есть вволю, никогда не захочет оказаться на нескончаемом пиру. Любое, даже самое изыс­канное удовольствие вызывает чувство пресы­щения, если мы получаем его в большом количе­стве. Ощущение удовлетворения длится считан­ные секунды — задержать его мы не в состоя­нии. И причина этой скоротечности удоволь­ствия содержится вовсе не в окружающем мире, а, напротив, в самом удовольствии, в его глубин­ной сущности.

Если разобраться, что приносит нам удо­вольствие? Исключительно удовлетворение же­лания, удовлетворение страдания по поводу от­сутствия чего-либо в нашей жизни. Еда прино­сит удовольствие только голодному; объевшему­ся человеку становится плохо от одного вида пищи. То есть удовольствие от еды — это всего лишь прекращение страдания голодного. Удо­вольствие от плотской любви получает только тот, кто желает плотских утех. Изнасилованному человеку соитие не приносит никакой радости. Для человека, не ищущего славы, почет и извес­тность будут только в тягость. И если ты не испытывал гнева или зависти к ближнему свое­му, то никогда не обрадуешься его беде.

Наше земное существование полно страда­ния и неудовлетворенных желаний. Если у вас весь день сильно болел зуб, то вы почувствуете себя почти счастливым, когда боль пройдет. Но вы же не будете пребывать в состоянии блажен­ства всю оставшуюся жизнь только потому, что зуб больше не болит.

Если вы замерзли и промокли, то испытаете несказанную радость, оказавшись в теплом уют­ном доме и получив в придачу сухие носки и чашку горячего чая. Но сколько времени будет продолжаться ваше довольство жизнью? Таким образом, радости, получаемые нами, всего лишь сиюминутное прекращение этой вечной муки; одним словом, и не радости вовсе, а только отсутствие страдания.

Возникает закономерный вопрос: если мы не испытываем радости как таковой, то, быть может, ее и нет вовсе? Увы, человек, рожденный слепым, не в состоянии осознать, как прекрасен мир, он не понимает, чего лишается из-за отсутствия зре­ния. У человека, постоянно испытывающего боль, притуплены все ощущения. Он привыкает к боли, считает ее нормальным своим состоянием. И только избавившись от боли, он, наконец, поймет, что значит жить полной жизнью.

Но вот удивительно: бывает, что слепец не только не жаждет прозреть, но и боится исцеле­ния. Ему может казаться, что, приобретая зре­ние, он лишится чего-то очень важного, потеря­ет остроту ощущения. Так и нам представляется, что лишись мы сильных желаний — исчезнет удовольствие от их удовлетворения, то един­ственное удовольствие, которое нам доступно. И мы только сильнее разжигаем свои желания, либо постоянно потакая им и делая их, таким образом, еще более изощренными, либо лелея ях в душе и удовлетворяя их только изредка, усиливая тем самым степень удовольствия.

Но разве не логичнее было бы бороться со своими желаниями, справляться с ними и тем самым избавлять себя от страданий, связанных с их неудовлетворенностью?

Православие мыслит радость как нормаль­ное, естественное и правильное состояние чело­веческой души. Только вот под радостью подра­зумевается не сиюминутное удовольствие, выз­ванное временным освобождением от страдания путем удовлетворения желания, а именно выс­шая радость, которую получает человек от при­сутствия в сердце Святого Духа. Страдание же, напротив, рассматривается как состояние про­тивоестественное и неправильное. Это сильно противоречит общепринятому стереотипу, в ко­тором Православная Церковь якобы требует от человека постоянного насилия над собой во имя будущей награды в виде рая. Принимаемая мно­гими людьми система «торгово-денежных» от­ношений с Богом по принципу «ты — мне, я — тебе» по сути своей противна истинной религии и истинной вере. Если она и допускается в неко­торых объяснениях сути Православия, то ис­ключительно по снисхождению к человеческой слабости и человеческому неразумию.

Возьмем в качестве иллюстрации сказанно­го бытовую ситуацию. Ребенок заболел, и роди­тель уговаривает его выпить лекарство, пони­мая, что это необходимо для здоровья. Ребенок отказывается, потому что лекарство горькое. Родитель любит ребенка и понимает, что лекар­ство выпить необходимо. И одновременно жале­ет маленькое глупое существо, которое само не ведает своей пользы. В результате родитель пред­лагает сделку: выпьешь лекарство — дам кон­фетку. Истинный смысл сделки остается от ре­бенка скрыт, малыш не понимает, что забота родителя выражается вовсе не в конфете, а имен­но в лекарстве, помогающем побороть болезнь. Эта ситуация, которую ребенок осмысляет как «я — тебе, ты — мне», со стороны родителя расшифровывается как «я — тебе, я — тебе». Можно представить и другой пример. У ребен­ка ангина, и ему нельзя мороженое. Родитель, опять же из заботы о здоровье ребенка, запре­щает ему есть мороженое, угрожая наказанием. И ребенок соответственно не ест мороженое из страха перед наказанием, видя в этом стро­гость родителя, хотя, по сути, в обещании нака­зания, точно так же, как и в первом примере, видна забота родителя о здоровье ребенка. Ро­дитель же, в свою очередь, понимает, что истин­ной наградой будет не конфета, а выздоровле­ние, а истинным наказанием — не шлепок, а усиление болезни.