Карен Армстронг - Библия: Биография книги
Современное обыкновение цитировать тексты-доказательства для оправдания политических решений идёт вразрез с традициями толкования. Как объяснял Уилфред Кантвелл Смит, Писание на самом деле не текст, а действие, духовный процесс, который приводил тысячи людей к переживанию сверхъестественного. Библию могли использовать для доказательства учений или верований, но это не было её главной функцией. То, что фундаменталисты делают основной упор на букве Писания, отражает дух нашего времени, но нарушает традицию, которая обычно отдавала предпочтение какой-нибудь символической или новаторской интерпретации. Так, например, в Библии нет единой доктрины о сотворении мира, и первая глава книги Бытия редко рассматривалась как достоверное описание возникновения Вселенной. Многие из христиан, которые сегодня борются против дарвинизма, являются кальвинистами, но сам Кальвин настойчиво утверждал, что Библия не научный трактат, и тем, кто хочет научиться астрономии или космологии, следует обратиться к иным источникам.
Мы видели, как библейские тексты использовались для поддержки диаметрально противоположных воззрений. Афанасий и Арий оба могли привести цитаты, доказывавшие истинность их понимания природы Христа. Не найдя однозначного ответа в Писании, отцы церкви приняли богословское решение, имеющее мало общего с Библией. Рабовладельцы интерпретировали Библию одним образом, а рабы — совсем другим. То же касается современных споров христиан о допустимости рукоположения женщин в священники. Как почти все документы, созданные до Нового времени, Библия — патриархальный текст. Противники феминизма и посвящения женщин в духовный сан могут найти множество библейских текстов для доказательства своей правоты, но некоторые новозаветные авторы имели совсем другие взгляды, и их высказывания свидетельствуют о том, что в Христе не было ни мужского, ни женского начала, а женщины были соратницами и «соработницами» в ранней Церкви. Осыпать своего оппонента цитатами в пылу полемики — занятие неэффективное. Писание не даёт неоспоримых ответов на вопросы такого типа.
То же можно сказать и о проблеме насилия в Писании. В Библии и в самом деле очень много насилия — гораздо больше, чем, например, в Коране. И несомненная правда то, что на протяжении всей истории люди использовали Библию для оправдания жестокости и зверств. Как отметил Кантвелл Смит, Библия, как и её толкование, должна рассматриваться в историческом контексте. Мир всегда был полон насилия, Священное Писание и экзегеза нередко становились жертвой современной агрессии. Иисус Навин в описании авторов книги Второзакония предстаёт сражающимся с беспощадностью ассирийского полководца. Крестоносцы пренебрегали учением Иисуса, призывающим к миру, и отправлялись походом в Святую Землю, потому что они были солдатами, нуждавшимися в воинственной религии, и применяли свои феодальные этические нормы к Библии. То же верно и для нашего времени. Новое время видело насилие и кровопролитие небывалых масштабов, и неудивительно, что это сказалось на том, как некоторые люди читают Библию.
Но раз священное писание, таким образом, используется для столь вопиющих злоупотреблений, долг иудеев, христиан и мусульман — создать толкование противоположного направления, в котором подчёркивались бы милосердные стороны их экзегетических традиций. Межконфессиональное взаимопонимание и сотрудничество сегодня необходимы для нашего выживания: возможно, представителям этих трёх монотеистических религий следовало бы объединить усилия для создания общей герменевтики. Она включала бы последовательный критический, нравственный и духовный анализ самих проблемных текстов и того, как они интерпретировались на протяжении всей истории, а также тщательное изучение толкований тех, кто использует их в наше время. Следует также четко определить их значение для традиции в целом.
Предложение Майкла Фишбейна выстроить «канон внутри канона», чтобы обуздать ненависть на религиозной почве, свойственную нашему времени, весьма удачно. Библия и в самом деле свидетельствует об опасности воинствующей ортодоксии — а в наши дни далеко не все подобные учения являются религиозными. Существует форма «светского фундаментализма», который столь же нетерпим, необъективен и некорректен по отношению к религии, как любой библейский фундаментализм — к атеизму. В Библии есть и доброе, и дурное. Каббалисты остро ощущали изъяны своей Торы и были изобретательны в отыскании способов смягчить суровое господство Дин. Подобное противоречие есть и в самой Библии. В Пятикнижии призыв к примирению жреческого кодекса «P» противопоставляется резкости Второзакония. В Новом Завете битвы Откровения соседствуют с Нагорной проповедью, призывающей к миру. В начале пятого века Иероним яростно бранил своих оппонентов-богословов, в то время как Августин умолял не забывать о доброте и смирении в библейских спорах; подобно тому, как Кальвин много лет спустя ужасался полемическому ожесточению Лютера и Цвингли. Канон, создаваемый в противовес широко распространённому увлечению агрессией в Библии, должен, как предлагал Фишбейн, заставить это Слово, предлагающее альтернативу насилию, громче зазвучать в нашем разобщённом мире. Бубер, Розенцвейг и Фрей — все они утверждали, что изучение Библии не должно ограничиваться исключительно научными изысканиями, что оно непременно должно быть обращено к современному обществу. Мидраш и экзегеза всегда были напрямую связаны с самыми насущными проблемами своего времени, и необходимо, чтобы кто-то кроме фундаменталистов попытался возобновить эту традицию сегодня.
И Бубер, и Розенцвейг подчёркивали, как важно прислушиваться к Библии. В этой биографии мы рассмотрели способы, при помощи которых евреи и христиане пытались совершенствовать своё восприятие, используя интуитивный подход к Священному Писанию. Для нас сегодня это трудно. Мы слишком многословны и самоуверенны и не всегда умеем прислушиваться. Речи политиков, журналистов и учёных в основном направлены на противостояние, на победу над конкурентом, а не на достижение компромисса. Хотя это, несомненно, важно для демократии, это может означать, что люди на самом деле просто не воспринимают взгляды, отличные от их собственных. Нередко можно заметить, что во время парламентских дебатов или дискуссий на телевидении участники обсуждения не слушают, что говорят их оппоненты, а обдумывают очередную умную мысль, которую собираются высказать сами. Обсуждения Библии часто ведутся в таком же духе противостояния, совсем не похожем на то «чуткое ухо», о котором говорил глава хасидов Дов Бер. К тому же, мы ожидаем немедленных ответов на самые сложные вопросы. Короткий звучный лозунг — вот к чему мы привыкли. В библейские времена некоторые люди боялись, что запись священных текстов сделает обучение слишком лёгким и будет способствовать приобретению неглубоких, поверхностных «знаний», не представляющих истинной ценности. Разумеется, это опасение куда более актуально в наш век информационных технологий, когда люди привыкли, что истина находится на расстоянии одного щелчка компьютерной «мышкой».
Всё это усложняет истинно духовное прочтение Библии. Достижения историко-критического метода были блистательны; он дал нам небывалые знания о Библии, но ничего не смог дать нам в духовном плане. Фишбейн прав: методы прошлого, толкования хороз и пешер уже не годятся. Не годятся и замысловатые аллегории Оригена, который мог найти евангельскую микру в любом слове древнееврейской Библии. Этот тип символического толкования неприемлем для современного учёного, так как он нарушает целостность исходного текста. Тем не менее, в аллегорическом методе было великодушие, которого так часто не хватает современным рассуждениям. Филон и Ориген не отвергали библейские тексты с презрением, а даровали им преимущество сомнения. Современные учёные, занимающиеся философией языка, утверждают, что «принцип милосердия» (или «принцип доверия») является существенной частью любой формы коммуникации. Если мы действительно хотим понять другого, мы должны исходить из того, что он говорит правду. Аллегория была попыткой найти истину в текстах, казавшихся варварскими и тёмными, а затем «перевести» их в более близкие толкователю выразительные средства[571]. Логик Н. Л. Уилсон доказывал, что критик, который сталкивается с корпусом чужих для него текстов, должен применять «принцип милосердия». Критик должен искать интерпретацию, при которой «в свете известной фактической информации, наибольшее количество высказываний корпуса текстов окажутся истинными»[572]. Лингвист Дональд Дэвидсон утверждает: «Чтобы понять смысл высказывания или поведения других, даже самого анормального их поведения, вам придётся найти в них истину и разум»[573]. Несмотря на то, что их взгляды могут значительно отличаться от ваших, «вам приходится допустить, что чужак — почти такой же, как вы», в противном случае, вы рискуете отказать ему в человечности. «Мы вынуждены проявлять милосердие, — заключает Дэвидсон. — Нравится нам это или нет, если мы хотим понимать других, мы должны считать их правыми в большинстве вопросов»[574]. Тем не менее, на общественной арене люди зачастую изначально считаются неправыми до тех пор, пока не будет доказано обратное, и это не могло не сказаться на нашем понимании Библии.
