Русская церковная смута 1921-1931 гг. - Антон Владимирович Карташев
С перенесением митрополии на север не только сохранилось, но и усилилось значение митрополитов. В «настольных грамотах» епископы обязывались во всем повиноваться «первосвятителю», являться к нему на суд и на собор, величали его «отцом».
С конца XVI в., когда русская церковь стала вполне самостоятельной и глава ее получил титул патриарха, власть «начальствующего епископа» не только не умалилась, но еще более возросла. В конце XVII столетия проектировалось создать митрополичьи округа и подчинить епископов еще власти окружных митрополитов, о чем в наше время так мечтают отщепенцы разных толков. Однако собор русских епископов в 1682 году отверг это предложение из боязни, чтобы «в архиерейском чине распрей и превозношений не явилось». Члены этого собора, без сомнения, оказались дальновиднее, чем многие из современных нам церковных реформаторов. Итак, русские епископы были и остались в подчинении только одному патриарху.
В начале XVIII века с заменой патриарха «духовной коллегией» значение высшей церковной власти перешло к Святейшему Синоду. Все русские епископы перед хиротонией давали клятву о полном подчинении этому учреждению: в противном случае, как говорилось в присяге, лишались благодатных даров, сообщаемых в таинстве хиротонии, т. е. переставали быть священнослужителями.
С восстановлением патриаршества в Русской Церкви снова появляется «первый епископ», которому и усваивается титул «Святейшества, Великого Господина и Отца». Постановлениями Собора 1917–1918 гг., может быть, не вполне выпукло, но все же достаточно определенно очерчены роль и значение «первоиерарха» Русской Церкви. Являясь равным всем епископам по сану архиерейства, он один называется «первоиерархом», т. е. по древнерусской терминологии «первосвятителем», что вполне соответствует понятию «первого епископа».
Патриарх один созывает соборы, председательствует на них, сносится с автокефальными церквями, как от имени собора, так и своего собственного, имеет право помилования и сокращения сроков церковных наказаний. Ему одному предоставлено право обращения ко всей Русской Церкви с учительными и пастырскими посланиями и право подачи советов всем архиереям по поводу их личной жизни и исполнения ими архипастырских обязанностей. Патриарх имеет право посещения епархий, он принимает жалобы на архиереев, дает им ход и заботится о своевременном замещении кафедр. Решения дел в самих высших органах происходят не иначе, как по благословению патриарха. Одним словом, патриарху усвояется власть в объеме «главы русских епископов».
Исключительные обстоятельства переживаемого времени вызвали, как мы знаем, в конце октября 1920 г. постановление соединенного собрания Св. Синода и Высшего Церковного Совета, согласно которому патриарху было предоставлено право лично решать дела, относящиеся к компетенции этих учреждений, и даже указывает учреждения и лиц, которым патриарх передает решения подобных дел. Благодаря этому постановлению Патриарх получил исключительные полномочия.
Патриарх, являясь символом церковного единства, стал носителем всей полноты церковной власти. Его распоряжения должны были приниматься к исполнению всем русским церковным обществом. Это так и было воспринято всеми верными в России. Не все иерархи и миряне, может быть, были согласны со всеми распоряжениями и заявлениями Св. Патриарха Тихона, но, по долгу сыновнего послушания, все безусловно подчинялись этим распоряжениям. Иначе обстояло дело в среде живоцерковников и зарубежных архиереев. Как те, так и другие, стремились себя поставить на место Всероссийский церковной власти и тем отделяли себя, часть клира и мирян, от единства Русской Церкви.
1.
Живая церковь и обновленческая, как преемница живой, оказались во второй половине 1923 года в очень затруднительном положении. Св. Патриарх Тихон и совещание верных епископов твердо установили точку зрения на живоцерковников, как на раскольников, отделившихся от церковного единства в силу выхода их из подчинения Русскому первосвятителю. В послании патриаршем содержался призыв живоцерковников к покаянию, как единственному средству возвращения в лоно церкви. Этот призыв не остался праздным. Однако он далеко не всеми отпавшими был услышан.
За время заключения Патриарха, еще до акта о прещениях против живоцерковников и после него, был рукоположен ряд епископов; некоторые архиереи старого рукоположения успели получить высшие звания и новые места, а сами вдохновители живой церкви стали руководителями церковной жизни. Принести покаяние и возвратиться в первобытное состояние было делом внутреннего подвига, тем менее доступным для отпавших иерархов и клириков, чем большие ими были сделаны приобретения в расколе. И, конечно, это было всего труднее для самих руководителей живой церкви.
С другой стороны, игнорировать совершенно патриаршие указы также было нельзя, т. к. для верующих, даже совращенных живоцерковниками, вопрос о единении оставался вопросом самой веры: очутиться в составе раскольничьего объединения означало утратить сам смысл церковной жизни. В период заключения Св. Патриарха живая церковь могла казаться единственной церковной организацией, существовавшей в это время. Подобная точка зрения после освобождения Святейшего была уже невозможна. Массовые возвращения в Патриаршую церковь с очевидностью свидетельствовали об этом.
Руководители живой церкви, подталкиваемые мирянами, сами подняли вопрос о соединении с Патриаршей церковью. Патриарх не имел основания уклониться от обсуждения этого вопроса, т. е. дело шло о спасении многих, отторгнутых от церковного единства, настаивая только на каноническом порядке присоединения. Ввиду этого члены Патриаршего Синода: архиеп. Илларион, архиеп. Серафим Тверской и архиеп. Тихон Уральский – вошли в сношения по этому вопросу с живоцерковниками. С августа по ноябрь 1923 г. тянулись эти переговоры, из которых стало ясно, что руководители живой церкви на вопрос соединения смотрят, главным образом, с точки зрения сохранения своих личных преимуществ. 10 ноября представители Патриарха уведомили живоцерковного митрополита Евдокима, что они прекращают дальнейшие переговоры.
Ввиду разрыва переговоров руководители обновленчества решили испробовать другое средство, которое, как они внушали своим последователям, должно засвидетельствовать их единение со Вселенской церковью. Провал своей организации, а равно и неудачу переговоров, живоцерковники не без основания приписывали личности Святейшего, авторитет которого в глазах самой живоцерковной паствы возрастал с поразительной быстротой. Целый ряд деятелей живой церкви принес покаяние, и даже сам Красницкий, учитывая настроение паствы, обратился с посланием и писал в нем: «Ради церковного мира и единения всех в единой вере православной, мы должны объединиться около Патриарха Тихона, как главы нашей церкви, предоставив все спорные вопросы программы нашей на мирное и согласное решение очередного Поместного Собора». Многие живоцерковные священники служили благодарственные молебны по поводу принесения раскаяния живой церковью перед Патриархом Тихоном. Одиннадцатого июня собралось обновленческое совещание[20], которое они назвали «великим предсоборным совещанием». Часть членов его
