Барт Эрман - Искаженные слова Иисуса: Кто, когда и зачем правил Библию
Полемика, вызванная справочным аппаратом Милла
Влияние публикации Милла сразу же стало ощутимым, хотя сам он не дожил до развязки этой драмы. Он умер от инсульта через две недели после выхода в свет его внушительного труда. Преждевременная кончина Милла (которую один из современников назвал следствием «злоупотребления кофе»!) не помешала высказаться критикам. Самым язвительным нападкам он подвергся три года спустя в ученом труде полемиста Дэниэла Уитби, который в 1710 году опубликовал ряд заметок о толковании Нового Завета и присовокупил к ним сто страниц приложения со скрупулезным исследованием вариантов, приведенных в справочном аппарате Милла. Уитби, консервативный богослов — протестант, был убежден, что даже если Бог не помешал ошибкам переписчиков вкрасться в копии Нового Завета, он ни за что не допустил бы искажения (то есть изменения) текста до такой степени, чтобы пострадала его Божественная цель и назначение. Уитби сетует: «Поэтому я скорблю и досадую, найдя в пролегоменах Милла столько явных стремлений поколебать веру или, в лучшем случае, дать людям слишком убедительный предлог для сомнений»[53]. Далее Уитби полагает, что католические богословы, которых он называет «папистами», будут только рады возможности на основании недостоверности текста греческого Нового Завета доказать, что Писание — недостаточно авторитетный источник для веры, иными словами, что авторитет церкви превыше всего. Как он заявляет, «Моринус [Морен, католический ученый] сообщал, что искажения греческого текста, способные поколебать его авторитет, найдены им в греческом Новом Завете Р. Стивенса [Стефана]; как же восторжествуют паписты над тем же текстом, увидев разночтения, четырежды преумноженные Миллом, тридцать лет корпевшим над ними?»[54] После этого Уитби утверждает, что текст Нового Завета заслуживает доверия, так как в разночтениях, на которые ссылается Милл, не затрагиваются догматы веры или вопросы поведения, к тому же подавляющее большинство разночтений Милла не могут претендовать на достоверность.
Возможно, Уитби рассчитывал, что его обвинения возымеют эффект сами по себе и никто не прочитает их; они представляют собой сотню страниц напыщенной, абсурдной, враждебной и невразумительной аргументации, автор которой пытается доказать свою правоту одним лишь нагромождением новых обвинений.
Вмешательство Уитби могло бы закрыть этот вопрос, если бы не те, кто воспользовался тридцатью тысячами разночтений Милла именно так, как опасался Уитби — принялись утверждать, что тексту Библии нельзя доверять, так как он сам по себе недостоверен. Во главе сторонников этой точки зрения встал Энтони Коллинз, друг и последователь Джона Локка, в 1713 году написавший сочинение о свободе мышления. Эта работа типична для деистической мысли начала XVIII века: в ней признается преимущество логики и фактов перед откровениями (например, библейскими) и притязаниями на чудодейственность. Во втором разделе этой работы, где речь идет о религиозных вопросах, Коллинз отмечает, наряду со множеством других моментов, что даже христианские священнослужители (имеется в виду Милл) «допускают сомнительность текстов Писания и стараются доказать ее», после чего ссылается на тридцать тысяч разночтений Милла.
Памфлет Коллинза пользовался большой популярностью, влиянием и вызвал ряд критических откликов, в основном нудных и натужных, однако среди них попадались также обоснованные и негодующие. Пожалуй, самым значительным результатом этой полемики стало вступление в нее ученого с мировым именем и блестящей репутацией, магистра Тринити — колледжа (св. Троицы) в Кембридже Ричарда Бентли. Бентли прославился своими трудами о литераторах античности — таких, как Гомер, Гораций, Теренций. В своем ответе Уитби и Коллинзу, подписанном псевдонимом Phileleutherus Lipsiensis (означающем приблизительно «свободолюбец из Лейпцига» — явный намек на призывы Коллинза к «свободному мышлению»), Бентли справедливо указал, что собранные Миллом разночтения никак не могли пошатнуть устои протестантской веры, так как эти разночтения существовали еще до того, как Милл их заметил. Он их не выдумывал — просто обратил на них внимание!
Если верить не только этому мудрому автору [Коллинзу], но и нашему еще более мудрому доктору [Уитби], он [Милл] проделал всю эту работу, лишь бы доказать ненадежность текстов Писания… Но что вызывает столь яростные нападки и негодование нашего Уитби? Труды доктора, утверждает он, придали сомнительность тексту в целом и оставили Реформацию беззащитной перед папистами, а саму религию — перед атеистами. Боже упаси! Мы по — прежнему надеемся на лучшее. Безусловно, все эти разночтения и прежде существовали в нескольких экземплярах; доктор Милл не создал их и не ввел в обращение — просто показал их нам. Следовательно, если религия была истинной ранее, несмотря на существование подобных разночтений, она благополучно останется истинной и впредь, даже если разночтения увидят все до единого. Будьте уверены: никакая истина, никакие выставленные напоказ факты не в силах разрушить подлинную религию[55].
Бентли, сведущий в текстологии классических текстов, продолжал доказывать, что наличия многочисленных расхождений можно ожидать в любом тексте, если он существует в виде большого количества манускриптов. Будь такой манускрипт единственным, то в нем и не было бы текстовых разночтений. Но уже второй манускрипт неизбежно будет отличаться от первого в нескольких местах. Однако это даже неплохо, так как ряд разночтений укажет, где первый манускрипт сохранил ошибку. Прибавьте третий манускрипт, и получите дополнительные разночтения, но вместе с тем увидите места, где уцелел оригинальный текст (то есть места, где согласуются два первых манускрипта). И так далее, чем больше манускриптов находишь, тем больше разночтений, и вдобавок больше вероятность, что каким‑то образом эти разночтения помогут восстановить оригинальный текст. Следовательно, тридцать тысяч разночтений, обнаруженных Миллом, не лишают Новый Завет целостности: они просто служат материалом, необходимым ученым для реконструкции текста, задокументированного лучше любого другого древнего труда.
Как мы увидим в следующей главе, эта полемика вокруг публикации Милла со временем побудила Бентли направить свои блестящие умственные способности на восстановление исходного текста Нового Завета. Но прежде чем перейти к этому разговору, отступим на шаг назад и задумаемся о том, чем располагаем сегодня — в сравнении с поразительным открытием Милла, с тридцатью тысячами разночтений в рукописной традиции Нового Завета.
Современное положение
Известно, что Милл изучил около сотни греческих манускриптов, чтобы выявить в них тридцать тысяч разночтений, однако сегодня таких источников у нас имеется намного больше. По последним подсчетам, во всем мире обнаружено и занесено в каталоги более пяти тысяч семисот греческих манускриптов. Их в пятьдесят семь раз больше, чем было известно Миллу в 1707 году. К этим пяти тысячам семистам рукописей отнесены все найденные: от фрагментов размером с кредитку до больших, роскошных трудов, сохранившихся полностью. Некоторые содержат всего одну книгу Нового Завета, другие — небольшую подборку (к примеру, четыре евангелия или послания Павла), и лишь в немногие входит Новый Завет целиком[56]. Вдобавок многие манускрипты представляют собой различные ранние редакции (то есть переводы) Нового Завета.
По времени создания эти манускрипты датированы различными периодами — от начала II века (небольшой фрагмент, известный как Р52, содержащий несколько стихов из Ин 18) до XVI века[57]. Они широко варьируются по размеру: среди них есть и крошечные копии в ладонь шириной, например коптский экземпляр Евангелия от Матфея, получивший название Кодекса Шейде и имеющий размеры 4x5 дюймов (10x12,5 см), есть и очень большие, внушительные, в том числе уже упоминавшийся Синайский кодекс размерами 15x13,5 дюймов (37,5x33,7 см), с разворотом впечатляющей ширины. Одни из этих манускриптов представляют собой дешевые, наспех нацарапанные копии, в том числе на повторно используемых страницах (текст некоего документа соскребли, и на отчищенные таким образом листы переписали текст Нового Завета), другие поражают роскошными материалами — например, окрашенным в пурпур пергаментом и золотыми или серебряными чернилами.
Как правило, ученые различают четыре категории греческих манускриптов[58]. (1) Старейшие из них — написанные на папирусе, материале, изготовленном из тростника, качественном, но недорогом и удобном, высоко ценившемся в Древнем мире; эти манускрипты датированы II‑VII веками. (2) Маюскульные («большебуквенные») манускрипты из пергамента (кожи животных, иногда она называлась велень, или веллум), получившие название потому, что были написаны большими буквами, чем‑то напоминающими нынешние прописные; они датированы большей частью IV‑IX веками. (3) Минускульные, («мелкобуквенные») манускрипты тоже написаны на пергаменте, но мелкими буквами, часто соединявшимися между собой (их выводили, не отрывая перо от бумаги) и представлявшими нечто вроде греческого аналога курсивного письма, или скорописи; они датированы IX и более поздними веками. (4) Лекционарии — как правило, минускульные по форме, но содержащие не книги Нового Завета, а так называемые «чтения» из них, расставленные в определенном порядке: их полагалось читать в церкви еженедельно или по особым случаям (как современные сборники для церковного чтения).
