Евангелие страданий - Серен Кьеркегор
Внутренним определяется тогда, что человек открывает и что он сокрывает. Когда в сердце обитает желание греха, глаз открывает множество грехов и делает это множество еще изобильнее: ведь око – светильник для тела, и если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма![44] Когда в сердце обитает страх греха, ухо открывает множество грехов и делает это множество еще изобильнее, так что такому человеку не помогла бы и слепота; ведь лукавый человек опускает глаза и подслушивает своими лукавыми ушами (Сирах 19:24). Когда в сердце человека обитает любовь, глаза удержаны и не открывают ни явного деяния греха, ни тем более скрытого; ведь как тот, «кто мигает глазами, носит в душе зло» (Притч), так и тот, кто понимает его подмигивание, нечист. Когда в сердце обитает любовь, тогда уши удержаны и не слышат ни слов мира сего, ни горькой хулы; ведь как тот, «кто скажет брату своему: “рака”, подлежит синедриону»[45], так и тот, кто слышит это, когда это говорится ему, несовершенен в любви. Когда в сердце обитает гневливость, человек скор на то, чтобы обнаружить множество грехов, ему все ясно с полуслова. Когда же в сердце обитает любовь, человек понимает медленно и не слышит неосторожно брошенного слова, и не понимает его, когда оно повторяется, ведь он уготовал для этого слова хорошее место и ждет уразуметь его в хорошем смысле; он не понимает долгой речи гнева или насмешки, ведь он ожидает еще одного слова, которое сделает эту речь осмысленной. Когда в сердце обитает страх, человек легко открывает множество грехов, обман и мошенничество, измены и интриги, он видит, что
Всякое сердце – как сети,
Все же лжецы – словно дети,
Всякая клятва – как тень[46].
Но любовь, которая покрывает множество грехов, никогда не бывает обманута. Когда в сердце обитает скупость, человек смотрит одним глазом за тем, что дает, и семью за тем, что принимает (Сирах 20:14), и тогда он легко открывает множество грехов. Но когда в сердце обитает любовь, глаза никогда не бывают обмануты; ведь любовь, давая, не следит за отданным, но ее глаза всегда взирают на Бога. Когда в сердце обитает зависть, глаза обретают силу выведывать нечистое и в чистом; но, когда в сердце обитает любовь, глаза имеют силу даже из нечистого вывести доброе на свет; и эти глаза видят не нечистое, но доброе и чистое, каковое они любят и взращивают, любя. Да, сила мира сего и доброе, переводя его на свой язык, выставляет злым, но есть превосходящая ее сила, которая и злое переводит как доброе, – это любовь, которая покрывает множество грехов. Когда в сердце обитает ненависть, грех лежит у дверей[47] человека и обступает его множеством вожделений; когда же в сердце обитает любовь, грех убегает прочь так далеко, что человек уже не видит его. Когда в сердце обитают ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия[48], не нужно далеко ходить, чтобы обнаружить множество грехов, и не нужно много времени на то, чтобы сотворить их ви́дение; но, когда в сердце обитают радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание[49], неудивительно, что человек, даже и стоя посреди множества грехов, остается чужд им, оказывается словно бы чужестранцем, не понимающим обычаев этой страны и неспособным уяснить эти обычаи; и разве не покрывает он тем самым множество грехов?!
Или же это не так, и мы должны с умным видом сказать: количество греха в мире пребывает равным себе, независимо от того, обнаруживает ли его любовь или нет? Или мы должны отложить слово апостола и вместе с ним любовь, о которой оно свидетельствует, как красивый речевой оборот, неспособный выдержать опытной проверки? Но понимает ли такого рода здравомыслие любовь столь же хорошо, сколь хорошо оно понимает множество грехов? Да и разве пожелает оно точно так же признать, что количество грехов остается равным себе, независимо от того, обнаружил ли здесь рассудок нечто новое; разве не станет оно, напротив, превозносить проницательность рассудка в раскрытии и исследовании сокрытых грехов? Но ведь тогда опять же остается истинным то, что рассудок открывает множество грехов, а любовь покрывает и сокрывает их; и первый образ смотрения ничуть не истиннее второго. И если бы даже был третий образ смотрения, при котором человек не становился бы ни рассудочно знающим о грехе, ни любяще незнающим, но просто знал бы о нем, разве не было бы такое знание не человеческим. А значит, то, что любовь покрывает множество грехов, это не риторическое выражение, но самая истина, и в этом сила христианской любви, великой не яркими подвигами, как иная любовь, но безмерно великой этим своим тихим чудотворением.
* * *
Счастлив человек, что видел мир во всем его совершенстве, когда все еще было хорошо весьма[50], счастлив человек, который был вместе с Богом свидетелем красоты творения, но блаженнее та душа, что соработает Богу в любви, той блаженной любви, что покрывает множество грехов.
* * *
Любовь покрывает множество грехов. Множество — это страшное слово, когда речь идет о грехах, и оно легко наводит на мысль о другом предмете, в связи с которым оно тоже часто употребляется, – на мысль о множестве творений, побуждающую нас думать о громадном числе родов, о великом множестве живых существ, числа которым не счесть, поскольку никакого числа не было бы достаточно, и поскольку нет такого мгновения, когда можно было бы приступить к счету; ведь во всякое мгновение на свет рождается бесчисленное множество новых живых существ. Не так
