Николай Каптерев - Собрание сочинений. Том 2
Справедливость требует, однако, заметить, что далеко не все рекомендательные грамоты, писанные от имени Феофана и привозимые в Москву разными просителями [с. 108] милостыни, в действительности принадлежали патриарху Феофану. Между этими грамотами, несомненно, немало было и подложных, сфабрикованных разными проходимцами в Молдавии, где умели подделывать и патриаршие подписи, и самые патриаршие печати. А так как патриарх Феофан был особенно почитаем и уважаем в Москве и его рекомендации имели здесь особенно веское значение, то и злоупотребления его именем были поэтому особенно часты. Это хорошо знал и сам Феофан, почему он и решился предостеречь от наглых обманщиков русское правительство. В 1636 году прибыл в Москву грек Иван Петров, который от имени Феофана сделал в Посольском приказе на имя государя такое заявление: «Молит (патриарх Феофан) великому твоему царствию: которые приезжают с грамотами к великому твоему царствию монастырские старцы и бельцы, и вам бы им не верить, потому что блаженнейший патриарх грамот никому не дает, только своим людям о милостыне»[68]. Что злоупотребления патриаршим именем со стороны разных проходимцев, являвшихся в Москву в качестве бедствующих просителей милостыни с подложными рекомендательными патриаршими грамотами, были действительно значительны, это видно не только из приведенного заявления Феофана, но и из того, что преемник Феофана, патриарх Паисий, вскоре по вступлении на патриарший престол счел необходимым предпринять против этого сильно распространившегося зла особые меры, вполне справедливо полагая, что наглые обманщики своими проделками и недостойным [С. 109] поведением в Москве могут дискредитировать в глазах московского правительства как настоящих, действительно заслуживающих помощи просителей милостыни, так и самих патриархов, именем которых они прикрываются. В этих видах в 1646 году патриарх Паисий писал государю: «Извещаю великому и державному и святому вашему царствию о некоторых торговых людях и черньцех: что они научилися составлять ложныя печати и пишут грамоты будто от меня и привозят к царствию вашему, и за то им подобает великое наказание и поучение, чтобы не обманывали народ христианский, такоже и царей. И сего ради посылаю сие мое знамя (печать), чтобы вам вперед было ведомо и верно: которые люди учнут вперед приезжати от нас с двумя печатями: большая печать по достоянию внизу грамоты под подписью, а меньшая печать поверх грамоты с правой руки у титла, – по тому учнете узнавать вперед те наши грамоты»[69].
Таким образом, сами патриархи указывали русскому правительству на существующие злоупотребления со стороны просителей милостыни, внушали ему осторожность и разборчивость в отношении к ним, предпринимали и со своей стороны некоторые меры, чтобы предохранить московское правительство от возможных обманов со стороны недобросовестных просителей милостыни. Но нашему правительству очень трудно, однако, было разобраться в массе просителей, чтобы отличить между ними настоящих от обманщиков и уличить последних, так как все просители обыкновенно старательно прикрывали друг друга и [С. 110] наше правительство не имело средств, а часто и охоты заниматься раскрытием обманов со стороны некоторых просителей милостыни. Только в тех случаях, когда просители, не поладив почему-либо между собою, подавали правительству жалобы друг на друга с взаимными обличениями, оно поневоле начинало расследование этих жалоб и уличенных в обманах и разных неблаговидных проделках или высылало за границу, или посылало на смирение в какой-либо русский монастырь, пока не исправятся.
Представленный очерк сношений Иерусалимского патриарха Феофана с русским правительством приводит к следующим заключениям.
После падения Константинополя Феофан был первый греческий патриарх, который получил возможность оказать и действительно оказал влияние на внутреннюю русскую церковную жизнь в смысле ее сближения с тогдашней греческой церковной жизнью. Благодаря ему у нас были оправданы и признаны правильными книжные исправления, совершенные прп. Дионисием под влиянием книжных исправлений прп. Максима Грека и отчасти при помощи греческих печатных книг; благодаря Феофану изменены были у нас некоторые старые неправые церковные обычаи вроде трикратного раздаяния Святых Даров в Таинстве Евхаристии и, вероятно, другие, так как государь и Филарет Никитич советовались с Феофаном о разных духовных делах и руководствовались его внушением «древних уставов четырех патриаршеств не отлучатися». Благодаря этому обстоятельству, со времени пребывания Феофана в Москве русская церковная жизнь, со времени падения Константинополя почти совсем было отстранившаяся от тогдашней [С. 111] греческой церковной жизни, начинает снова заметно подчиняться греческому влиянию, которое развивается затем в полной силе уже при патриархе Никоне.
Со времени пришествия в Москву Феофана устанавливаются самые близкие и постоянные сношения между иерусалимскими патриархами и русским правительством, которое благодаря постоянно присылаемым в Москву патриаршим грамотам и устным разъяснениям в Москве патриарших посланных знакомится с тогдашним положением Святых Мест, из-за которых шла упорная борьба православных с католиками и армянами, причем русское правительство начинает принимать хотя и косвенное, но все-таки деятельное участие в этой борьбе, посылая Иерусалимскому патриарху более или менее значительные подарки и денежные дачи на искупление и поддержание Святых Мест в Палестине. Эта именно сторона в сношениях нашего правительства с Феофаном составляет центральный пункт этих сношений ввиду того, что Феофану во время его патриаршества действительно пришлось вести продолжительную и упорную борьбу из-за Святых Мест то с католиками, то с армянами, почему он постоянно нуждался в денежной помощи. В 1629 году католики овладели было Святою Пещерою и Голгофою и даже искали убить самого Феофана, который только благодаря счастливой случайности избежал смерти. Ему, однако, удалось выхлопотать у султана фирман, возвращавший православным отнятые было у них Святые Места. В 1634 году латиняне снова возобновили борьбу с православными и благодаря подкупу турецких властей овладели было Святыми Местами; но православные перенесли дело на рассмотрение верховного [С. 112] суда и остались победителями. И сильные своим богатством армяне точно так же задумали было в 1633 году отнять у греков первенство при Святом Гробе, опираясь на расположение к ним визиря и на подкуп одного паши, друга султана. Беда угрожала православным серьезная, тем более что армяне тратили на подкуп огромные суммы (до 160 тысяч флоринов). Но и на этот раз греки нашлись и ловко сумели обратить дело в свою пользу, так что султан приказал даже казнить своего подкупленного армянами друга пашу, а также важнейших армян, зачинщиков этого дела[70]. Борьба с латинянами и армянами потребовала больших денежных затрат, так что Феофану приходилось закладывать и утварь Святого Гроба, и свою собственную митру, приходилось занимать деньги под большие обременительные проценты, вследствие чего у патриархии явились большие долги, которые нужно было уплачивать. Этим тяжелым материальным положением Иерусалимского патриархата и объясняется, почему Феофан чуть не в каждой грамоте, посланной им государю, жалуется обыкновенно на беды и тяжелое положение Иерусалимского патриаршего престола, особенно вследствие притеснений и несправедливостей, какие тогда приходилось терпеть православным от происков латинян и армян, почему он чуть не в каждой грамоте просит и молит государя о присылке милостыни Святому Гробу, постоянно твердит о том, что без царской поддержки и милостыни они могут окончательно погибнуть под натиском неверных и иноверных; этим же объясняется и то обстоятельство, почему Феофан так ревниво и подозрительно отнесся к Веррийскому [С. ИЗ] митрополиту Аверкию, предположив в нем враждебного ему человека, способного умалить посылаемую из Москвы милостыню Святому Гробу. Русское правительство со своей стороны всегда очень внимательно относилось ко всем просьбам и ходатайствам Иерусалимского патриарха, выражало полное сочувствие его бедственному положению и оказывать посильную денежную помощь бедствующим Святым Местам стало считать с этого времени своею прямою, непременною обязанностью.
Наконец, с Феофаном выступила и совершенно новая сторона в сношениях иерусалимских патриархов с русским правительством, какой вовсе не было ранее при патриархах Германе и Софронии – Феофан первый из иерусалимских патриархов делается тайным русским политическим агентом в Турции, сообщающим в Москву разные политические вести, касающиеся тогдашнего положения дел в Турции. Уже в настольной грамоте Филарету Никитичу Феофан заявляет, что им, восточным иерархам, пользующимся милостями царя, «надлежит всею душою и мыслию святому и великому его царствию служити и услуги показывати», хотя практически он начал служить русскому правительству в качестве его тайного политического агента значительно позднее. Русское правительство не имело тогда при иностранных дворах постоянных послов, которые бы на месте следили в той или другой стране за течением политических дел, а между тем знание современного положения этих дел, особенно в Турции, имело для нашего правительства исключительную важность, почему оно и завербовало с конца XVI века к себе на службу в качестве тайных политических агентов разных греков, [С. 114] начиная с патриархов и других духовных особ и кончая простым греком-купцом. Эти агенты обязывались внимательно следить за всем, что происходило в Турции, и обо всем, что узнают, немедленно уведомлять московское правительство через особые вестовые письма, которые пересылались в Москву с верными людьми. Наше правительство сильно дорожило этими вестями, идущими прямо из Турции, и всячески поощряло и награждало за это ревностных и опытных агентов, умевших сообщать в Москву и свежие, и более или менее важные вести. Феофан увидел, какую большую цену придают в Москве сообщаемым из Турции политическим вестям и каким особым расположением московского правительства пользуются его тайные политические агенты в Турции, и потому решил поступить в их число, чтобы этим приобрести еще большие милости и расположение русского правительства. В грамоте к Филарету Никитичу в 1634 году Феофан пишет: «А с которыми великими людьми знаемся, и мы всегда их понуждаем на помощь царствию вашему», и тем дает понять, что он, пользуясь своими связями, готов оказывать политические услуги нашему правительству. И действительно, с этого года Феофан начинает более или менее правильно присылать в Москву такие грамоты, в которых, наряду с просьбами о милостыне и известиями о делах Святого Гроба, сообщались и разные политические вести, хотя, правда, очень неважные и почти всегда запоздалые по сравнению с вестями, присылаемыми другими агентами. Побуждения, которые в этом случае руководили Феофаном, он сам довольно откровенно высказывает в одной из своих грамот к государю в 1638 г.: «Пишем и объявляем, что деетцав [С. 115] Цареграде, и о том у нас бывает великий страх – о том бо есть и вам ведомо. Только наша великая любовь и для благочестия твоего и для милостыни, что имеешь к нам, понуждает нас писати и объявляти».
