Марина Власова - Энциклопедия русских суеверий
О возможно «книжном» источнике многих связанных с фармазонами мотивов, поверий свидетельствуют и такие, не свойственные обычным представлениям крестьян XIX в. детали, как фармазонская книга «с черной магией», а также необходимость предъявить «для вступления в фармазоны» портрет.
Портрет фармазона (остающийся у его собратьев) не только символизирует связь с сообществом: это двойник, бытие которого едино с бытием изображаемого. В случае повреждения портрета на лице оригинала оказываются раны; он изменяется в соответствии с настроением портретируемого. «Хоша бы кто и восхотел от их обчества отшатиться — не может: фармазоны тому человеку в один миг прекращают жизнь, хоша бы человек этот находился от них на краю света, — везде, значит, достанут. У них, видишь ли, имеются патреты со всякого, кто в их обчество записан. По этим самым патретам фармазоны узнают, кто станет изменять. Патреты, видишь ли, обнаковенные, росписаные разными красками — и как который человек начнет отпадать, то краски на патрете и начинают линять, линять и совсем слиняют, есть-коли только фармазоны не доглядят. Но этого, говорят, мало бывает, чтобы фармазоны не доглядели: зорки, бестии!» (Урал) <Железнов, 1910>.
Несвойственные крестьянской среде повествования о «портрете-двойнике» имеют, однако, обоснования в распространенных поверьях. Кукла-изображение, двойник-отражение (позднее — портрет, фотография) в верованиях многих народов могут «замещать» живого человека. Ср.: у нанайцев после похорон делали маленькую деревянную куклу, «вместилище души умершего», — «в настоящее время пожилые люди вместо такой куклы ставят на кровать фотокарточку умершего, перед ней помещают еду, зажженную папиросу» <Смоляк, Соколова, 1976>. Ср. также неоднократно отмечавшуюся в XIX–XX вв. боязнь крестьян фотографироваться, чтобы не быть «испорченными».
Чтобы расторгнуть союз с фармазонами, портрет необходимо уничтожить. Фармазон «берет ружье и стреляет в портрет этого человека, который он заготовил еще при заключении условия. Портрет и расписка уничтожаются, но вместе с тем на лице человека неожиданно обнаруживаются раны и следы от выстрела и действие чар над просимым рушится» (Тамб.) <Народные… 1890> (согласно другим, не менее распространенным представлениям, выстрел в портрет равносилен смертельному выстрелу в человека, влечет его гибель).
Отличительная черта образа фармазона — его неотвязность и мстительность. В сюжете, изложенном И. И. Железновым, «пошедший в фармазоны» уральский чиновник «и бороду сбрил, и крест, и пояс бросил, и табачище стал тянуть, и в рот, и в нос, Господи прости — и скоромное в посты и зайчатину стал жрать, — одно слово, офармазонился!». Раскаявшись затем под воздействием родных, он вновь «отпустил бородушку, надел крест и пояс, бросил трубки и табакерки и повел жизнь благочестивую, какую вел и прежде, до фармазонов, но не долго прожил. — Через какие-нибудь месяца два был он на пашне, ходил по бакче, увидал редечку и наклонился — хотел, значит, сорвать, — наклонился и упал! Подошли к нему, а он мертвый! <…> А отчего случилась такая оказия? Да оттого, говорили люди, что фармазоны прострелили патрет его! Попасть в их общество — все единственно, что попасть к чертям — нет возврата!» <Железнов, 1910> (повествователь дополняет, что фармазоны и после смерти не оставили несчастного в покое, выкопали гроб и вырезали ему пятки).
Очевидно, что спектр поверий, связанных с фармазонами, достаточно широк. Впитав разнообразные влияния, они пронизаны традиционными представлениями о колдунах и нечистой силе (в крестьянской и в городской среде образ фармазона трактовался, по-видимому, сходно, но с разными акцентами). Рассказы о фармазонах, популярные вплоть до начала XX в., в нашем столетии не относятся к числу бытующих среди крестьян.
В Псковской, Тверской губерниях фармазоном именовали неловкого, нескладного человека <Даль, 1882>.
ФОНАРНИК, ФОНАРИК — блуждающий огонек на болоте; мертвец, сопровождаемый блуждающим огоньком или показывающийся болотным огнем.
В некоторых местностях Костромской губернии (Кинешемский, Нерехотский уезды) «называют блуждающий огонек на болотах фонарником», полагая, что за ним скрывается мертвец, способный «завести» или сбить с дороги пошедшего вслед огоньку человека <Андроников, 1902> (см. БЛУДЯЧИЙ ОГОНЬ).
Х
ХИТКА — водяной дух в облике женщины; русалка.
ХИТНИК — нечистый дух.
В поверьях ряда районов России (Ряз., Арх., Сиб.) «хита», «хитина» — «несчастье, бедствие, притка», которые, по-видимому, могут персонифицироваться в образе хитки. Хитником тверичи именовали злого, нечистого духа.
Д. К. Зеленин полагает, что название хитка (Вятск.) характеризует водяного духа как похищающего, хитящего: «Так называют собственно водяного женского пола, но сходство с русалкой полное» <Зеленин, 1916>. Также трактует название хитник (Твер.) и Ф. Буслаев <Буслаев, 1861>.
Отметим, однако, что вятские поверья могут предполагать и несколько иную трактовку этого названия, ср. хитка — притка; наговор, заговор; знание слов, заклинаний, молитвы против злого, злоумышления; также вообще хитрость, предвидение, проницательность, предупреждающие известное посягательство на личность. «Он ведь с хиткой, его не объедешь!» — «Ты знаешь какую-нибудь хитку?» — «Что? И хитка не помогла?» <Васнецов, 1907>. За названием хитник, таким образом, может скрываться и хитроумный, лукавый нечистый дух.
ХЛЕВНОЙ, ХЛЕВНИК, ХЛЕВНЯК — дух, обитающий в хлеве; домовой, дворовой.
«Чертополоху в Олонии… приписывается мифическое значение — его вешают в хлевах, чтобы хлевной не делал вреда скотине. Однако силы своей чертополох лишается, если при срывании его заслышится пение петуха» (Олон.).
Чаще всего хлевной — это дух двора, домовой, дворовой, от которого зависит благополучие скота; однако это название в великорусских поверьях встречается нечасто. В. Даль сообщает, что хлевник (Смол., Калуж.) — «домовой в хлеву, особая порода» <Даль, 1882>.
ХЛОПТУН — встающий по смерти покойник, который поедает скотину, людей; еретик, клохтун, упырь; покойник, в которого вошел нечистый дух.
На севере России хлоптун — синоним еретика (см. ЕРЕТИК): хлоптуном становится умерший, которому «черти пехаются в рот». После этого «родится хлоптун», который «пять годов живет хорошо», имея облик самого обычного крестьянина, а затем начинает поедать людей и скот.
Спастись от хлоптуна, по поверьям, можно, ударив его «назад руку» оборотью от некладеного жеребца.
ХОЗЯИН, ХОЗЯЙНУШКО, ХОЗЯЮШКО — дух, распоряжающийся определенной территорией и областью деятельности (лесом, домом, водой и т. п., домашним хозяйством, охотой и т. п.).
ХОЗЯЙКА, ХОЗЯЙНУШКА, ХОЗЯЮШКА — дух-«хозяин» в женском обличье.
«Меня хозяин — хошь верь, хошь нет — из избы выживает» (Мурм.); «Заходя в баню, говорили: „Хозяин с хозяюшкой и хозяйские малые детушки, пустите помыться. Мне водицы немного надо“» (Волог.). «Хозяин добр — и дом хорош; хозяин худ — и в доме тож» <Даль, 1882>; «Лесной хозяюшко, лесная хозяйнушка, ешьте кашу, пшеничну шанюшку, отдайте мне мою пестронюшку» (Арх.); «Если на подволоке, в амбаре или в хлеву будет реветь хозяйнушко, то он этим дает знать, что в доме приключится несчастье» (Арх.); «А в корельских волостях, там дальше нас, сказывал один швед… лесовой хозяин тоже, так тот пришел к мужику девку сватать» (Олон.); «Есть хозяин, заплетает гривы у лошадей. Старые люди так и оставляли, не расчесывали, пока сама не расплетется. В колхозе, чтобы хозяин шерсть заплетал, — не слышал» (Ворон.).
Хозяином, хозяйкой именуются домовые, лешие, полевые, болотные, водяные и т. п. духи. Почтительное обращение к таким существам — хозяева — помогало избежать произнесения их настоящих имен, что должно было бы привлечь необходимых, но опасных домовых, лесных, водяных обитателей.
Иносказательное название хозяин в поверьях XIX–XX вв. характеризует существенную роль домовых, леших, водяных как истинных владетелей избы, воды, леса и т. п. «Домовой в подполье живет, баенник в бане. Везде свой хозяин. На том мир стоит» (Новг.).
