Марина Власова - Энциклопедия русских суеверий
«В ину пору корабль плывет, хоша по обнаковенной воде, но зато по сторонам-то его бесперечь выныривают чудовища: от головы до пояса человек, а от пояса до ног — соминый плеск. Вынырнет это чудовище, встряхнет зелеными длинными волосами, индо брызги на версту летят, да закричит глухим хриплым голосом: „Фараон!“ Это фараоновы воины, что за Мысеим гнались, да потонули. В ину пору эти самые чудовища, их тоже зовут фараонами, ухватятся за корабль ручищами, словно граблями, да спрашивают: „Когда Осподь с судом сойдет?“ — „Завтра“ иль-бо „Послезавтра“, — скажут им с корабля, чтоб только отвязаться. Ну, и отстанут, а без того ни за что не отстанут, такие привязчивые, право. Им, вишь, узаконено жить в море до преставленья света. Тогда, вишь, их рассудят с царем фараоном: из-за него ведь погибли и сделались получеловеками. Это море так и прозывается: фараонское море» <Железнов, 1910>.
По рассказам жителей Смоленщины, фараоны — «египетские цыгане», потопленные мановением жезла Моисея. Они похожи на людей, но покрыты рыбьей чешуей, одноглазы, могут обитать лишь в воде. Фараоны любят ненастье, а в хорошую погоду интересуются «у своего фараона» — когда переменится погода. Его же они вопрошают и о конце света, ибо обречены существовать в полурыбьем-получеловеческом обличье вплоть до Светопреставления. Фараоны опасны — они людоеды. Иногда их ловят и «показывают», содержа в чанах с водой <Добровольский, 1891>.
В вологодской быличке выходящая из воды (на реке Свирь) женщина (она произносит: «Фараон, фараон!», затем — «Тульни, тульни!») — предвестница гибели «молодого и красивого парня». По достаточно распространенным поверьям, «Фараон!» — один из возгласов водяных духов.
Таким образом, в народных повествованиях о фараонах и фараонках, наряду с «библейским происхождением», подчеркивается их принадлежность к безвременно погибшим, заклятым, проклятым людям, а также особый, «глухой и хриплый», но влияющий на людские судьбы голос и дар пророчества, предвидения (см. ПОКОЙНИКИ, РУСАЛКИ, СИРЕНА).
Фараонами (фаляронами), фараонками традиционно именуются изображения русалок в деревянной резьбе, украшающей дома, однако образ этот скорее сказочный. В бытующих народных поверьях русалки редко описываются как полуженщины-полурыбы (обычно облик русалок с длинными распущенными волосами повторяет человеческий — см. РУСАЛКА).
Тем не менее есть и ряд исключений. Ср: сообщение из Смоленской губернии, где верят в существование «лесных и водных русалок». Водные русалки — «девушки с рыбьим хвостом и зелеными волосами. Глаза их горят страшно, стан стройный и гибкий, лицо бледное. В движениях они проворны и ловки, плещутся водою».
В восточносибирской быличке русалка также наделена рыбьим хвостом: «Много людей перетонуло, где русалка была, как купаются, так кто-нибудь утонет. <…> Но ее потом Сафонов убил, эту русалку. Из воды вытащил и показывал. У нее голова и руки, тело-то человечье, а ниже — хвост рыбий. Черный таков, в чешуе».
Кое-где к «фараонову потомству» относились лихорадки: лихорадки — потонувшие в море вместе с отцом двенадцать дочерей египетского царя фараона (Новг.) <Зеленин, 1916>. На Вологодчине «древними людьми», «фараоновым войском» считали лягушек. «Зверя тюленя „фараонова сила“ век и зовут» (Арх.).
Фараон, фараонка — один из персонажей «силы бесовской» в верованиях раскольников.
По свидетельству из Богучарского уезда (Ворон. губ.), здесь верят в то, что остатки «фараоновой армии» — цыгане. «Поэтому цыган зовут фараонами, хотя, впрочем, прозвище это употребляется только в смысле шутки или презрения. Цыгане не так обижаются за название „фараон“, как за попреки родством с остальною частью фараоновой армии, члены которой, по уверению богучарцев, живут теперь на дне моря и часто, всплывая на поверхность воды, ужасным и жалобным голосом у кого-то спрашивают: „Чи скоро конец свету?“» <Ткачев, 1865>.
Название фараон употребляется в бранных выражениях. Фараонами могли называть полицейских.
ФАРМАЗОНЫ — масоны, сообщество людей, заключивших союз с нечистой силой; колдуны; нечистые духи.
«Около Василия (давно это было) двое фармазонов в лодочке плавали, так, бывало, что делают! Возьмут, вынут со дна камень, кинут на берег, он в голого мужика оборотится, кинут другой, тот в бабу, и давай друг с дружкой плясать. Одному и понравилось это. „Поучите!“ — говорит» (Симб.); «Ложь ли, правда ли, говорили про одного из наших уральских чиновников, что пошел в фармазоны, и они будто бы угомонили его» (Урал); «Отщепенец от Дьявола может вновь выйти в поле и просить нарушить условие. Тогда фармазон берет ружье и стреляет в портрет этого человека, который он заготовляет еще при заключении условия» (Тамб.).
В поверьях XIX–XX вв. фармазоны (искаж. francmacon, macon) отождествляются то с нечистыми духами, которые стремятся любой ценой завладеть человеком, его душой (см. ЧЕРТ), то со «знающими» людьми, «сильными» колдунами, заключившими союз с Сатаной; то с еретиками, вероотступниками (см. КОЛДУН). «Фармазоны — люди как и все люди. Только на одном коньке с Сатаной сидят. <…> Примерно, есть на свете молоканы, хлысты и разная нечисть. Ну, и фармазоны тож. Только фармазоны немного похуже выйдут молоканов. Молокан, к примеру, так ли, сяк ли, в Бога верит, молокан, к примеру, и обратиться может на путь истинный, если-коли захочет…; а от фармазона этого не дождешься, фармазон не может обратиться на путь истинный, хоша бы и желал, — вот что скверно! Фармазоны, видишь ли, не признают ни Бога, ни Его силу небесную, а признают Сатану и силу его нечистую. Кто в обчество фармазонов запишется, тот и душой, и телом пропадает!» (Урал) <Железнов, 1910>.
В поверьях Тамбовщины невесть откуда являющийся «в чистом поле» фармазон (с ним можно заключить договор, подписав его кровью из мизинца правой руки) определенно схож с чертом <Народные… 1890>.
В симбирских быличках <Садовников, 1884> фармазоны — колдуны. Фармазон Иванов — наделенный «современными» чертами «колдун из благородных». Он имеет «черную книгу, черную магию». «Вот раз лакей его и увидал ее на столе. Барина не было (забыл запереть); лакей взял и раскрыл ее. Только раскрыл — вдруг слышит: музыка играет полковая. Побежал к окну — никого нет. Раскрыл в другом месте: вдруг на него большущая черная собака кинулась; он испугался да бежку. Барин вернулся и сильно его побранил».
В быличке этой же губернии фармазоны обладают никогда не иссякающими «фармазонскими деньгами» (то есть, в сущности, неразменным рублем традиционных поверий). Обитают они в избушке, находящейся в лесной глухомани. Добираться туда надо три года. Главный фармазон, подобно героям волшебных сказок, лежит в избушке на печи. Церковь фармазонов (рассказывает пожелавший добыть фармазонские деньги. — М. В.) — «темная без окон изба; среди избы чан стоит и кругом сальные свечи горят; фармазоны по стенкам молятся. Вдруг из стены вылезает мохнатый да седой. „Чего вам, — говорит, — надо? Коли денег, так нате, берите!“ и насыпал фармазонских денег целую кучу. Стали фармазоны меня в свою веру склонять…» (рассказчик, однако, не дается и убегает вместе с деньгами; деньги сразу же становятся самыми обычными). «И шел я, братцы мои, оттудова три года, насилу домой добрался».
Представления об искушающих человека нечистых, о заключающих союз с нечистью колдунах, о колдовстве с помощью «письмен» (книг, записок) традиционны для общерусских поверий. «Сообщество фармазонов», «фармазонская вера и церковь» и т. п. — следствие перетолкования понятия о масонах (франкмасонах, фармазонах) как о реально существующих, но загадочных, злокозненных, тождественных нечисти людях (образ колдуна в крестьянских поверьях не столь однозначно отрицателен). По определению В. Даля, фармазон — «безбожник, вольнодумец» <Даль, 1882>. Подобным образом фармазон был охарактеризован в пьесах, принадлежавших перу Екатерины Великой. Эта трактовка получила дальнейшее развитие и в других сочинениях, в том числе популярного (даже «бульварного»), преимущественно влиявшего на умонастроение народа толка. Способствовать отождествлению фармазонов с нечистью могли, по-видимому, и церковные проповеди. Трудно, однако, пока сказать, почему иноположный крестьянской среде образ фармазона (ставший «образом врага») занял в поверьях XIX в. столь заметное место.
