Авторов Коллектив - Тайна Мумии. Рассказы о мумиях. Том II
К сожалению, сам ученый не присутствовал на докладе: несколько недель спустя после своего прибытия в Европу он снова уехал в Центральную Африку.
Зато, слава Богу, здесь присутствовали оба коммерции советника. Они сидели рядышком в первом ряду и так раздувались от славы и сознания, что они участвовали в отыскании следов древнеегипетской культуры на берегах озера Чад…
— Теперь я попрошу вас, — закончил свой доклад профессор Келер, — подойти поближе и лично осмотреть наши бесценные приобретения.
И он отдернул занавес, за которым скрывались все эти сокровища.
— Вероятно, вам небезызвестно, что в Древнем Египте кошки считались священными животными, так же как крокодилы, ибисы, кобчики и все те млекопитающие, которые были посвящены Пта, т. е. имели белое треугольное пятно на лбу. Вследствие этого все эти животные, подобно фараонам, верховным жрецам и знатным людям, подвергались после своей смерти бальзамированию. Почти во всех пирамидах встречаются мумии кошек. Наша находка в этом последнем отношении чрезвычайно богата — доказательство того, что египетские колонии в области озера Чад происходили из кошачьего города Бубастис. Мы насчитываем не менее как двести шестьдесят восемь экземпляров этих реликвий из седого прошлого.
И профессор гордо указал на длинные ряды маленьких мумий, которые имели вид высохших грудных младенцев в пеленках.
— Далее вы видите, — продолжал он, — тридцать четыре человеческих мумии — великолепнейшие экземпляры, которые отныне, несомненно, послужат предметом зависти для всякого другого музея. А именно: эти мумии ничуть не походят на мемфисские — черные, высохшие и легко рассыпающиеся мумии, но имеют сходство с фиванскими — желтыми, отливающими матовым блеском. Можно поистине удивляться изумительному искусству древнеегипетских бальзамировщиков. А теперь я перехожу к прекраснейшему перлу нашего богатого собрания, к лучшему украшению нашего музея: перед вами лежит настоящий тофар. Тофар-мумия или тофар-невеста…
Только три такие мумии знает современный свет: одна была пожертвована в 1834 году лордом Гэйтгорном в лондонский South-Kensington-Museum{25}. Другая, по-видимому, супруга фараона Меревра, из шестой династии, жившего за две тысячи пятьсот лет до Рождества Христова, находится в обладании Гарвардского университета, будучи подарена последнему известным миллиардером Гуллем, который купил ее у хедива Тевфика за огромную сумму в восемьдесят тысяч долларов. Наконец, третий экземпляр имеется теперь в нашем музее, благодаря великодушной щедрости и высокому уважению и любви к науке господ коммерции советников Брокмюллера и Лилиенталя.
«Яволь» и «Одоль» сияли своими жирными физиономиями.
— «Тофар-мумия», — продолжал профессор, — является памятником одного своеобразнейшего и вместе с тем ужаснейшего обычая, какие знает только мировая история. Подобно тому, как в Древней Индии существовал обычай, согласно которому вдова следовала за своим мертвым супругом на могильный костер и сгорала заживо, так в Древнем Египте считалось знаком величайшей супружеской верности, если супруга скончавшегося следовала за ним в жилище вечного успокоения и обрекала себя на бальзамирование в живом вид е… Я прошу вас принять во внимание то обстоятельство, что бальзамированию подвергались только трупы фараонов и знатнейших лиц; примите далее во внимание также то, что это неслыханное доказательство супружеской верности было добровольным и что, таким образом, лишь немногие женщины решались на это, — и вы поймете, как невероятно редки такие мумии. Я утверждаю, что во всей египетской истории церемония подобного жертвоприношения совершалась всего шесть раз. «Тофар-неве-ста», как ее называли египетские поэты, в сопровождении большой свиты спускалась в подземный город мертвых и там поручала свое тело ужасным бальзамировщикам. Эти последние проделывали с нею те же манипуляции, что и с трупами, но только с тем различием, что совершали свою работу очень медленно — с тем расчетом, чтобы тело как можно дольше сохраняло свою жизнь. Способ и искусство бальзамирования египтян нам еще мало известны. Мы знаем об этом лишь кое-что, почерпнутое нами из весьма скудных заметок Геродота и Диодора. Одно можно считать совершенно установленным: «тофар-невеста» превращалась в мумию в живом виде и с величайшими страданиями. Правда, для нее существовало некоторое слабое утешение: ее мумия не подвергалась засыханию. Ее тело оставалось таким же, каким оно было при жизни, и не теряло ни единой своей живой красок. Вы можете убедиться в этом сами: можно подумать, что эта прекрасная женщина только что сейчас заснула.
С этими словами профессор отдернул шелковое покрывало.
— А!.. Ах!.. А-а!.. — раздалось вокруг.
На мраморном столе лежала молодая женщина, завернутая по грудь в тонкие полосы полотна. Плечи, руки и голова были свободны, черные локоны вились над ее лбом. Тонкие ногти маленьких рук были выкрашены, а на левой руке, на третьем пальце, было надето кольцо с изображением священного жука. Глаза закрыты, черные ресницы тщательно удлинены подрисовкой.
Я подошел к ней вместе с другими совсем близко, чтобы получше рассмотреть…
Праведный Боже! Это была Анн и…
Я громко вскрикнул, но мой крик потонул в шуме толпы. Я хотел говорить, но не мог пошевелить языком и в безмолвном ужасе смотрел на мертвую.
— Эта «тофар-невеста», — продолжал между тем профессор, — несомненно, никоим образом не феллахская девушка. Черты ее лица представляют собою явный тип индогерманской расы. Я подозреваю, что это — гречанка. И факт этот вдвойне интересен: он указывает нам на следы не только египетской, но и эллинской культуры на берегах озера Чад, в Центральной Африке.
Кровь застучала у меня в висках. Я схватился за спинку стула, чтобы не упасть. В этот момент на плечо мне легла чья-то рука.
Я обернулся и увидел перед собой гладко выбритую физиономию… О небо! Я все-таки сразу узнал его. Это был Фриц Беккере.
Он взял меня за руку и вывел из толпы. Я последовал за ним почти безвольно.
— Я подам на вас жалобу прокурору, — прошипел я сквозь зубы.
— Вы не сделаете этого. Это было бы совершенно бесцельно, и вы только сами нажили бы себе неприятности. Я — никто. Абсолютно никто. Если вы всю землю просеете сквозь решето, вы и тогда не найдете Фрица Беккерса. Так назывался я только на Винтерфельдштрассе.
Он засмеялся, и его лицо приняло отвратительное выражение. Я не мог глядеть на него, отвернулся и стал глядеть на пол.
— А впрочем, — прошептал он мне на ухо, — разве не лучше так?.. Ведь вы поэт… Неужели ваша маленькая подруга не милее для вас в таком виде, в сиянии вечной красоты, чем пожранная червями на берлинском кладбище?
— Сатана! — бросил я ему в упор. — Гнусный сатана!
Я услышал за собой легкие удаляющиеся шаги. Я взглянул и увидел, как Фриц Беккере проскользнул в дверь и исчез.
Профессор кончил доклад. Раздались громкие рукоплескания. Его поздравляли, к нему тянулись для рукопожатия бесчисленные руки. Точно так же чествуемы были и господа коммерции советники. Толпа начала тесниться к выходу. Никем не замеченный, я подошел к мертвой. Я вынул из кармана медальон с портретом ее матери и тихонько положил его на ее молодую грудь, под холщевую пелену. Затем я наклонился над нею и тихо поцеловал ее между глаз.
— Прощай, милая маленькая подруга! — сказал я…
Л. Альма-Тадема. Египетская вдова (1872)
Чарльз Бамп
ИСЧЕЗНУВШАЯ МУМИЯ
(1906){26}
В штабе детективов городской полиции ошибочно сложилось весьма лестное мнение о моих сыщицких способностях. Лично я всегда считал, что помощь, которую я сумел в двух-трех случаях оказать детективам, была по большей части результатом везения, а не применения логики и здравого смысла в целях дедукции и построения важных (как оказывалось впоследствии) выводов, основанных на тривиальных на первый взгляд обстоятельствах. И тем не менее, удача, как сказано, сопутствовала мне в этих расследованиях, и я приобрел среди детективов репутацию балтиморского Шерлока Холмса. Постепенно я завоевал их доверие, поскольку щедро позволял им приписывать себе честь раскрытия таинственных преступлений, и детективы стали все чаще советоваться со мной, когда сталкивались с запутанными делами. В то же время, признаюсь, из любви к загадкам я охотно им помогал. Я не только оборудовал телефоном свою квартиру в Арунделе, но и, отлучаясь куда-либо из конторы или из дома, всегда сообщал, где меня можно будет найти в ближайшие часы. Таким образом, наши озадаченные Видоки{27} в любое время могли связаться со мной, если им требовалась моя помощь.
В тот дождливый день, несколько недель назад, я забрел после обеда в «Мэриленд» и неожиданно увидел Дорленда — он подавал мне какие-то знаки из прохода за ложами с правой стороны театра. Одетые в красные мундиры музыканты британского оркестра лейтенанта Эймса, который я очень полюбил, доигрывали последние раскатистые ноты увертюры к «Вильгельму Теллю»{28} и мне, страстному меломану, совсем не хотелось уходить до окончания программы. Но детектив Дорленд никогда не появлялся просто так и непременно приносил мне какую-нибудь головоломную задачку, и потому я сейчас же покинул зал и присоединился к нему в вестибюле.
