Рэймонд Браун - Введение в Новый Завет Том I
11. Активистская критика (Advocacy criticism). Сюда можно отнести широкий круг подходов, связанных с герменевтикой освобождения, афро–американским богословием, феминистской критикой и т. д.[55]. По мнению их сторонников, достигнутые результаты необходимо использовать для изменения современной социально–политической и религиозной ситуации. (Часто говорят, что Писание следует читать только сквозь призму освобождения угнетенных.) Одно из оснований такого подхода состоит в том, что библейские авторы имели собственную общественную позицию: они были мужчинами и/или церковными лидерами, а потому отражали патриархальную или церковную точки зрения. Соответственно, в повествованиях они могли отстаивать свои позиции и подавлять альтернативы, — задача же исследователя состоит в том, чтобы восстановить эти сознательно или бессознательно замалчивавшиеся факты, пользуясь подчас мельчайшими зацепками. Другие исследователи указывают на возможный изъян этого подхода: он чреват тем, что экзегет будет проецировать на новозаветные времена свои идеалы, не осознавая, что реальная новозаветная социологическая ситуация, возможно, не благоприятствует современному активизму. Как бы то ни было, однако, все согласны: активистская критика ставит важные вопросы, которые ранее не задавались экзегетами (главным образом, белыми мужчинами из стран «первого мира»), и тем самым вносит ценный вклад в новозаветную науку.
12. Обзор. Как быть со всеми этими «критиками»? Следует комбинировать различные подходы к тексту, не превращая ни одну из «критик» в единственный метод исследования. Экзегеты, которые пользуются широким арсеналом методов, гораздо глубже поймут смысл библейского текста[56].
Чтобы описать полный спектр этого смысла, Сандра Шнайдере (S. Schneiders, Revelatory) говорит о трех «мирах»: мире за текстом, мире текста и мире перед текстом. Возьмем для иллюстрации Евангелия.
(1) Мир за текстом включает жизнь Иисуса и религиозную рефлексию над Иисусом через веру, проповедь и религиозный опыт общины.
(2) Мир текста в его нынешнем виде (как бы текст ни сложился) содержит письменное свидетельство евангелистов, отражающее их понимание и восприятие Иисуса, а также их способность выразить это в тексте. [Подробнее см. ниже в разделе (В).] Отметим два момента. С одной стороны, хотя Евангелия и записаны, стоявшую за ними традицию возвещали устно, и письменный текст еще несет на себе отпечаток устного изложения[57]. Постулируя, что Матфей и Лука использовали Евангелие от Марка, не надо думать, будто их опора на письменный текст стерла у них из памяти все, что они слышали об Иисусе. С другой стороны, будучи записанными, евангельские тексты обрели собственную жизнь, а потому могут передавать смыслы, не вкладывавшиеся в них евангелистами и не усматривавшиеся первоначальной аудиторией.
(3) Мир перед текстом касается взаимодействия Евангелий с читателями, которые через интерпретацию входят в них, усваивают их смысл и изменяются этим смыслом. [См. ниже, последнюю часть раздела (Г).] На этом уровне интерпретации важную роль играет объяснение/комментарий к Евангелию. Также многие верующие думают, что для полного постижения текста необходима личная духовная близость к Иисусу, изображенному в Евангелиях, — утверждение, которое противоречит иногда высказываемому мнению, что объективными интерпретаторами могут быть только те, кто не связан религиозными убеждениями.
В этом вводном разделе я иллюстрировал различные герменевтические подходы на примерах из Евангелий. Однако многие из этих подходов (критика форм, критика редакций, риторическая критика и т. д.) применимы и к другим новозаветным книгам, например, Деяниям, Посланиям, Откровению, где, в частности, есть проблемы, связанные с жанровой спецификой. В главах, посвященных этим текстам, мы поговорим о возникающих герменевтических вопросах подробнее.
(Б) Вопрос о боговдохновенности и откровении
У многих читателей обзор герменевтических методов может вызвать очевидное возражение. Все эти «критики» подходят к новозаветным книгам как к произведениям человеческим, обусловленным своей эпохой и ограниченным спецификой литературных жанров этой эпохи, вследствие чего к ним применяются те же способы интерпретации, что и к другим книгам. Однако на протяжении столетий христиане читали библейские книги не как образцы литературы, но потому что их вдохновил сам Бог. Правильна ли эта вера, и в какой степени она влияет на правила интерпретации? И как влияет на толкование Библии представление о Писании как об одном из ключевых элементов в божественном откровении?
Боговдохновенность
Относительно боговдохновенности существуют четыре разных подхода.
(1) Некоторые считают, что боговдохновенность Писаний — лишь благочестивая и наивная вера. Многие новозаветные исследования, написанные в Германии в конце XVIII века и в течение XIX века, были направлены против традиционного христианского богословия[58]. Такая направленность местами существует и поныне: некоторые ученые и преподаватели противодействуют библейскому буквализму, лишая новозаветные тексты особого религиозного статуса. Они рассматривают новозаветное христианство лишь в социологических категориях: как небольшое религиозное движение в ранней Римской империи.
(2) Не высказывая ни позитивных, ни негативных суждений о боговдохновенности, многие экзегеты считают, что в любом случае ссылаться на нее в академическом исследовании Писаний неуместно. Они выносят за скобки тот факт, что оба Завета были написаны верующими для верующих, а впоследствии сохранены верующими, чтобы укрепить веру. Когда отрывки, имеющие богословское значение, вызывают трудности в интерпретации, нельзя апеллировать к боговдохновенности или иным религиозным факторам (например, церковной традиции). Хотят того экзегеты или не хотят, в результате этого подхода учение о боговдохновенности теряет свое значение.
(3) На противоположном полюсе находятся буквалисты: с их точки зрения, боговдохновенность снимает с библейских авторов любые человеческие ограничения, а также многие герменевтические проблемы, которые мы рассматривали в предыдущем разделе. Бог всеведущ и открывает нам свое знание через Писания; соответственно, Писание содержит ответы на вопросы всех времен, даже те, которые человеческим авторам на ум не приходили. Этому подходу часто сопутствует убежденность в абсолютной безошибочности Библии: библейские данные, имеющие отношение к научным, историческим и религиозным вопросам, объявляются непогрешимыми и не подлежащими сомнению. Поэтому на практике все библейские тексты трактуются как исторические, а расхождения (например, между рассказами Мф и Лк о детстве Иисуса) сглаживаются.
(4) Многие экзегеты пытаются найти золотую середину[59]. Они верят в боговдохновенность и важность ее для интерпретации Писания, но не думают, что Бог снимает с авторов человеческие ограничения. Согласно этому подходу, Бог, который провиденциально дал Израилю повествование об истории спасения, включающей Моисея и пророков, также дал христианам повествование о спасительной роли и вести Иисуса. Но новозаветные авторы были людьми своего времени (I век — начало II века) и обращались к своим современникам в категориях тогдашнего мировоззрения. Они не знали, что произойдет в отдаленном будущем. Их писания актуальны для последующих христиан, но не обязательно дают готовые ответы на непредсказуемые богословские и моральные проблемы грядущих веков. Бог хотел, чтобы люди решали такие проблемы, не обращаясь к готовым решениям в библейских текстах, но жизнью в Духе, который всегда дает правильное истолкование.
Позиция (4) допускает разные взгляды на безошибочность Писаний. Отметим некоторые из них.
• Первый вариант: представление о безошибочности — ложная дедукция из учения о боговдохновенности.
• Второй вариант: боговдохновенность привела к безошибочности в религиозных вопросах (но не в научных и исторических); все богословские установки в Писаниях безошибочны.
• Третий вариант: Писания неоднородны даже в религиозных вопросах, их богословская безошибочность — неполная.
• Четвертый вариант: необходимо не количественное ограничение безошибочности (сужающее ее до некоторых отрывков или некоторых вопросов)[60], а качественное: все Писание безошибочно в той степени, в какой оно служит цели, ради которой Бог его сотворил. Признание такого ограничения имплицитно заложено в одной из формулировок II Ватиканского собора: «Книги Писания учат твердо, верно и безошибочно истине, которую Бог, ради нашего спасения, восхотел запечатлеть Священными Письменами»[61]. Но даже здесь мы сталкиваемся с проблемой критерия: как узнать, что именно запечатлел Бог Священными Письменами ради нашего спасения?
