Сергей Юрченко - Я. Философия и психология свободы
Для самосознания естественное, здоровое в психиатрическом смысле состояние – пребывать в гармонии с самим собою. В основе всякого душевного покоя лежит самодовольство. При этом нравственное оправдание этого самодовольства совершенно ничего не значит. Значение имеет лишь то, что это самосознание, праведное или грешное, не противоречит самому себе. Только такое устройство психики позволяет любому злодею, включая дьявола, жить припеваючи, не зная мук совести, ибо они вовсе не тянутся шлейфом за его преступлениями. Для самосознания не бывает иной вины кроме той, которую они принимает на себя само. Впрочем, такая добровольность вполне детерминирована в психофизиологическом смысле. Мозг избегает внутренних аварий и вступает в них лишь «по недоразумению». Только в такой ситуации поток самосознания, циркулирующий по мозгу, становится противоречивым или, как говорят психиатры, амбивалентным.
Невроз – это по определению конфликт самосознания с самим собою. Только в результате такого конфликта самосознание способно перейти от одной мифологемы к другой, преодолевая в конечном итоге собственную зоопсихологию. Гармония с самим собою, которая считается желанной для человека, не предполагает моральных метаморфоз, ибо такому нарциссическому самосознанию меняться незачем. Именно муки совести провоцируют невроз, болезнь души, ища противоядия от которой, человек обращается к психотерапевтам. Можно сбежать от родителей, можно расстаться с постылом супругом, можно отдалиться от друзей и коллег, но невозможно покинуть самого себя. Разве что… в суициде. Совершенно закономерно то, что суицидальные наклонности связывают с депрессивными состояниями психики. Психиатры, ставя такой диагноз, говорят тавтологию. Желание расстаться с собою (в чем и заключается смысл самоубийства) есть желание расстаться с собою (в чем так же заключается и невроз как внутренний конфликт личности). Безусловно, суицид является самым радикальным лечением невроза. Но при этом невроз – это единственный механизм для духовного роста личности, поскольку изменить себя самосознание может только через признание вины, через конфликт с собою. На интуитивном уровне этот факт психологии известен с древнейших времен в виде религиозного убеждения, что праведность невозможна без покаяния. Раскаявшийся грешник оказывается дороже 99 праведников, потому что в этой сотне самодовольных животных он – единственный, в ком хватило ума и мужества заболеть. Имейте мужество заболеть, - и смерть приблизится к вам.
Если при этом зло во Вселенной, согласно нашей аксиоме, есть все, что похоже на смерть, а добро есть нравственная болезнь, приближающая к смерти, то диалектика души такова: добро есть постижение зла внутри самого себя. Смерть нужно принять. Латинский девиз «mеmento mori», который римляне вспоминали лишь в трауре по усопшим и на гладиаторских ристалищах, никак не являлся для них внутренним «modus vivendi» (образом жизни). Принять смерть по-настоящему – значит изменить свое отношение к смерти, к этому вселенскому злу, значит преодолеть в себе зоопсихологию, если уж человек не хочет жить по законам дарвинизма. Как говорили все те же латиняне: Navigare necesse est, vivere non est necesse – «Плыть необходимо, жить нет необходимости». Если жизнь – безусловное добро, то борьба за выживание со всеми ее социальными проявлениями, делающими этот мир таким, каков он есть, – дань этому добру, а цивилизационные компромиссы, которые пытаются придумать моралисты, лишь дань лицемерию.
По сути, это неустранимое стремление к выживанию любой ценой и есть единственный грех самосознания пред Небом. Даосский принцип бездействия, равно как и доктрина Иисуса о непротивлении злу подразумевают отказ именно от этого инстинкта. Что проку от медитаций в позе Лотоса и упражнений в йоге, если, получивши по щеке, застываешь от страха или бросаешься в ярости на обидчика, чтобы вернуть свои штаны? Первая степень свободы: не лгать самому себе. Вторая степень свободы: ничего не бояться. Третья ступень свободы: если отнимут штаны, ходить без штанов. И за всем этим стоит преодоление человеческого, вплоть до его гормональной системы.
Как раз человеческий инстинкт выживания делает мир таким, что в нем иногда не хочется жить. Но самоубийца подобен тому, который на пиру среди чумы плюнул в общественный котел. В этом завуалирована причина эмоциональной, подсознательной неприязни к нему пирующих. Если человек посягает на чей-то инстинкт выживания во имя своего инстинкта выживания, он – злодей (и разумный дарвинист). Но если человек хочет умереть, другим какая печаль? Ханжеский ответ известен: любовь к ближнему. Так ведь это – та самая любовь, дефицит которой ощущают все, включая тех самых самоубийц, не получивших своей доли любви в этом мире. Истинный же ответ таков: оскорбление своим поступком тех, кто продолжает жить по Дарвину, в зоопсихологии.
Частным случаем суицида является эвтаназия. Простая статистика говорит, что в современном мире наиболее терпимыми к эвтаназии оказываются наименее религиозные и наименее тоталитарные народы. Напротив, религиозные или имперские общества, вроде РФ, США и КНР, против нее. Пионером в области легализации добровольной смерти стали Нидерланды. В 1984 году Верховный суд страны признал добровольную эвтаназию приемлемой. Эвтаназия была легализована в Бельгии в 2002 году. С апреля 2005 года в бельгийских аптеках, как некогда в республике Монтеня, появились специальные наборы для эвтаназии, позволяющие упростить процедуру добровольного ухода из жизни. В России эвтаназия является преступлением и квалифицируется как умышленное убийство в соответствии с частью 1-й статьи 105-й УК РФ.
Говоря о ханжеском отношении человека к смерти, нельзя не упомянуть и его отношение к тюрьмам. Для человеческой психики, выстроенной на инстинкте выживания, отношение к эвтаназии прямо связано с отношением к смертной казни. Гуманизм европейского общества, выраженный в запрете на казнь, есть лишь продолжение его лицемерия и психологической безграмотности. Это – еще один вклад в ханжество цивилизации, которая желает выглядеть лучше, чем она есть. ЕС не смеет казнить своих преступников, но считает возможным отправлять армии в другие страны. Неужели эти афганцы, или иракцы, или сербы, или, быть может, арабы, корейцы, русские, эскимосы большие злодеи, чем их собственные убийцы и насильники? Неужели норвежский социопат, расстрелявший сотню подростков, лучше какого-нибудь мусульманского ополченца? Отказ от смертной казни требует от общества и абсолютного пацифизма, того самого непротивления злу, которое Рассел считал антинаучным и вредным.
В сущности, и религиозное, и тоталитарное мышление вульгарно материалистичны в своем самодовольстве. Их мнение таково: «Жизнь есть безусловное и единственное благо (чтобы там не говорилось про загробный мир). Следовательно, смертная казнь есть величайшее наказание для всякого человека. Отправить человека в Царство Небесное – это самое худшее, что можно сделать с ним. А вот посадить его в скотскую клетку на этом пиру среди чумы – не столь жестоко». В этом смысле совершенно закономерно то, что именно те общества, в которых процветают тюрьмы и нетерпимость, оказываются фарисейскими противниками эвтаназии. Идеологическая стадность и бытовая жестокость прекрасно сосуществуют. Все это находится в одной и той же мифологеме воинственного царя.
Если я не признаю жизнь безусловным и единственным благом и вижу в смерти освобождение, то я уважаю ваше право на смерть. В свободном мире должна быть эвтаназия и не должно быть тюрем – этих язв на теле общества. Их должны сменить коррекционные центры и… кладбища. Смерть – это хорошо. Ведь наказание не очищает человека, и не отыщется ни одного преступника, который считал бы свою клетку подарком от общества. И в преисподней должны звучать вовсе не стоны сожалений, но гул возмущения, а если сыщется там тот, кто раскаялся в своих грехах, то его следует тотчас перевести из ада в рай. Тюрьма не перевоспитывает человека, но лишь ожесточает и еще больше портит его. Тюрьмы и гуманизм, армии и бог – это проекции на действительность одно и того же ханжеского самосознания.
Некогда М. Планк говорил по поводу новых идей в физике: «Новая научная истина не убеждает оппонентов, не заставляет их прозреть, побеждает она потому, что ее оппоненты в конце концов умирают и вырастает новое, знакомое с ней поколение». Никто в этом мире не меняет свои взгляды. Изменить взгляды можно только через невроз. Именно на невроз должны работать коррекционные центры. Но если самосознание, признанное преступным, не желает пройти через это состояние, через свой собственный суд, через личные муки совести, то его невозможно насильно изменить тюрьмой. И в этом случае я считаю более милосердным и разумным пристрелить вас, чем бессмысленно сажать в клетку, ибо вы не раскаетесь при этом в своей психологической и гормональной сути. Я лишь сделаю ваше бытие совершенно скотским, унижая этим ваше и мое человеческое достоинство. Именно так: унижая человека, человечество унижает себя. Через эти унижения проходит каждый. И все это, в конце концов, из поколения в поколение превращает каждого милого ребенка в тот зрелый продукт истории и общества, который иногда начинает грабить и убивать окружающих и которого демонстративно сажают в клетку.
