Гуттаперчевый человек. Краткая история российских стрессов - Яков Моисеевич Миркин
С 1930-х встали на ноги, кроме «лагерной», «военно-строительная экономика», «железнодорожные войска», мобилизации (молодежные, партийные, «доценты с кандидатами»), студенческие и школьные «армии» на летних и осенних полях, городских стройках и базах. «Ночные смены. Высокая температура. Низкая зарплата. Приходится привлекать студентов, заключенных, солдат» (Политбюро, 1986)[860].
Жесткая регламентация всех сфер жизни – контроль массового поведения, иерархическая «пирамида» в личном доступе к ресурсам (еда, одежда, отдых, жилье, образование, поездки за рубеж и т. п.).
Низкий уровень оплаты труда, за счет этого – «бесплатные» медицина, образование, частично спорт, отдых и т. п., низкий уровень сбережений, их регулярные отъемы (денежные реформы, прямые изъятия, принудительные займы, их дефолты). Вечно отстающая «социалка». Горбачев: «Привыкли смотреть на народ, как на дешевый товар, как на рабочую силу»[861].
Деньги населения – под замок
Закрытая экономика (почти полный запрет для населения валютных операций, перевода денег за рубеж, валютного рынка, госмонополия внешней торговли). Ноль финансовых рынков. Ст. 88 УК РСФСР 1960 г. – за нарушение этих запретов, за «спекуляцию» лишение свободы от 3 до 15 лет, ссылка от 2 до 5 лет, конфискации и, как крайняя, «высшая мера наказания».
Гражданское – по остаточному принципу
Милитаризованная, идеологизированная экономика («все против нас»), гражданское производство – что останется. Микоян: «После войны я вновь вернулся к вопросу о массовом производстве домашних холодильников. Мне удалось уговорить Сталина организовать их производство на Московском автомобильном заводе ЗИС… на Саратовском авиационном заводе и Муромском заводе»[862]. Удалось уговорить! Он долгое время был против.
Общество дефицитов, неспособность покрыть спрос (нет экономического интереса, рынков, невозможно «сверху» учесть и реализовать все потребности, нерешаемая задача в управлении сверхсложной системой из сотен миллионов человек и сотен тысяч предприятий). Рыжков: «Мы чувствовали, что народ устал выполнять государственные задачи за счет своего благополучия» (1985–1986)[863]. Горбачев: «Со снабжением овощами Москвы провал. В 500 м от базы, где сотни тонн овощей, торговать нечем» (1986)[864]. «Люди по 10–15 лет стоят в очереди на жилье. Город на воде, а воды нет. Нет детской одежды в продаже. Не знают, что такое мороженое. В продаже нет яблок» (о Комсомольске-на-Амуре, 1986). «В Новотроицке 11 тыс. человек живут в бараках, которые, по отчету, мы давно уничтожили» (Политбюро, 1987). «До каких пор Госплан и Минфин будут заниматься каждой лавчонкой?!» (1987)[865].
Такие экономики «беременны» снабжением по карточкам, по нормам («не больше чем… в одни руки»), очередями, глубоким неравенством в снабжении (часть регионов и отраслей на привилегиях), торговлей по «блату», спецраспределителями (для «верхов» и их обслуги), особыми торговыми сетями («Торгсин» в 1930-х гг., коммерческие магазины в 1940-х гг., валютные «спецотделы», «Березка» в 1960-1980-х гг.), в которых есть «все».
Карточки/талоны в XX веке: 1916–1921 гг., 1929–1935 гг., 1941–1947 гг., конец 1970-х – начало 1980-х годов (отдельные регионы), 1989–1991 гг. Свидетельств карточек в начале 1980-х гг. множество. «В 1981–1982 гг. в Челябинской области были введены талоны – заказы на продукцию животноводства (приказ по Управлению торговли Челябинского облисполкома от 18.03.1982 № 31), в Пермской области мясо по талонам начали продавать еще в 1977 г.)»[866].
«Соцсектор» так и не смог накормить население. В 1985 г. в личных подсобных хозяйствах производились 27 % мяса, 23 % молока, 28 % яиц, 26 % шерсти, 57 % плодов и ягод, 19 % винограда. На них приходились 45 % посевных площадей под картофель и овощи (доля урожая – не ниже)[867].
Монополизм идеологии
Внеэкономическое, «партийное» руководство экономикой, подчиненное политическим целям. Жесткая пропагандистская машина, обеспечивающая однородность мышления, уход в схоластику. Централизм, монополия на политическую и экономическую власть (личность, партия). Номенклатурная сменяемость кадров. Рыжков: «Большинство из нас не очень понимало, почему партийные комитеты вообще должны руководить конкретной хозяйственной деятельностью»[868]. Горбачев: «Навалили на партию все… как доить, как кормить коров, какой окислитель класть в яму с силосом – вот до чего дошли». «По-прежнему смотрят в рот начальству. Продолжают кивать на Центр, даже когда речь идет о сугубо местных вопросах» (1987)[869].
Максимум закрытой информации. Гостайна, «для служебного пользования» в самых простых вещах. Как может развиваться общество, так мало знающее о самом себе?
Директивная модель: «за» и «против».
Есть ли «за»? Да, есть. Эффектно работает в моменты крайнего напряжения сил, рывков, «догнать и перегнать». Во время войн. Во время отчаянных попыток технологических модернизаций, пропитанных насилием, превращаясь в мобилизационную экономику.
Но потом становится путами для общества. Почему?
Клетка. В этой модели гораздо меньше свободы, чем нужно для развития. Она противоречит природе человека – думающего, двигающегося, охотника. Запирает в клетки. Подчиняться, служить, нравиться, уметь отчитаться, быть как все, быть в требуемых форматах. Не посягать на тех, кто наверху, не конкурировать с ними.
Все живое, поколение за поколением, начинает «вымирать». Самых сильных выбивает, что не исключает ярких примеров служения обществу. Возникает отрицательный управленческий отбор. Система отбирает все более слабых. Горбачев: «Какие у нас кадры. Позорище!»[870]
Система – нечеловеческая, она пренебрегает личным. «Мне сшили костюм и ботинки «на европейский манер». Товарищам, которые ехали со мной, в Москве тоже сшили костюмы в ателье. Когда мы вышли на берлинском вокзале, то заметили, что все немцы с удивлением смотрят на нас… Оборачиваюсь и вижу, что все мы в одинаковых шляпах, ботинках и костюмах, одного цвета и фасона»[871]. Каждому по потребностям – не получится ни за что.
Обречены на отставание. Резкие ускорения на 5—10 лет возможны. Взрыв энергии народа в 1917-м – 1920-х гг. очевиден («все теперь наше, строим новую жизнь»). Но если директивная экономика существует поколениями, она неизбежно отстает в технологиях. Общее мнение середины 1980-х гг. (в массе докладных записок) – отставание от Запада на 10–15 лет.
Динозавры неповоротливы, они рано или поздно уходят со сцены. Естественный отбор в том, как устроены общества, есть, ничего не поделаешь. Был, есть и будет. Одни слабеют, другие опережают. Так ушла со сцены директивная экономика 1917-го – 1980-х гг. А что вместо нее? Социальная рыночная экономика? Выбор по-прежнему за нами. Нужно разбираться. Решение все равно придется искать.
