Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту (СИ) - Моц Анна
На последующих сеансах мы вместе прошли хорошо знакомый ей путь: длинную и печальную цепочку событий, которые привели к разлуке с Томом. Мэри вернулась к событиям из прошлого с человеком, который мог возразить ее внутреннему голосу, знавшему лишь критику. Она стала осознавать, что на произошедшее можно взглянуть иначе: признать, что она не виновата и что лишь малая часть событий, которые привели к трагедии, поддавалась ее контролю. В течение двух лет совместной работы Мэри стала постепенно признавать новое изложение фактов, но не смогла до конца его принять. Первоначальная версия событий укоренилась настолько глубоко, что отказаться от нее полностью было невозможно. Но она стала воспринимать другие взгляды, уже не так настаивала на собственной вине и начала относиться к себе с большим сочувствием.
В жизни Мэри было слишком много травм, чтобы она смогла полностью избавиться от влияния прошлого. Не было ожиданий, что психотерапия сотрет боль от насилия и утраты сына, которого забрали навсегда. И насколько мне известно, Мэри не перестала заниматься самоповреждением. Она говорила, что не может представить, что больше не будет провоцировать ожоги. Однако психотерапия помогла ослабить оковы поведенческой модели, которые десятилетиями не отпускали Мэри: сначала она винила себя во всех бедах, которые с ней случились, а затем направляла на себя гнев и выражала его в самоповреждении, которое считала единственным способом выразить эмоции и искупить вину. Мягко и постепенно нам удалось убрать Мэри из этого цикла, но не уничтожить его до конца. Облекая чувства в слова, Мэри перестала наносить себе телесные повреждения с целью сообщить что-то или наказать себя. Мысль о свободе больше не казалась настолько пугающей, чтобы ее пришлось саботировать (прежде Мэри делала это неоднократно). Выйдя из лечебницы, женщина взяла собаку из приюта и на наших встречах рассказывала о радости и цели в жизни, которые подарил ей питомец. Он доказал (в первую очередь Мэри), что способность любить никуда не делась.
Я до сих пор вспоминаю Мэри – женщину, чья жизнь и страдания вызывали у меня чувство смирения и иногда беспомощности. Она показала мне мощь невыраженного гнева и трудности жизни в заключении женщины, которая столкнулась с горем и утратой, а также как боль, если с ней ничего не делают, грозит поглотить душу. Но в то же время Мэри продемонстрировала необычайную силу надежды: потребность в любви и умение ее проявить помогли пережить десятилетия ужасных наказаний и нашли новое выражение при правильной поддержке. Огонь гнева и раскаяния внутри Мэри все еще не угас, но вместе мы смогли сделать его слабее, чтобы он утратил силу и перестал ее поглощать. Такое смягчение произошло в результате перехода от невыносимого существования к способности начать новую жизнь.
Мэри была одной из моих первых пациенток в карьере судебного психотерапевта. С клинической точки зрения ее история – это случай поджога и самоповреждения. Однако настоящий урок, который я извлекла, касался боли: как она может тянуться из детства и медленно разрастаться на протяжении всей жизни; что невозможно запрятать ее поглубже, хотя люди часто стараются сделать именно это; как она выходит на поверхность в моменты насилия, часто направленного внутрь, и во время обвинения себя вместо тех, кто действительно должен нести ответственность за произошедшее, но не делает этого. Во время работы с Мэри я впервые осознала связь между непроработанной болью и насилием – шокирующим, но неизбежным следствием чувства, которое должно выйти наружу вне зависимости от того, обращают на него внимание или нет. Мэри показала, что утрату можно запрятать очень глубоко, но при этом продолжать втайне ее оплакивать.
Выявить причины боли и помочь пациенту их понять – главная задача психотерапии. А для этого нужно разрушить стены, которые человек возвел вокруг себя для защиты. Этому меня тоже научила Мэри. Искусство судебной психотерапии состоит в том, чтобы стать союзником человека, который изначально может воспринимать вас как навязчивого противника, желающего подорвать его авторитет или вступающего в сговор с другими людьми, настроенными против пациента. Это особенно важно в контексте судебной медицины, где пациентками выступают женщины, привлеченные к уголовной ответственности. В той или иной мере подобное отношение проявляла каждая пациентка, с которой мне довелось поработать в качестве судебного психотерапевта. Однако случай Паулы показал, что я окажусь не готова к пациенту, паранойя и агрессия который являются не просто отдельными чертами характера, а составляют личность целиком.
2
Паула. Вулкан и пропасть
За 30 лет мне довелось наблюдать, как пациенты на консультациях ведут себя странно, тревожно и вызывающе. Некоторые отчаянно пытаются скрыть воспоминания и эмоции, хотя задача терапии – вынести их на поверхность. Другие считают психотерапевта противником, которого нужно одолеть, и хватаются за возможность поменяться ролями, даже если воспринимают специалиста как возможный источник любви и понимания.
За все это время Паула оказалась единственной пациенткой, которая не хотела, чтобы я увидела ее лицо. На сессиях в течение нескольких недель она угрюмо сидела, спрятавшись за огромными темными очками и отказываясь их снимать. Очки – первый из многочисленных барьеров, которые эта вспыльчивая, травмированная и напуганная женщина стремилась воздвигнуть между собой и миром, где она видела презрение и насмешку в каждом слове, жесте и выражении лица. Я пыталась разглядеть личность пациентки и проблески зарождающихся отношений, но передо мной открывалась лишь темнота.
Из направления я узнала, сколько боли, гнева и агрессии скрывается за этим барьером. Опыт насилия в прошлом характерен для тех, кого направляют к судебному психологу. Однако, читая краткое описание положения вещей, я забеспокоилось сильнее обычного. Паула не просто страдала от насилия и проявляла его в течение жизни. Она вела себя агрессивно по отношению к медицинским работникам, которые пытались ей помочь, особенно если чувствовала, что они могут ее отвергнуть.
Я все еще жила в Мидлендсе и могла выбирать пациентов, с которыми планировала работать в качестве судебного психотерапевта. Традиционно работа с пациентками, которые были в меньшинстве и в целом не угрожали окружающим, считалась более сложной, чем с пациентами, которые совершили множество насильственных преступлений и составляли подавляющее большинство.
К судебному психотерапевту Паулу направила общественная группа психологической помощи: ее участники устали мириться со все более агрессивным поведением пациентки и посчитали ее слишком опасной для себя. А с ними, в свою очередь, связался напуганный терапевт, отчаянно нуждавшийся в помощи. На встречах с лечащим врачом она постоянно оскорбляла персонал клиники, так что в конце концов ей сказали, что больше не могут ее обслуживать. В ответ на это она взяла врача в заложники, вооружившись ножом. Позднее она вспоминала об этом случае смеясь. Пока Паулу выводили из клиники, она била стекла, пинала столы и срывала таблички с дверей. После того как первоначальные обвинения в причинении ущерба были сняты, Паула написала несколько писем врачу, где угрожала убийством. Ей предъявили обвинения по новой статье, которые включали угрозы убийством, и она признала себя виновной. Именно это привлекло к ней внимание сотрудников отделения судебной медицины и в конечном счете привело в клинику, где работала я: лечение было условием ее направления на пробацию.
Врач, оказавшийся в заложниках, физически не пострадал. Но позднее я узнала, что такая агрессия характерна для женщин, у которых уязвимость тесно переплетается с неуравновешенностью. Паула страдала от пограничного расстройства личности. Она не могла удержаться от того, чтобы не впадать в крайности. Я назвала их вулканом и пропастью: вспышки неистового гнева сменялись депрессивными эпизодами, которые приводили к изоляции, самокопанию и чувству отвращения к себе, из-за чего женщина была опустошена. Уверенная, вызывающая и агрессивная маска, которую она надевала, так хорошо скрывала глубоко укоренившиеся слабости – последствия жестокого обращения в детстве со стороны деспотичной матери и отца-алкоголика, который часто уходил из дома.
