Читатель на кушетке. Мании, причуды и слабости любителей читать книги - Гвидо Витиелло
Рецепт, которому следовал Шлейн в своей книге, в общем-то, довольно прост. Мелко покрошить самые рискованные предположения из поздних работ гениального канадского исследователя массмедиа Маршалла Маклюэна (писатель и критик Альберто Арбазино, со своей стороны, уже как-то сравнивал его с Буваром и Пекюше), перемешать их со спорными гипотезами литовской ученой-археолога Марии Гимбутас о матриархате в доисторическую эпоху и хорошенько выварить это все в пресном бульоне из «философии» движения нью-эйдж. Строго говоря, диетическое варево, изготовленное Шлейном, было одним из подвидов супа марки «Кэмпбелл». Здесь я имею в виду не огромную компанию по производству консервов, которая выпускала те самые красно-белые банки, что обрели популярность благодаря картинам Энди Уорхола, а продукцию за авторством Джозефа Кэмпбелла. Этот знаток мифологии, юнгианской психологии и сравнительного религиоведения оказал невероятное влияние на синкретизм, распространенный в Калифорнии во второй половине XX века.
Что бы они там ни кашеварили, однако, к столу подали блюдо, не терпящее возражений, – книга, по заверению доктора Шлейна, мужского рода. И не только: она к тому же лежит в основе патриархального уклада с его бородатыми богами и непререкаемыми священными текстами; она самый яркий пример единства между логосом и фаллосом… На этом месте в зале, где собрался наш консилиум, раздается нетерпеливый гул: сторонники деконструкции и феминистки, приехавшие сюда из Франции и Америки, протестуют. Они заявляют, что связь между фалло- и логоцентризмом открыли они и, более того, даже придумали для этого забавный неологизм, в котором смешали оба понятия, – «фаллогоцентризм». Но я все же предпочел их лингвистическим выкрутасам (не буду называть их педантскими из уважения к педантам) бульварное чтиво за авторством талантливого американского сказочника. В конце концов, даже если византийцы вели разговоры ни о чем, мне не хочется, чтобы люди больше симпатизировали туркам.
Ворчание, фырканье и гомон стихают, как только слово берет второй выступающий – доктор Зигмунд Фрейд из Вены. Уже при звуке этого внушающего почтение имени зал собраний погружается в робкое и полное предвкушения молчание. Что же скажет отец психоанализа? Может, он наконец раз и навсегда разрешит загадку половой принадлежности книг? Легко посмеиваться над доктором Шлейном и сравнивать его с Бюваром и Пекюше, но доктор Фрейд, наверняка подумаете вы, – это совсем другая история. Однако не стоит недооценивать дальновидность Флобера: под его сатиру попадают даже самые выдающиеся люди, а еще она звучит как пророчество. В романе есть один эпизод: в нем два чудны́х весельчака, которые поочередно увлекаются сначала медициной, потом химией, геологией, политикой, литературой, психологией, физическими упражнениями, духовными учениями, магией, философией, педагогикой, вознамерились стать археологами. Поэтому они берутся расшифровывать символы, относящиеся к древнейшим эпохам человечества:
В былое время башни, пирамиды, свечи, придорожные столбы и даже деревья означали фаллос, и для Бувара и Пекюше все сделалось фаллосом. Они собирали вальки от карет, ножки кресел, засовы, аптекарские пестики. Посетителей своих они спрашивали:
– Это, по-вашему, на что похоже?
Затем открывали тайну, и если им отказывались верить, они жалостливо пожимали плечами[15].
Через двадцать лет после этих строк Фрейд опубликует книгу «Толкование сновидений», и такое чувство, что он тоже чрезмерно увлекся этими сравнениями: «Все продолговатые предметы, палки, трости, деревья, зонты (аналогия с эрекцией!), все длинные и острые орудия: ножи, кинжалы, пики – служат для изображения мужского полового органа»[16], – пишет он. Заметим в скобках, что сравнение раскрывающегося зонта и эрекции вызывает много вопросов, в частности, какие такие странные зонты окружали Фрейда в его собственном доме, и каким же загадочным образом были устроены его гениталии. Но на этом список не заканчивается. В число фаллических предметов входят пилки для ногтей, женские шляпы, галстуки, аэростаты, водопроводные краны, садовые лейки, карандаши, грибы, светильники с противовесом. «Все сложные машины и аппараты в сновидениях большей частью половые органы», как и все типы орудий, военных и сельскохозяйственных: ружье, револьвер, кинжал, сабля, плуг, молот и так далее. Кроме того, цветы – тоже фаллические символы. А еще волосы. И носы. И маленькие дети. И многие животные: рыбы, улитки, коты, мыши, змеи… Список длинный, но в нем нет книг. Однако нужно всего лишь немного подождать и набраться терпения: ведь через несколько лет, в 1917 году, упоминание о них все же появится в трудах Фрейда. В одном из абзацев книги «Введение в психоанализ», посвященной символическому значению снов. Колодцы, канавы, пещеры, бутылки, шкатулки, пеналы, чемоданы, сумки, корабли, банки – все эти предметы изображают женские гениталии, пишет Фрейд в приложении к своему перечню. Впрочем, «материалы тоже могут быть символами женщины: дерево, бумага и предметы, сделанные из этих материалов, например, стол и книга»[17]. А это уже, сами понимаете, внезапный поворот событий. Выходит, книга – наш карманный символ патриархата – на самом деле изображает женское начало?
Это ассоциативное представление куда менее причудливое, чем можно подумать, и оно довольно давно бытует в сознании как образованных, так и простых людей, – по крайней мере, уже со Средних веков. Больше всех с ним заигрывали поэты елизаветинской эпохи в Англии, и сам Шекспир не смог отказать себе в этом удовольствии. Авторы XVII века со свойственной им игривостью и склонностью к остротам метафорически сравнивают книгу с проституткой, ведь она денно и нощно готова раскрыться перед тем, кто желает покопаться в ее недрах. К тому же английское выражение two-leaved book в прошлом использовалось в качестве эвфемизма для женского полового органа, а значит, все связано.
Фрейд, однако, никак не развивает свою ассоциативную цепочку и стоит на том, что женское начало выражается в таких материалах, как дерево и бумага. Самое время дать слово Мелани Кляйн, уроженке Вены, обосновавшейся в Лондоне. Она посвятила самые выдающиеся свои труды психоаналитической работе с детьми, с начала
