Читатель на кушетке. Мании, причуды и слабости любителей читать книги - Гвидо Витиелло
Так вот, для нас, читателей с неврозом, книги лучше всего сохраняют в себе чудесные свойства тех древнейших игрушек. Отчасти это обусловлено их особенной природой: спросите себя, книги – это материальные или же умозрительные предметы? Мы трогаем их, нюхаем, взвешиваем, ставим в ряд на полку, носим с собой и прячем в самые укромные места, мы неохотно одалживаем их, но также портим их и издеваемся над ними всеми возможными способами. Нельзя отрицать, что они принадлежат вещному миру, как штопор, костыли или же плюшевые медведи. Но когда мы погружаемся в книгу, разве она не оживает? В процессе чтения мы понемногу забываем о физическом существовании этого объекта, о том, что он состоит из бумаги и чернил. Книга становится своеобразной пристройкой в нашей голове, и внутри этого пространства мы наблюдаем за тем, как творится волшебство: там создаются и разрушаются вселенные, люди восстают из мертвых, комната, в которой мы находимся, чудесным образом исчезает, мы сами словно становимся невесомыми. Книги волнуют и успокаивают нас, заставляют сердце биться чаще, пробивают на слезы, останавливают время и стирают границы пространства, внезапно пробуждают наши самые потаенные воспоминания, окунают нас в суматошную череду событий, которых мы никогда не переживали, но в эту секунду они кажутся нам более подлинными, чем то, что в самом деле случалось с нами. Затем мы закрываем книгу, ставим ее обратно на полку, и вдруг они – удивительное дело! – опять становятся послушными бумажными «кирпичиками» рядом с себе подобными.
И как бы они ни пытались откреститься от своих корней и низкого происхождения посредством вычурных названий, сдержанных обложек и почтенных переплетов, достаточно вернуться от ветвей генеалогического древа к его стволу, чтобы затем вытащить на поверхность корень – а он уходит в детство. Бывает, я чувствую себя до крайности серьезным человеком, когда читаю «Катехизис для церкви города Женевы» Жана Кальвина или «Левиафана» Томаса Гоббса, но затем я вспоминаю, что для меня оба они, прежде чем стать церковником-реформатором и политическим философом, были шестилетним мальчиком и игрушечным тигром (который ожил и превратился в настоящего) – персонажами комикса, созданного Биллом Уоттерсоном[12]. И я уже начинаю подозревать, что между одеялом Линуса – пожалуй, самым известным переходным объектом в мире – и обрывками льняной ткани, из которых тысячу лет назад начали делать бумагу для книг, есть нечто общее, как будто их связывает тонкая нить родства.
Если мысль о том, что книга – своего рода «одеяльце Линуса», совсем вас не убеждает, я расскажу вам еще одну историю. Как мы уже знаем, в сентябре 1915 года дедушка Фрейд приезжает в Гамбург и наблюдает за маленьким Эрнстом, пока тот снова и снова бросает деревянную катушку. Что тут скажешь, довольно унылое времяпрепровождение. Неужели у бедного мальчика не было даже плюшевого мишки? Думаю, да, потому что в то время их делали в основном в Германии. А в Великобритании наоборот множество детей страдало от нехватки мягких игрушек – ведь из-за войны ввоз некоторых товаров был запрещен. И тогда представители фирмы «Чед Велли Тойз энд Геймз», которая находилась в районе Харборн в Бирмингеме, решили добавить в каталог своих изделий медвежонка Тедди. Таким образом компания открыла для малышей из Соединенного Королевства свое тайное хранилище переходных объектов. А до того, как сколотить состояние на плюшевых зверьках, владельцы компании, семья Джонсон, занимались издательским делом, поэтому марка «Чед Велли» была напрямую связана с книгами и настольными играми.
Среди книг-игрушек, выпущенных ими, особенно привлекает внимание определенный их тип: можно сказать, они буквально бросаются в глаза. По-английски они называются pop-up book, ведь если открыть такую книгу в произвольном месте, из нее как будто выскакивает вырезанная из картона фигурка какого-нибудь забавного персонажа (на самом деле ее поднимает вверх натягивающаяся резинка). В наши дни такие панорамные книги с объемными картинками – распространенное явление, и вряд ли найдется ребенок, который бы ни разу не видел, как над страницами внезапно вырастают во всем своем трехмерном великолепии изображения драконов, замков, радуги, астрономических приборов или машин Леонардо да Винчи. Однако в начале XX века они были в новинку, и само их название происходит от одноименной книги, изданной где-то в период с 1912 по 1914 год.
Это что касается детей – для взрослых же эту задачу решил кое-кто другой. Как раз в это же время один удалившийся от общества парижанин принялся за свои деньги публиковать самый удивительный панорамный роман в мировой истории. Впрочем, он прибегнул к другой хитрости и обыграл свой иллюзионистский прием следующим образом:
И как в японской игре, состоящей в том, что в фарфоровую чашку, наполненную водой, опускают маленькие скомканные клочки бумаги, которые, едва только погрузившись в воду, расправляются, приобретают очертания, окрашиваются, обособляются, становятся цветами, домами, плотными и распознаваемыми персонажами, так и теперь все цветы нашего сада и парка г-на Свана, кувшинки Вивоны, обыватели городка и их маленькие домики, церковь и весь Комбре со своими окрестностями, все то, что обладает формой и плотностью, – все это, город и сады, всплыло из моей чашки чаю[13].
Эта сцена, связанная с печеньем «Мадлен», – пожалуй, самый знаменитый эпизод из романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени». Добравшись до этих строк, читатель внезапно переносится в детство. И вот, как по мановению волшебной палочки, из страниц книги, которую он держит в руках вместо фарфоровой чашки, вырастает целая деревня! И эта деревня – не просто набор картонных предметов, расставленных на сцене, подобно декорациям, она живая, цветущая, все в ней бурлит и полнится запахами и цветами, и последние кажутся даже более яркими, чем те, которые находятся за пределами страниц и едва видны глазу. Это волшебство литературного текста – и мы буквально видим, как оно совершается у нас на глазах. Нам даже не понадобились элементарные ухищрения,
