Эрик Кандель - Век самопознания. Поиски бессознательного в искусстве и науке с начала XX века до наших дней
Префронтальная кора отвечает за способность помнить свои намерения, скромные и амбициозные, и действовать в соответствии с ними. Хоакин Фустер, изучавший префронтальную кору, называет ее одним из высших достижений эволюции человека: она организует восприятие и опыт, связывает эмоции с поведением. Некоторые свои функции префронтальная кора осуществляет через управление рабочей памятью – формой кратковременной памяти, связывающей сиюминутное восприятие с воспоминаниями. Рабочая память необходима для принятия рациональных решений: она позволяет нам контролировать эмоции, а также предвидеть, планировать и осуществлять сложные действия.
Рис. 22–1.
Рис. 22–2.
Фустер, считая префронтальную кору “главным пособником” мозга, утверждает, что она играет ключевую роль в творческой деятельности: выбирает варианты поведения и координирует в соответствии с нашими целями мысли и поступки. Префронтальная кора, таким образом, играет ключевую роль и в планировании сложного поведения, принятии решений и выборе соответствующих ситуации форм социального поведения.
Люди с поврежденной префронтальной корой во многих отношениях ведут себя нормально, но способны принимать импульсивные, нерациональные решения и испытывать трудности с целенаправленным поведением. При этом они нормально реагируют на “внезапные” стимулы, например на неожиданный грохот или яркую вспышку. Это указывает на ненарушенную работу автономной нервной системы, но такие стимулы их не раздражают и не вызывают дискомфорта, указывая на то, что мозг не встраивает подобные стимулы в систему когнитивных процессов. Таким людям свойственна пониженная эмоциональность: их реакциям свойственны вялость и индифферентность. Такая неспособность к ощущению эмоций приводит к значимым последствиям для поведения и социальных взаимодействий.
Рис. 22–3.
Первые клинические данные, показывающие роль префронтальной коры в связывании поведения с эмоциями, получены в ходе изучения случая Финеаса Гейджа. Он работал прорабом на строительстве железной дороги и в 1848 году в окрестностях городка Кавендиш в штате Вермонт Гейдж руководил взрывными работами. Гейдж, утрамбовывая порох шестикилограммовым ломом, случайно вызвал взрыв, и железный лом пробил ему голову, разрушив большую часть префронтальной коры левого полушария (рис. 22–3). Джон Мартин Харлоу, врач, оказал первую помощь. Пострадавший остался жив. У Гейджа не нарушились ни ходьба, ни речь. Не прошло и трех месяцев, как он вернулся к работе. Но Гейдж стал другим человеком. Изменилась не только его личность, но изменились и способности к социальному поведению. Харлоу писал:
Гейдж вернулся в Кавендиш в апреле, в добром здравии и полный сил, и с ним был железный лом, который он повсюду возил с собой до самой смерти, последовавшей двенадцать лет спустя. Полученная травма, судя по всему, нарушила равновесие между умственными способностями и животными наклонностями Гейджа. Он стал капризным, порывистым, непочтительным, несдержанным, нерешительным. Физическое развитие и влечения зрелого мужчины теперь сочетались в нем с интеллектом и поведением юноши. Физически он полностью восстановился, но те, кто некогда знал его как проницательного, умного, энергичного, настойчивого и делового человека, отмечали перемену его характера. От былой уравновешенности не осталось и следа. Племянникам и племянницам он теперь рассказывал небылицы о своих приключениях, где жизнь его висела на волоске. Кроме того, у него развилось страстное увлечение домашними животными[179].
После смерти Гейджа вскрытие тела не проводили, однако его череп хранился в музее (рис. 22–4). Результаты медицинского исследования, проведенного многие годы спустя Ханной и Антонью Дамазью, указывают на то, что лом, пробивший голову Гейджа, разрушил два отдела префронтальной коры (вентромедиальный и частично медиальный), которые играют ключевую роль в подавлении активности миндалевидного тела и совмещении эмоциональной, когнитивной и социальной информации.
Вывод исследователей был отчасти основан на другом случае, связанном с пациентом E. V. R. – способным бухгалтером, у которого в результате операции была повреждена вентральная область префронтальной коры. Хотя коэффициент интеллекта пациента остался несколько выше среднего, E. V. R. перестал быть организованным, ответственным человеком. В его личной жизни начались неурядицы. Кроме того, E. V. R. демонстрировал некоторые поразительные аномалии. Электроды, закрепленные на коже, не выявили никакой реакции ни на демонстрацию изображений ужасных сцен, ни эротических картинок.
Рис. 22–4. Череп Финеаса Гейджа и лом, пробивший ему голову.
Результаты работы Ханны и Антонью Дамазью с E. V. R. явились эмпирическим подтверждением представлений Фрейда об эмоциях как о неотъемлемой составляющей рациональных действий. Пациент сохранил рассудок, однако практические навыки принятия решений во многом были утрачены: мозг не связывал рассудочную деятельность с эмоциями. Вывод о том, что префронтальная кора, регулируя работу миндалевидного тела, играет ключевую роль в когнитивной деятельности, подтвердился.
Тесную связь эмоций и когнитивной деятельности подтвердили и результаты еще одной работы тех же исследователей, посвященной шести другим пациентам, в зрелом возрасте получившим повреждения вентромедиального отдела префронтальной коры. Когнитивные способности этих людей оставались в норме, но социальное поведение было сильно нарушено. Они перестали выполнять взятые на себя обязательства, постоянно опаздывали на работу, не доводили до конца порученных дел. Кроме того, они не могли планировать свою деятельность ни на ближайшее, ни на отдаленное время и демонстрировали удивительную притупленность эмоций, особенно связанных с социальными взаимодействиями, такими как стыд или сострадание.
Ханна и Антонью Дамазью обследовали еще тринадцать человек, до 7 лет получивших повреждения вентромедиального отдела префронтальной коры. После этого пациенты демонстрировали нормальные умственные способности, но испытывали трудности в школе и дома. Они плохо контролировали свое поведение, не умели заводить друзей и были нечувствительны к наказаниям. Особенно сильно была нарушена способность к принятию моральных решений.
Описанные исследования связей миндалевидного тела и префронтальной коры не оставляют сомнений в ошибочности давнего противопоставления мышления и эмоций. Теперь мы знаем, что эмоции и мышление отнюдь не противопоставлены. Этот вывод удивил бы философов-рационалистов от Демокрита до Иммануила Канта (утверждавшего, что верные моральные решения должны быть основаны на разуме и чужды эмоциям), – но не Фрейда, считавшего эмоции неотъемлемой составляющей принятия моральных решений.
Джошуа Грин обнаружил, что в моральных дилеммах в разной степени задействованы эмоции и что эта разница влияет на наши суждения. Он сосредоточился на интересном мысленном эксперименте – проблеме вагонетки, которую сформулировали в 1978 году Филиппа Фут и Джудит Джарвис Томсон. Представьте, что вы стоите у железной дороги, по которой несется неуправляемая вагонетка. Если ничего не сделать, она переедет пять человек. Но вы можете спасти их, переведя стрелку и направив вагонетку на другой путь – однако и там она убьет одного человека. Как поступить? Большинство испытуемых в этом мысленном эксперименте решает, что спасти пятерых лучше, чем одного. В другом варианте вагонетка также может убить пять человек, но единственный способ спасти их заключается в том, чтобы столкнуть на рельсы человека, стоящего рядом с вами на мосту. Последствия в обоих случаях одинаковы, но испытуемые принимают разные решения. Решение перевести стрелку, чтобы спасти пятерых ценой жизни одного, большинство считает приемлемым, но перевод стрелок вызывает гораздо меньше эмоций, чем сталкивание человека с моста.
Грин сформулировал теорию “двойственного процесса”, описывающую механизм принятия моральных решений. Утилитарные моральные суждения, отдающие общему благу предпочтение перед личным, основаны на лучше управляемых, неэмоциональных когнитивных процессах, в которых в большей степени участвуют подлинно рациональные решения. Интуитивные моральные суждения, отдающие предпочтение личной пользе и личному долгу (не позволяющему, например, сбросить человека с моста), основаны на эмоциональных реакциях. В них в большей степени задействована рационализация с целью самооправдания. Нейронные системы, обеспечивающие моральные суждения двух типов, также разные.
