Виктор Аллахвердов - Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания

О подобной чепухе можно было бы и не рассуждать, да уж больно она популярна. Разве, например, можно объективно оценить, какая из нескольких теорий истиннее? – стали спрашивать методологи. Ведь это всё равно, что обсуждать, какая из метафор или карикатур точнее описывает реальность. Стало быть, любая теория имеет право на существование. И, значит, чем больше разных теорий, описывающих одну и ту же реальность, тем лучше. В общем, как пел поэт, "гуляй, рванина, от рубля и выше". Методологический анархизм возводит этот поэтический призыв в методологический принцип построения науки: "пойдёт всё (anythinggoes)". Его формулирует П. Фейерабенд, особо подчеркивая справедливость данного принципа для великих естественных наук. Правда, не совсем понятно, неужели, по его мнению, научные теории менее требовательны к себе, чем кулинарные рецепты, где все-таки дозволено не все (запрещается, например, использование ядовитых веществ). Ф.М. Достоевский мучается: если Бога нет, то неужели тогда всё дозволено? Фейерабенд обходится без мучений: если Истины нет, то всё пойдёт, и это-то самое замечательное. В конце концов, действительно, любая дребедень может быть эвристичной, особенно если итоговый результат заведомо никому не нужен.

Вслед за Фейерабендом сходный призыв (но в гораздо более интеллигентной редакции) высказывает и методологический либерал А.В. Юревич, адресуясь уже непосредственно к психологии.[443] Либерализм добавляет в анархистскую формулировку восточный аромат: "пусть цветут все цветы". (В.Ф. Петренко, однако, обращает внимание на уточнение: кроме сорняков. И спрашивает: как же определить, что в науке в данный момент является сорняками?[444]) Юревич искренне радуется, что психология многолика. (В.В. Никандров с грустью добавляет: «В психологии вообще считается хорошим тоном множественность мнений по одному вопросу. В разряд ее девиза можно отнести тезис: "сколько ученых, столько и мнений"»[445]).Это хорошо, что существуют большие «психологические империи» (бихевиоризм, когнитивизм, психоанализ и пр.). Ничего страшного, что они логически несовместимы друг с другом. Нет правых и неправых. Разные противоречащие друг другу теории будут существовать и через столетия. Чем больше разных цветов, тем красивее букет. Но как таковое возможно? В.И. Дудина в справедливом ужасе восклицает: «Наличие принципиальных нестыковок в языках теоретического описания ставит под сомнение саму возможность осмысленной внутринаучной и междисциплинарной коммуникации», а значит, добавляет она, и само научное развитие.[446]

А.В. Юревич – замечательный исследователь, прекрасно разбирающийся в методологических проблемах психологии, – на мой взгляд, недоучитывает, что естественнонаучное знание (будь то закон всемирного тяготения или гештальтистский закон последействия фигуры) всё-таки более достоверно, чем, например, методологический анархизм или либерализм. А, значит, знание различается по достоверности. Но всё же при общем своём скепсисе Юревич весьма уважительно относится к науке и даже существующие психологические концепции оценивает высоко. П. Фейерабенд же – иногда кажется, что исключительно из желания сказать нечто несусветно-неожиданное или даже из PR-соображений, – порой просто смешивает науку с грязью. По его мнению «невежество, слепое упрямство, предрассудки, лживость» не только не препятствуют развитию научного познания, но являются его обязательными предпосылками.[447] Наука – это «наиболее агрессивный и наиболее догматический религиозный институт».[448] Эти его высказывания еще могли бы быть применимы по отношению к лысенковской биологии или к самому методологическому анархизму (если, конечно, допустимо рассматривать построения Фейерабенда как научные). Но разве можно по столь частным проявлениям делать столь могучие и бездоказательные выводы?

Единственное серьёзное оправдание такой позиции – нерешённость гносеологической проблемы. Однако будем откровенны: никто ведь никогда всерьёз не сомневался в реальности познания. Вспомните уверение К. Лоренца: человек самой жизнью приспособлен к познанию. Думаю, даже Фейерабенд должен был полагать, что, научившись читать или считать, он реально расширил круг своих знаний, а не только овладел некоей бессмысленной процедурой (хотя ему ведь наверняка пришлось заодно прочесть много галиматьи и сосчитать массу ненужных вещей).

Мы можем быть уверены, что каждый раз с новым великим научным открытием человечество делает грандиозный шаг вперёд. Другое дело, что как только мы восклицаем: вот она, Истина! – оказывается, что рано радуемся, потому что никогда точно не знаем, что именно мы обнаружили. Действительно, нам не известно, что именно истинно из многого того, о чем нам рассказывают наши замечательные теории. Но разве из этого следует, что Истины не существует? Так, мы, наверное, никогда не узнаем многих исторических событий, а о некоторых историки будут продолжать спорить до бесконечности, но из этого ведь не следует, что одной реальной Истории не существует и что человечество развивалось одновременно по разным противоречащим друг другу сценариям.

Только на пути естественной науки мы сможем более-менее достоверно понять законы, которым подчиняются реальные процессы, в частности, понять законы работы механизмов психической деятельности и сознания. Однако подлинное понимание как осознаваемого, так и не до конца осознаваемого содержания сознания требует использования и иных методов – методов гуманитарной науки. Ведь сознание оперирует смыслами. Сказанное – призыв не к эклектическому смешению, а к осознанному соединению разных психологических наук. И в этом нет ничего невозможного. Например, физика – образец естественной науки, но история физики – это уже гуманитарная наука, причём, думается, не бесполезная для реально работающего физика. Оба указанных подхода (гуманитарный и естественнонаучный) – отнюдь не несовместимые и противоположные способы понимания мира, а, наоборот, взаимодополнительные и взаимозависимые.[449] Только надо всегда точно понимать, какой подход следует применять в каждом конкретном случае и, соответственно, какой канон доказательства использовать и на какие методологические принципы опираться.

IV. Заключительные злоключения вечных проблем в виде новых версий их решения

И пусть то немногое, что мне удалось узнать, выйдет на свет дня, чтобы кто-нибудь лучший, чем я, смог угадать истину и в своем труде доказать и опровергнуть мою ошибку. И я порадуюсь, что всё же послужил тому, чтобы эта истина стала явной.

Не хочется оставлять читателя подавленным полной неопределенностью – уж слишком много грандиозных и неразрешимых проблем было поставлено. Поэтому в заключение рискну кратко высказать своё мнение. Однако я вступил бы в противоречие со всем ранее написанным, если бы сказал, что я знаю, как оно есть на самом деле. Более того, я решительно не представляю, как многое из сказанного далее можно проверить в эксперименте. Я лишь догадываюсь и надеюсь, что, несмотря на то, что моя догадка заведомо небезупречна, мне удалось нащупать нечто верное. Поэтому обращен этот заключительный текст к редким любителям сомнительных идей, сопровождаемых занудными логическими рассуждениями. Но как бы ни воспринимать последующее, оно отражает моё убеждение, что: во-первых, вечные проблемы надо решать, ибо в противном случае психология останется колоссом на глиняных ногах и психолог ещё долго будет напоминать (если воспользоваться образом А.Н. Леонтьева[450]) строителя с первоклассным строительным материалом, но не имеющего архитектурного проекта, т.е. не знающего, что же именно надо строить; во-вторых, эти проблемы можно решить, и я показываю хоть какие-то версии решения; наконец, в-третьих, решить их можно, только изменив традиционный взгляд на сознание.

Чтобы ввести читателя в круг проводимых мной исследований, я посчитал возможным привести текст автореферата монографии 1993 г., защищенной в следующем году в качестве докторской диссертации. Это решение оправдывается тем, что автореферат не известен широкому читателю, хотя, на мой взгляд, имеет самостоятельное значение. Прошу также прощения за возможные небольшие повторы –не хотелось вносить изменений в давно написанный текст.

Автореферат был опубликован на правах рукописи в 1994 г. Единственное исправление, которое я себе здесь позволил – практически полностью удалил список "основных публикаций автора по проблеме" ввиду малодоступности и малостраничности этих публикаций (до начала 1990-х гг. я не имел реальной возможности публиковать серьезные работы). Впрочем, и сама книга ещё долго бы не появилась на свет без помощи и поддержки моих давних друзей и коллег Владимира Викторова, Михаила Смирнова  и моей жены Ольги Аллахвердовой. Хочу также отметить, что вряд ли бы я смог защитить докторскую диссертацию "в жанре научной революции" без поддержки тогдашнего декана факультета психологии СПбГУ А.А. Крылова.