Виктор Аллахвердов - Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания

Кто мы? Откуда мы? Куда мы идем?

Сознание – это маленький остров посреди великого океана возможностей человеческой психики, о границах которой мы не знаем ничего.

 В этой книге я решился на самое страшное – на штурм вечных проблем сознания (психологи их иногда называют проклятыми и специально подчеркивают их философское происхождение – может быть, отчасти для того, чтобы самоустраниться от их решения). Я убежден, что отсутствие хоть какого-нибудь приемлемого решения этих проблем тормозит становление психологии как теоретической науки и лишает психологов твердой почвы под ногами. Известно, что не существует единой, всеми признанной теории психических явлений. Десять лет назад я говорил об этом так: «Все до сих пор созданные концепции психики содержат какой-то общий порок. Поэтому следует найти то общее, что содержится во всех психологических концепциях, и попробовать от него отказаться».[1] Конечно, призыв к пересмотру имеющегося знания всегда рискован, поскольку, как хорошо известно психологам, обычно приводит к отторжению. Тем не менее мои предшествующие публикации вызвали гораздо меньше протестов, чем можно было ожидать.

Отдельные и достаточно принципиальные положения того, что обрело название психологики, потихоньку стали получать поддержку в стане отечественных психологов и даже философов. Но плата за принятие такого подхода в целом столь высока, что пока никто не рискнул объявить себя его приверженцем. Ведь практически все – даже во всём остальном не совместимые друг с другом – психологические школы предполагают, что психика, (а в конечном счете и сознание) предназначены для отражения действительности и регуляции деятельности. (Замечу в скобках, что рефлексия, которую часто упоминают в разговорах о сознании, – это тоже отражение, ведь это отражение процесса отражения). Логика обычной позиции понятна: если психика и сознание не влияют на деятельность, то они вроде бы и не нужны, а если влияют, но при этом не отражают реальность, то их существование абсурдно. Но, может быть, всё-таки именно эта привычная банальность и неверна? Психологика отказывается от этого привычного взгляда, полагая, что как отражение, так и регуляция деятельности осуществляются организмом автоматически, и психика для этого не нужна.

Выбранный жанр изложения – это жанр набросков путешественника, ищущего опасных методологических приключений. Опасных, потому что самые искушенные головы обычно пугаются набегающей волны парадоксов. Изобилие заводящих в тупик логических пируэтов отбивает даже у излишне самоуверенных людей всякую надежду понять, что же на самом деле происходит. Как известно, путешественники замечают далеко не всё, но оставляют подробные дневниковые записи о самом разном. Жанр набросков, прежде всего, удобен тем, что позволяет рассматривать под единым углом зрения различные проблемы, не слишком беспокоясь об их стилистической или содержательной однородности.

Методологические проблемы психологии, как известно, имеют длинное прошлое, но краткую историю. Советская психология, опиравшаяся на "единственно верное" марксистское учение и делавшая вид, что она все заранее знает (в том числе, разумеется, и ответы на вечные вопросы), как-то незаметно завершила исторический период своего существования и передала накопленный ею опыт, все свои как свершения, так и неудачи своей наследнице – психологии российской. Отечественная психология с этой ношей вошла уже в новый век, но не только не приступила к решению вечных проблем, но даже до сих пор не подвела общий баланс предшествующих побед и поражений. Что из сделанного советскими психологами должно сохраниться, от чего следует отказаться? Как российская психология вписывается в мировое научное сообщество? На какие основания будет опираться грядущая психологическая наука? Как – при таком обилии и разношерстии концептуальных построений – психологи могут найти взаимопонимание? На эти вопросы напрямую должен искать ответы Третий Съезд психологов России. На меня возложили почетную и ответственную обязанность председателя Программного комитета Съезда. Это усилило мое давнее желание написать полемические заметки "путешественника в страну сознания" в надежде стимулировать обсуждение методологических проблем нашей науки. Разумеется, сказанное здесь отражает только мое собственное видение. Хотя некоторые из обсуждаемых далее идей более подробно рассмотрены в других моих работах, предлагаемый текст имеет вполне самостоятельное значение.[2]

Принято считать, что психология как самостоятельная наука возникла тогда, когда стала экспериментальной. Первыми психологами часто были физики и физиологи, которые, будучи по образованию естествоиспытателями, привыкли, как пишет П. Фресс, «подчиняться и доверять фактам больше, чем умственным конструкциям».[3] Г. Айзенк то же самое говорит о современных психологах, для которых «разумные рассуждения значат меньше, чем экспериментальные доказательства».[4] Однако прошло время отцов-основателей психологии, пытавшихся строить созидаемую ими новую дисциплину по образцам науки естественной. Их наследники всё больше призывают к смешению в психологии естественнонаучного, гуманитарного и даже религиозного подходов. Но разве можно в одну телегу впрячь коня и трепетную лань? Как, например, религия, опирающаяся на не подлежащую сомнению веру, может претендовать стать основой научного – т.е. всегда сомневающегося – знания? Психологи-практики, в свою очередь, с некоторой отнюдь не всегда оправданной надменностью стали называть естественнонаучную психологию академической в полной уверенности, что её лабораторные знания представляют ценность только для оторванных от подлинной жизни академиков. И даже успокаивать теоретиков: не переживайте, тут уж ничего не поделаешь, «психологии не суждено стать наукой в полном смысле этого слова».[5]

Что ж, пусть прав В. Гёте, пусть теория суха, а древо жизни вечно зеленеет. Но без развитых теорий мы бы не летали на самолётах, не разговаривали друг с другом с помощью компьютеров и не могли бы расшифровывать генетическую информацию. Да, и большинство психотерапевтических техник никогда бы не возникло без теоретических изысканий их основателей. Одно дело признать слабость существующих психологических концепций. Но зачем же, гг. практические психологи, рубить сук, на котором приходится сидеть? Впрочем, если науки нет, то в какой-то мере это создает для практиков своеобразное удобство: можно работать цивилизованными шаманами и не бояться профессиональной критики коллег. Кстати, термин "психология" вошел в русскую культуру вместе с пушкинскими «Сценами из "Фауста"» именно как искусство манипуляции, поскольку в этих "Сценах" величайший манипулятор всех времён Мефистофель так охарактеризовал сам себя: «Я психолόг. О, вот наука!».

В России психологи сызмала слышали от своих учителей, что советская психология обязана опираться на естественнонаучный метод. Но с освобождением от идеологического прессинга нежданно почувствовали, что можно заодно освободиться и от мучительного словоблудия некоторых философствующих психологов, почему-то считавших, что они столь извращенным способом проповедуют именно естественнонаучный подход в психологии. Эти проповедники излишне самоуверенно и не всегда справедливо именовали себя марксистами и материалистами. При этом, к несчастью, они зачастую занимали важные посты и заставляли других, скрепя зубами, повторять их невнятные, а то и бессмысленные конструкции. За плечами самих проповедников скрещивания психологии с диалектическим материализмом, к тому же, стоял страх. Они помнили, как "с диалектических позиций" громили психотехнику с педологией и объявляли генетику с кибернетикой продажными девками буржуазной науки. Ну, а затем и многих представителей этих наук на всякий случай увозили в далекие северные края.

Не удивительно, что у многих психологов освобождение и от прессинга, и от бессмыслицы вызвало желание как можно быстрее отказаться от материализма (хотя, казалось бы, лучше было отринуть демагогию и пустословие), а заодно и от естественнонаучности как таковой. В большом количестве публикаций последнего времени видно стремление реально работающих психологов отмежеваться от советского естественнонаучного прошлого. Думаю, что неудовлетворенность психологов этим прошлым во многом определена тем, что в ранг образца были возведены заведомо неудачные концепции. Беда этих концепций – в принципиальном уходе от обсуждения оснований науки, что, как правило, порождает лишь квазинаучные объяснительные конструкции, только запутывающие и без того не слишком понятные явления.