Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию - Майкл Уайт
М.: А были ли какие-то другие люди, которые играли для вас роль отца?
Роджер: Нет, я даже с дедушками никогда не общался и ничего про них не знаю.
М.: Но вы не смирились со своей участью.
Роджер: Наверное, нет.
М.: Я не понимаю. Других отцовских фигур в вашей жизни не было, чтобы дать вам какой-то иной опыт. Что же помешало вам смириться с тем, что вы имели? Просто принять то, к чему вы привыкли?
Роджер: Я не знаю. Может быть... это была... ну... просто какая-то тоска, желание чувствовать связь с отцом?
М.: Вы знаете, что поддерживало в вас это желание, тоску? Есть ли какие-то истории, которые вы могли бы рассказать мне о своей жизни, чтобы я понял, как вам удалось хранить эту тоску, это желание? Что-то, что могло поддерживать, подкреплять эту тоску, не давать ей исчезнуть?
Роджер: Поддерживать? Эээ... ну, вот знаете, это заставляет меня задуматься. Моя мама умерла, когда я был совсем маленьким, и мачеха сделала всё возможное, чтобы позаботиться обо мне. Я помню, что в старших классах у меня были проблемы, я хотел вообще бросить школу. Но бабуля наняла мне частного учителя, репетитора, и это помогло мне справиться с той проблемой... Это потрясающе!
М.: Что потрясающе?
Роджер: Никогда бы сам об этом не подумал. Но вы знаете, я вот сейчас на Патрика смотрю и вижу, что он так похож на этого моего репетитора... Тот тоже был ирландец... он был так добр ко мне...
М.: Правильно ли я понимаю, что в силу того, что вы сегодня наблюдали здесь в отношениях Патрика и Кевина, вы впервые смогли поговорить вслух об этой тоске и впервые смогли связать эту тоску и вашего репетитора-ирландца, с которым вы встретились много лет назад?
Роджер: Да, да, да.
М.: И каково вам это?
Роджер: Э... Ну, как будто я что-то сказал — и обнаружил нечто, что там всегда и было, просто я этого не видел.
М.: Это как-то меняет для вас ситуацию?
Роджер: Ну конечно! Конечно, меняет! Я узнал что-то, чего не знал, и теперь я буду больше думать и говорить об этом. Честно говоря, от этого уже сейчас становится легче.
Именно в ходе этого интервью подразумеваемая тоска Роджера стала более видимой сквозь выражение страдания; она получила имя. То, как он выразил страдание, было связано с тоской по признанию и желанием чувствовать связь с каким-нибудь взрослым мужчиной. Эту тоску сумел удовлетворить репетитор, который занимался с Роджером, когда тот учился в старших классах. Выявление этого факта оказало глубокий эффект на то, каким образом Роджер признал личностный резонанс и катарсис (на рисунке 4.3 я разметил пересказ Роджера на карте работы с внешними свидетелями). Для Патрика и Кевина возможность увидеть, как история восстановления их отношений затронула жизнь Роджера, оказалась, в свою очередь, очень глубоким переживанием, и это внесло существенный вклад в насыщенное развитие истории их взаимоотношений.
Выводя подразумеваемое на первый план, терапевт не пытается снизить интенсивность выражения фрустрации, досады, боли, отойти в сторону от этих переживаний или предоставить людям какие-то другие, менее тяжёлые переживания. Вместо этого он продолжает настойчиво следовать предположению, что в жизни одновременно соприсутствует множество историй, и при этом старается воспроизводить традицию признания, способствующую насыщенному развитию историй.
Предостережение
В некоторых обстоятельствах терапевты могут незаметно для себя передать другим ответственность за контроль за процессом пересказа, снять её с себя. Это особенно часто встречается в ситуации, когда люди, являющиеся внешними свидетелями, обладают схожим опытом, оказывались в почти такой же ситуации, что и те, кто находится в центре церемонии признания самоопределения. В подобных обстоятельствах я сам иногда отмечал, что на ранней стадии пересказа начинаю занимать неактивную позицию и, к собственной же тревоге, становлюсь сторонним наблюдателем, нейтральным, не вмешивающимся в развитие откликов внешних свидетелей, и очень маловероятно, что подобные отклики внесут вклад в развитие насыщенной истории и будут способствовать полезному личному отклику.
Такая уязвимость является результатом смешения понятий «инсайдерского знания» и «ноу-хау». Одно дело — иметь представление о сходной жизненной ситуации и сопровождающих её переживаниях, но совсем другое дело — знать и уметь выражать это таким образом, чтобы способствовать развитию насыщенной истории, так, чтобы это вызвало мощный резонанс и исцеление других людей. Можно занять ответственную позицию и придавать облик пересказам, и одновременно признавать значимость «инсайдерского» опыта, которым обладают свидетели.
Участие внешних свидетелей, которых мы привлекаем из помогающих профессий, — это ещё одно обстоятельство, когда терапевт может оказаться подверженным искушению отказаться от ответственности за придание облика откликам внешних свидетелей. Это особенно часто встречается, когда внешние свидетели поверхностно знакомы с практиками церемонии признания самоопределения, включая категории расспрашивания, придающие облик пересказам. Мне случалось отказываться от ответственности за придание облика пересказам в таких ситуациях, при этом я часто обнаруживал, что внешние свидетели воспроизводят иные традиции отклика. Они выстраивают теории и гипотезы о жизни других людей, оценивают, ставят диагнозы в соответствии с экспертным знанием тех или иных профессиональных дисциплин, формулируют интервенции, «назначают лечение проблем» и демонстрируют другие способы признания, основывающиеся на профессиональных и житейских дискурсах психологии.
Перечисляя предостережения, я не высказываю критику в адрес тех внешних свидетелей, которые воспроизводят подобные отклики на истории жизни других людей. От таких общепринятых откликов бывает очень сложно отстраниться. Я не подвергаю сомнению общую правильность этих дискурсов, скорее подчёркиваю значимость того, что необходимо создавать условия, способствующие развитию насыщенной истории в контексте практики церемонии развития самоопределения.
Однако существуют обстоятельства, в которых терапевту не обязательно занимать лидирующую роль в
