Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию - Майкл Уайт
Тенденция «уходить в автобиографию» может быть предотвращена, если терапевты, рассказывая внешним свидетелям о традиции признания, связанной с пересказами, подчеркнут, что в ходе пересказа лучше обращать внимание не на хорошо известные им события их собственной жизни, а на те переживания, которые скорее всего оказались бы за пределами привычных воспоминаний или были бы освещены очень скупо. Об этом лучше сказать заранее, до того как свидетели сосредоточатся на слушании историй.
Как реагировать на принижение собственных заслуг
Когда внешних свидетелей просят признать имеющий место в их актуальном опыте катарсис, некоторые из них прибегают к принижению себя. Например: «Когда я услышала, что пережила Джоан, как она справилась с тем, что ей довелось испытать, я осознала, что я-то в своё время так не смогла. Джоан гораздо лучше преодолела эту ситуацию, чем я тогда — или вообще когда бы то ни было». Такого рода принижение собственной жизни ради возвышения жизни другого в ста процентах случаев воспринимается как непомогающий ход, потому что приводит к ощущению непонятости, и соответственно чувство соприкосновения жизней общими темами ослабевает. Другой риск такого поведения состоит в том, что при этом конструируется героическая идентичность человека, чья жизнь находится в центре церемонии признания самоопределения. Хотя героические повествования, сказания о подвигах одиночек стали довольно популярны в современной культуре, они могут очень сильно изолировать людей, которых представляют в качестве героев, и вызывать у них чувство отчуждения.
Как реагировать на выражение острой душевной боли
В силу своей структуры первая стадия церемонии признания самоопределения, как правило, содержит беседы, во время которых люди начинают осмысливать ранее игнорируемые инициативы и обнаруживать ростки позитивных подчинённых историй. К тому времени, когда люди, находящиеся в центре церемонии, занимают позицию слушателей, у внешних свидетелей, как правило, есть много материала, в котором можно укоренить их отклик. В этот момент внешние свидетели достаточно часто откликаются на те высказывания, которые особенно связаны с позитивными подчинёнными историями. Однако время от времени внешние свидетели «зацепляются» за слова и выражения, выражающие душевную боль, фрустрацию, страдание. В подобных обстоятельствах важно, чтобы терапевт задал вопросы, выводящие на первый план те ценности, мечты, надежды и т. д., которые подразумеваются в этих выражениях острой душевной боли. Например, если внешних свидетелей привлекли высказывания, отражающие страдание, можно попросить их поразмыслить, чему эта боль может быть свидетельством, о значимости каких вещей в жизни людей говорит это страдание. Если свидетелей привлекли слова, связанные с отчаянием, можно предложить им подумать, что это может выражать в терминах надежд, мечтаний людей о своей жизни. Если их привлекла скорбь, плач о пустоте жизни, можно предложить им поразмышлять о том, насколько важны для этого человека близкие, тёплые межличностные отношения.
Этот подход основывается на идеях Жака Деррида (Derrida, 1973, 1976, 1978). Хотя Деррида сосредотачивался на деконструкции текстов, я обнаружил, что его идеи могут быть очень полезны в контексте терапевтических бесед. Основная идея Деррида заключалась в том, что смысл фразы, слова, предложения опирается на слова, фразы и предложения, окружающие его. Человек может осмыслить нечто только посредством проведения различения между этим конкретным словом или выражением и всем остальным контекстом. В терапевтической ситуации это означает, что для того, чтобы найти выражение какому-нибудь жизненному переживанию, люди должны отличить это переживание от контрастирующих окружающих чувств, впечатлений и т. д. Например, для того, чтобы выразить отчаяние, человек должен отличить отчаяние от другого переживания, которое им не является, — например, от некоего переживания или опыта, обозначаемого как «надежда». Если человек испытывает сильную боль и страдание, надо помочь ему отстроиться от внешних событий, которые привели к этой боли, и понять, что эти переживания отражают потерю того, что для него в жизни очень ценно. Таким образом, страдание может быть понято как свидетельство того, что человек высоко ценил в жизни нечто, и это нечто было поругано. Длящееся эмоциональное страдание или горе может быть понято как дань тому, что человеку удаётся поддерживать контакт с жизненными ценностями, несмотря на разные противостоящие этому силы. Данный принцип и его приложение к терапевтической ситуации я более подробно описал в других публикациях (White, 2000, 2003).
Терапевты могут также выводить подразумеваемое на первый план во время третьей стадии расспрашивания внешних свидетелей (резонанс), если внешние свидетели рассказали о каких-то болезненных переживаниях в своей жизни. Это можно сделать, задав вопросы, предоставляющие возможность внешним свидетелям поговорить о том, что для них ценно и важно, что было затронуто высказываниями людей, чья жизнь находится в центре церемонии. Когда речь идёт о катарсисе, подразумеваемое может быть выведено на первый план за счёт вопросов, помогающих внешним свидетелям выйти за пределы выражения страдания, поняв, каким образом эти высказывания, проявления, могли бы их вывести, продвинуть в том или ином направлении.
Следующее интервью предоставляет пример того, как внешний свидетель, Роджер, говорит о резонансе, о своём личном опыте, в котором затронута тема страдания. Этот пересказ — отклик на историю, рассказанную отцом (Патриком) и его взрослым сыном (Кевином). Кевин в течение длительного времени был изгнан из семьи, но в контексте нашей встречи отец и сын восстановили отношения друг с другом, и это оказалось для них обоих очень важным. Вопросы, которые я задал, помогли Роджеру вывести на первый план то, что оставалось подразумеваемым, непроговоренным в его рассказе.
Роджер: Что меня глубже всего затронуло — это радость на лицах Патрика и Кевина. Я видел, что значило для них восстановить отношения, я видел тёплое чувство. Это затронуло очень болезненное место в моей душе (плачет).
М.: Вы готовы что-нибудь сказать об этом здесь?
Роджер: Я никогда не чувствовал такой связи со своим отцом. Он был жёстким человеком, я никакого тепла от него никогда не получал. Когда он не бил меня, я, наверное, вообще для него не существовал. У меня ничего подобного не было, никакого такого тепла. Мне
