Мессии, лжемессии и толпа - Юрий Миранович Антонян
Раушнинг прав, что механизм и возможности управления массами в современных деспотиях значительно упростились по сравнению не только с нынешними демократиями, но даже и абсолютистскими режимами XVII–XVIII вв., когда императоры и короли были полными хозяевами в своих владениях. Я думаю, что здесь дело не только в высокой эффективности современных средств массовой пропаганды, а главным образом в том, что народные массы растлеваются красно-коричневым ядом, к поглощению которого они спонтанно готовы; это действительно делает их воском в руках ваятелей, но, повторяю, самый наглый и искусный политический скульптор ничего не смог бы с ними поделать, если они сами еще не созрели для этого. Поэтому толпу не всегда надо заставлять что-то делать силой и угрозами, ее представители будут работать в самых бесчеловечных условиях и идти под вражеские пули, не рассчитывая даже на посмертную славу, из голого фанатизма, уверенности в правоте своего дела, в допустимости, целесообразности и оправданности такого способа действия, из одной преданности идее и вождю. Отечественная история, к сожалению, предоставляет великое множество примеров именно такого нерассуждающего поведения.
О том, какое значение в глазах преступных правителей имело управление массами, свидетельствуют следующие высказывания Гитлера в книге «Моя борьба». Но сначала нелишне напомнить, что этот священный опус нацизма был предназначен широким народным массам и готовился поэтому в расчете на большой пропагандистский резонанс. Отсюда множество демагогических утверждений и комплиментов в адрес «простого» народа. Гораздо более циничным и откровенным в своем отношении к этому самому народу фюрер был в частных беседах, записи которых сейчас хорошо известны. Однако в упомянутой книге он открыто признавал важность подчинения масс. Гитлер, например, писал: «Всякому движению, ставящему себе большие цели, нужно самым тщательным образом добиваться того, чтобы оно не теряло связи с широкими слоями народа. Такое движение должно каждую проблему рассматривать в первую очередь именно под этим углом зрения. Все его решения должны определяться этим критерием. Такое движение должно далее систематически избегать всего того, что может уменьшить или даже ослабить его влияние на массу. И это не из каких-либо «демагогических» соображений. Нет. Этим надо руководствоваться по той простой причине, что без могучей силы народной массы ни одно движение, как бы превосходны и благородны ни были его намерения, не может достичь цели».
«Сильные духом люди должны дать массе толчок в определенном направлении, а потом уже сама масса подобно маховому колесу усиливает движение и дает ему постоянство и упорство». «Широкие массы народа это только кусок самой природы. Они не понимают, как это люди, утверждающие, что они хотят прямо противоположного, в то же время миндальничают друг с другом, жмут друг другу руки и т. д. Масса требует одного — победы сильного над более слабым, уничтожения слабого или его беспрекословного подчинения».
И совсем уж откровенно Гитлер сказал: «Масса, народ — для меня это как женщина. Любой, кто не понимает присущего массе женского характера, никогда не станет фюрером. Чего хочет женщина от мужчины? Ясности, решимости, силы, действия. Ради этого она пойдет на любую жертву».
Не вызывает сомнений, что Гитлер каждому народу приписывал мазохистские черты, немецкому в первую очередь.
И. Фест обоснованно считает ораторские триумфы Гитлера феноменом сексуальности, направленной в пустоту. Очевидно, пишет Фест, Гитлер не без причины сравнивал толпу с «воплощением женского начала». Достаточно перелистать соответствующие страницы его книги «Моя борьба», достаточно одного взгляда на тот эротический пыл, который пробуждали в нем идея массы, его представления о ней и который позволял ему добиваться примечательной стилистической свободы выражения, чтобы понять, чего искал и что находил этот неконтактный, одинокий человек, стоя на трибуне над послушной массой. Однажды он в порыве саморазоблачения назвал массу своей единственной невестой. Магнитофонные записи того времени ясно передают своеобразную атмосферу непристойного массового совокупления, царившую на тех мероприятиях: затаенное дыхание в начале речи, резкие короткие вскрики, нарастающее напряжение и первые освобождающие вздохи удовлетворения, наконец, опьянение, новый подъем, а затем экстатический восторг как следствие наконец-то наступившего оргазма, не сдерживаемого уже ничем.
Сталин был настолько плохим оратором, что в своих публичных выступлениях не мог насиловать толпу. Почти все его книги и статьи написаны серым, невыразительным языком в сугубо канцелярском стиле. Однако анализ некоторых его выступлений показывает, что он глубоко презирал массу, совершенно обоснованно считая, что она поверит всему им сказанному. Я хотел бы привести одно из объяснений Сталина в «любви» к народу, высказанное им в 1924 г. на вечере воспоминаний кремлевских курсантов о Ленине:
Теоретики и вожди «партий, знающие историю народов, проштудировавшие историю революций от начала до конца, бывают иногда одержимы одной неприличной болезнью. Болезнь эта называется боязнью масс, неверием в творческие способности масс. На этой почве возникает иногда некий аристократизм вождей в отношении к массам, не искушенным в истории революций, но призванным ломать старое и строить новое. Боязнь, что стихия может разбушеваться, что массы могут «поломать много лишнего», желание разыграть роль мамки, старающейся учить массы по книжкам, но не желающей учиться у масс, — такова основа этого рода аристократизма. Ленин представлял полную противоположность таким вождям. Я не знаю другого революционера, который так глубоко верил бы в творческие силы пролетариата и в революционную целесообразность его классового инстинкта, как Ленин. Отсюда пренебрежительное отношение Ленина ко всем тем, которые старались свысока смотреть на массы и учить их по книжкам. Отсюда неустанная проповедь Ленина: учиться у масс, осмыслить их действия, тщательно изучать практический опыт масс.
Эта восхитительная ода в своем роде настолько совершенна, что ее не хочется комментировать и тем более оспаривать. К тому же таких «гимнов любви» у Ленина, Сталина и их сподвижников неисчислимое множество. Не нужно думать, что все они лживы, напротив, они правдивы, но признать их таковыми можно лишь при условии не понимать сказанное буквально. Всем известен, например, прекрасный пассаж «гуманиста» Дзержинского о том, что чекистом может быть только человек с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками. Здесь все верно, у чекистов Дзержинского все так и было: голова холодна из-за полного отсутствия сочувствия к людям и эмоционального тепла, сердце горячо от жгучей ненависти к ним, а руки умыты кровью.
Даже если толпа не стала бы орудием чьего-то господства, даже если бы не ее руками совершались разбойничьи войны, угнетение и уничтожение целых социальных групп и наций, а только ради невиданного ранее общественного порядка, то причиненный вред заключался бы в
